Литературная пыль

             Посвящение писательским организациям России

            1
Весна сегодня мир обнимает,
поэтому скуку – брось.
Облако, словно пена пивная,
над городом поднялось.

Запахло подснежниками и бензином
вместо собак и щей.
Возле богатого магазина
бродит толпа плащей.

Земля покрывается зеленью броской,
а в небе,
               с ревом тугим,
летят самолеты –
                смотреть прическу
дальневосточной тайги.

          2
Подъем. Смываем  с лица зевоту.
Поет новый день
                гимн,
значит, пора окунаться в работу –
в людей,
в суету,
в деньги.

В городе редки еще фуражки,
утренний воздух тих
и хрупок так,
                что многоэтажки
вздрагивают от шагов моих.

- Ветер! Ветер! – о чем ты дуешь?
Пока еще не замлел,
скажи мне, пожалуйста,
                что ты думаешь
о людях и о земле?

           3
У ветра не выпросить слова,
                строгим
он выглядит, как: «нельзя»!
Автомобили по гладкой дороге,
как туфли большие скользят.

Мне надо в Союз писателей быстро,
туда, где поэзия льет,
и где слова одевают в пушистое –
в тапочки и белье.

Там дышат вечностью, а не мигом,
и верят звездной судьбе,
считая,
             что создают вместе с книгами
памятники себе.

Я тоже верю в нимбы и бюсты,
а в дом,
             чтобы в душу – ток,
давно бы привел Луну вместо люстры,
да свет у Луны
                не тот.

             4
Одиннадцать.
            Дом литераторов.
                Пусто –
сколько глаза не морщь.
Пахнет поэзией,
                как капустой
пахнет хороший борщ.

Странно, что пусто, когда так поздно
и к жизни растет интерес…
Поэты еще,
           наверное,
                звезды
отвинчивают от небес.

Но вот какой-то художник надуто
стукнулся телом в дверь,
на голове волоса –
                как будто
сорняк на помойном ведре.

- Здорово, бродяга! Твое сегодня
реально –
             кричи: ура!
Я тоже вынырнул
                из преисподней
буквально позавчера.

Там скучно
                встречаться со всеми теми,
в ком спирт качает права,
скучно,
           когда очень долгое время
отсутствует голова…

                5
Двенадцать.
                Поэты текут, как реки.
Без рукописей в руках,
обычные –
           теплые –
                человеки
в штанах и простых пиджаках.

У каждого мысль в голове расстелила
полотен апофеоз,
где тучи
            из синего пластилина
и табуны берез.

Один ввалился,
                как лезвие
железный
               и на коне,
наверно, себя не железного
он дома оставил –
                жене.

Готовый кричать: да здравствует!
и отвечать за страну,
с утра
          в директорский галстук
он головой нырнул.

А знаменит он в народе
тем,
           что свой стих о реке,
по всем антологиям водит,
как мопса на поводке.

               6
Над миром весенний праздник
синь свою распростер,
и теплотою дразнит
лица
          солнца
                костер.

Птицы летят на землю
прямо из синевы,
и валяются в зелени
новорожденной травы.

Ну, как тут поэт повинен
в том,
                что в век ножевой
стихи его пахнут полынью,
березами и листвой.

Я тоже писал про сосны,
про тополя и цветы,
пока
           на свидание
                с Солнцем
не перешел на «ты».

Пока оно мне по секрету
не подсказало всерьез,
что жизнь возникает из света,
таких же, как Солнце,
                звезд.

С тех пор,
                не в силах измерить
просторов, где прячется дух,
в поэзии
              ноту бессмертия
я подбираю на слух.

                7
Поэты – народ упругий,
многие дружат с винцом,
и часто навстречу друг другу
взъерошенным
             смотрят
                лицом.

Другие стучат ногами,
когда поют петухи,
и разными пишут мозгами
пасквили и стихи.

Но, в общем, приносят пользу
и творчество их,
                и вид,
жаль только –
                мало используется
в поэзии динамит.

А надо б идеи-гвозди
в такой вколачивать ряд,
чтоб было видно,
                как звезды
горячие
           в строчках
                дымят.

Чтоб рассыпались волны
громов,
              искр
                и огней
от книги,
               как будто от молнии,
ударившей по стране.

                8
Тринадцать часов.
                В Союзе
движение слов и голов,
шевелится время
                на пузе
литературных столов.

Бесшумные,
                как сонеты,
но полные слез и грез,
штурмуют журнал поэты
на белых
             конях
                берез.

Торжественно, но не строго,
подняв секретности гриф,
приносят
               досье
                на Бога
в цветном переплете рифм.

И скромненько,
                как придатком,
на строгий редакторский суд
планеты свои
                редактору
в рукописях несут.

            9
Я тоже принес планету,
заправленную в переплет,
где улицы белого цвета
дождливый
                дворник
                метет.

Планету,
          с которой в пылу я,
не зная: люб ли, не люб,
ежестранично целую
могилу
           вселенских
                губ.

Редактор сидит на ватных
сидениях,
                но зрачки
от взглядов неадекватных
за черные
              прячет
                очки.

Нужна ли ему
                галантному
рукопись в тысячу слов,
с беременными галактиками
и ветром иных миров.

Рукопись,
              где смертельна
поэзия и вольна,
где Солнечную систему
на шее
          носит
                она.

                10
Шестнадцатый час
                невнятно
усталость несет и грусть,
образовалась вмятина
в пространстве,
                где я нахожусь.

Редактору и неплохо,
и чуждо творенье мое –
он сел на свою
                эпоху
и не встает с неё.

Не знает редактор
                медный,
что в нашем краю зимой
с площадок взлетают
                кедры
и кружатся над землей.

Поверить редактору страшно,
что в нашем краю тишины
может время
                уставшее
уснуть
          за рулем
                Луны.

Не бредит редактор высью,
и вот уж меня
                меж дел
не слушает,
                вижу – высунул
голову
              в завтрашний день.

Адью! -  приносите оды
поэты
          погорячей…
Сегодня Кузбасс до одури
наелся
          жарких
                лучей.

А в доме писателей лето
прохладно,
               уют и штиль,
и дремлет на старых газетах
литературная пыль.

                11
Вы видели, как поэмы
спускаются
              на тормозах,
когда у больших поэтов
выключен
                свет
                в глазах?

Когда вместо крыльев – лыжи
и палки –
              видели вы?
А я каждый день вижу
поэзию
         без головы.

Не слышу взрывного вздора,
не брежу стихами –
                вслед…
Березы – конечно, здорово!
Но разве другого
                нет?

Крамольное ли скажу я,
легальное ли,
                как сквер:
стихи сегодня бомжуют
в Кемерово
               и Москве.

Они,
          к темноте прижавшись,
в пространства выходят
                шелк,
когда города ложатся
в каменный
                спать
                мешок.

А после,
             в поисках света,
сквозь страны и города,
по зарослям
                Интернета
ломятся –
             кто куда.

Наверное, что-то сломалось
в сознанье низов и верхов –
в официальных журналах
нет
         золотых
                стихов!

Как будто все исписались,
огонь превратился
                в шлак.
Писатели-то остались,
а музыка вот
                ушла.

                12
У Бога полно сноровки:
в вакуум
             по временам,
как семена морковки,
сажает он звезд
                семена.

А ночью вчерашней,
                видели,
от тишины разомлев,
Луну он из тюбика
                выдавил,
желтого не пожалев.

Я думал:
             поэтам сегодня
эта новь дорога,
прислушался, -
                нет,
                о погоде
беседуют
              и о долгах.

Запахло водкой и хлебом.
Вечер прохладу привел.
Восток
             голубое небо
сворачивает, как ковер.