XXVI

Что сказать, когда всё просто,
Всё без злобы, от души.
В жизни - маленького роста,
Но обидеть - не спеши.

Не смотри, что сил немного,
Не спеши же бить больней.
Я ступаю на дорогу,
Не боясь совсем камней.

Не гляди, что взгляд беззлобный,
В нём и ярость, и покой.
Я живу своей особой,
Очень жёсткою судьбой.

И не думай, в детских пальцах
Кровь бурлит. И я живу,
Натянув сильней на пяльцы
Жизни тонкую канву.

Да, прохожий, я такая,
Льдом судьбы покрыта суть.
Только хочется, ты знаешь,
Слабой стать... хоть на чуть-чуть...

***

Вопрос-ответ. Критическая точка
Движения зеркального луча.
Саму себя беру сейчас в рассрочку
У старого слепого скрипача.

Беру себя изорванным аккордом,
Ладами позабытыми, струной,
Что лопается звонко, дерзко, гордо
С безудержностью ветра надо мной.

Беру себя звучащим переливом,
Беснующимся в гранях кривизны,
Несобраным, измученным мотивом,
Вгрызающимся в разум через сны.

Беру себя сентябрьским полётом,
Фигурностью скрипичного ключа...
И взглядом неподвижным смотрит кто-то
Из зеркала слепого скрипача.


***


Начиная закрывать дверь в мечту, в улыбки, в сказку,
Тонким ножичком сквозь сердце проворачивая ключ,
В тишине закрыв глаза, знать не зная, кто под маской,
Написать в последний выход на обрывках низких туч:

Всё, что мне дала судьба, - краткость мига, силу вдоха,
Неприкаянную нежность, плен коньячных вечеров,
Постфевральское тепло, смех в костюме скомороха,
Слёзы, что наносит краской на лицо своё Пьеро,

Тишину в кругу Теней, Семь этапов к возвращенью,
Сочетание последних нот и строчек, сил с такой
Обессиленностью нищей, что не видится прощенье
В небе, где так манит дымкой междуоблачный покой.

Напоследок тайну чувств, неизменность светлой веры,
Нестираемость событий, тех, что память выдаёт
Ежедневно - в этом даре нет ни массы, ни размера,
Это свято-безгранично. И сегодня в свой черёд

Я отдам назад богам что ещё не догорело,
Неуверенность, негордость и непоиски тепла.
Посмеются? Ну и что! Вдруг ударят? Знать, за дело!
Всё ж душа жила на свете и с любовью умерла.


***


Облака купались в журавлях,
В бусы собирали слёзы-росы,
Золотой тесёмкой на полях
Длинные подвязывали косы,

Таяли в пустынных сводах скал,
В горизонт укутывали плечи,
На амвон начала всех начал
Восходили линией предтечи,

После песнопений в сень лугов
Погружались умиротворённо,
Посыпая, словно на покров,
Землю снегом августо-зелёным,

Солнце отражали в куполах,
Обнимали сонные долины,
В озера прозрачных зеркалах
Растворялись, рыбой выгнув спину.

В камышах шуршали на заре,
Прятались под листьями кувшинок...
Это было в летнем феврале -
В дни тепла без холода ошибок.


***


Монотонность, монолитность, моно...
Как индейцы, как озёра, как язык.
Моногамия заснеженного фона
В вечер августа взрывает воздух в крик.

Прозвучавший монофонией надрыва,
Исключившей жёстко стереоэффект,
Он парит над неизбежностью обрыва,
Изменяя чувств и мыслей диалект.

Монологами, без реплик и кавычек,
Сквозь сугробы "третьеавгустова" дня,
Грея связки отсыревшим светом спичек,
Крик то смолкнет, то взорвётся. Но меня

Он не трогает. И цинковая гамма
Одевает Город в саваны Теней.
Лишь под кожей на запястье монограмма
Бьётся венками в тон ритма монодней.