Зима

                М.А.


1.
Я родился на море. Я помню волны удар,
и соленые лиц черты.
Я бежал по песку, и в груди нарастал пожар,
а прибой заметал следы.
Мне казалось, что море меня спасет
от хмельного до искр дня –
но лишь ветер срывает со смертных гнет,
кто же горе сорвет с меня?
Всяк родившийся должен, означив час,
придорожную пыль месить.
Я горел, но помня - «из ада – страсть»
в ночь отправился в монастырь.

Мне казалось, что шум вековечных крон
мне подарит навек покой.
Но не ветер слышался  - гулкий стон,
не тепло, а палящий зной.
Я сорвался вновь, когда выпал снег,
по чужим я прошел следам.
Сбросил крест, сбросил рясу на гиблый брег
и отправился к городам.

2.
Мне досталась судьба солдата.
Я прилежно хранил границы,
и сжав зубы, терпел утраты,
чтоб от гнета освободиться.
Ветер пел, и его звучанье
было чище и слаще гимнов.
Предо мною вздымались зданья,
позади было слишком дымно.
Небосклона гранитна серость,
отражала дожди и беды.
Но тоска нам казалась – ересь,
как и всем, кто ветров отведал.
Мы давали присягу честно:
«не умрем без борьбы и боя!»
Только небу теперь известно,
для кого была смерть игрою.

*
Год спустя мы вернулись из
задымленных слепых границ.
В городах не имея дел,
в города не имея виз.
Разошлись, каждый друг и брат,
каждый помнит своих в лицо.
Только в жизни – стена оград,
на уме – погрубей словцо.

*
Я застыл меж гряды домов,
я потерян, и путь мой – вниз.
Расхитителем был – основ,
охраняющим был - границ.
Я стремился себя найти
и других отыскать в строю.
Мне свои, прошептав «пусти»,
дали пропуски в полынью,
и чужие, не пряча глаз,
протянули с полсотни рук.
Я искал лишь свободы в Вас,
сам себе Магеллан и Кук.

3.
Я хотел дышать!
Я сходил с ума,
вновь истошно крича сквозь сон.
Заберите день!
Дайте бой и рать!
Пусть меня поглотит огонь.
Научи играть – я сыграю роль,
маска сдавит гримасы жуть.
Научи –
я буду с одним король,
а с другими – придворный шут.

*
Мне прожектор слепил глаза,
музыкант завершал аккорд.
Но я выжил! – я вышел в зал,
и почуял немой укор.
Маски не было.
Снял.
Задыхаясь и
всей душою своей дрожа,
я игрой без правил смотрящих злил
и влюблялся в полет ножа.


*
Шли года, но в вечерней затасканной мгле,
я ходил в одиночестве – грубым смутьяном.
Я плевал с высоты.
Но молился земле
разрешить умоляя растаять.
Снег летел на меня, когда, выйдя в кабак,
обернулся – и вдруг, замерев, -
я застыл. Я застыл, и стучало в висках,
что-то гулкое.
Боль.
или снег.

*
Я кричал, что зима разожгла костры,
мне смеялись легко в глаза!
Я смотрел в тишину и молил сей взрыв
словно реку – не замерзать.


4.
Я был другом, врагом, и никем миллионы раз,
но бродить по мосткам, разглагольствовать о любви –
к тем, кто сроду не слышал меж ложью искусных фраз
правды яростной
на крови?!
Нет, увольте! В чаду страстей
был всегда одинок и скуп.
Так зачем же гневить чертей,
чьих-то пресных касаясь губ?
Так зачем, обращая в фарс
боль написанных в ад страниц,
я целую опять не Вас,
Вас не вижу меж чуждых лиц?

*
Экономлю пространство.
Спасаюсь от мест и действий,
чтобы из-за кулис робко взглядывать: «Что? и как?»
Мне казалось, что лето сравнимо с огнем. И детством.
Но со мною зима.
Узнается в её чертах
меланхолии ржавчина, ровный прямой пробор
и глаза столь спокойны,
что кажется, тишина
поселилась внутри неё. Это, конечно, вздор,
только в мыслях – ни имени.
Звонким одно: «она».

Берегу реквизиты. Мне долго еще играть,
лицедейство под кожу въедается, в жизнь и в суть.
Лето, верное лето, ты будешь мой друг и брат,
но зима разрывает грудь.

Я глядел в черноту, и боялся её терять,
новый день отдалит нас – ни слова вдогонку.
Нем.
Экономлю пространство, и мысли вновь строю в ряд.
Да к чертям лицедейство!
Я болен.
Я вне систем!

5.
Я вернулся домой и бежал, как дитя, к песку.
Словно не было лет, словно не было горьких дат.
Сколько жил, как дышал, чем горел на своем веку –
все равно нет пути назад.
Я вернулся домой, а моря покрывались льдом,
и спешила ко мне, возвращалась моя Зима.
Я молился земле, и просил, чтобы счастье – сном
обратиться не вздумало.
Мне – не сойти с ума.