Снег

Год шел к закату, налитый тяжелой, свинцовой усталостью, сковавшей землю, притянувшей к ней низкое, лилового цвета небо. Острые стрелы поземки неслись по ночным, отполированным слюдяной коркой льда улицам, а на площади - вихрились смерчами у ног каменного истукана на высоком гранитном постаменте. Словно статуя Командора, он застыл перед темным зданием, безлично взирающим на подвластный город и неподвластный снег пустыми провалами черных окон.
И время по такой поре кралось неслышно и виделось несущественным, несуществующим, мнимым… Казалось, и эта ночь, и снег, и усталость - были всегда, и то, что еще блистало в памяти золотистыми искорками сгоревших летних кост¬ров, виделось теперь лишь игрой измотанного беспроглядной ночью вооб¬ражения и горькой бессонницы.
Летом, как и юностью, все иное. Беспутные, бездумные дни летят хороводом, длинные, как детство и теплые, как слезы... И, кажется, ты можешь вспомнить их все - до капли дождя, до оттенка травы, до проб¬леска вечернего луча по струящейся прохладе воды, до трепета ресниц первой возлюбленной, которой и коснуться не смел, до взгляда другой девчонки, той, с которой некогда рассеянно разминулся, чтобы теперь помнить всю жизнь...
И когда упадет первая хрусткая изморозь, когда прозрачные паутин¬ки полетят над нежно-зеленой стрельчатой озимью, светящейся переливча¬тыми огоньками росы, когда небо высветится синим сквозь вытянувшиеся деревца, когда лес вызолотится и запламенеет - алым и малиновым,  станет ясно, что лето кончилось, что его не будет уже никогда, по крайней ме¬ре, такого... И все, что пряталось в тайниках и закоулках души, вдруг проступает неотвязной явью, и ты снова переживаешь несбывшееся, и меч¬таешь о том, чего никогда не случится, и это будущее вдруг становится истинным в своем совершенстве.
А осень делается строгой. И холодные нити дождей заструятся с оловянного казенного неба, и листья обвиснут линялым тряпьем, и капли будут стынуть на изломах черных сучьев,  и земля вдруг запахнет остро, призыв¬но, то ли прошлым снегом, то ли свежеотрытой могилою... И мир сделается серым - в ожидании снега.
Снег должен был пасть пушистым покоем, сгладить неприглядное си¬ротство оголенного леса, разоренных гряд, убогое бездорожье неяркой, милой земли... И его все нет, нет, нет... Порою срывается с низких туч мокрая крошка, покрывая озябшую землю грязной холодной хлябью и застав¬ляя нежнозеленые ростки озими трепетать предчувствием близкой погибели...
И день, и другой небо напитывается тя¬жестью, нависает, делая день беспокойно-растерянным, волглым, и люди мечутся под ним, ломкие и уязвимые в своей беспомощной жажде покоя и – словно боясь обрести его этой туманной сырости... А мир мутнеет, обращаясь в синие сумерки, пока не опустится ве¬чер - черный, непроглядный, от которого хочется укрыться за желтым светом абажуров, за золотом плотных портьер, в тепле янтарного чая и хмеле пурпурного вина… И год идет к закату, налитый тяжелой, свинцовой усталостью... И мир идет к закату.
Снег возникает, как чудо. Он засыпает все, оставленное людьми, и сыплет, сыплет, сыплет, делая ночь прозрачнее и яснее, пока - не распахнётся утро: белое, сияющее, напол¬ненное ароматом яблок, морозца и чего-то еще, чему люди не знают и от¬того - никогда не отыщут названия.