Память детства. Дед Калина

     Это детское воспоминание приходит ко мне обрывками в страшных снах… Сколько мне тогда было – не помню. Но так врезалось в память, что мороз по коже пробегает до сих пор…
     На отшибе села жили дед с бабкой. Фамилия у них интересная была – Калина. Односельчане хоть и общались со стариками, но смотрели на них косо, перешёптываясь за спиной. А почему, нам, мальцам, не говорили о том…
     Худенькая маленькая бабушка Ариша, с добрыми голубыми глазами, встречая нас на улице, всегда угощала печеньем и конфетами, и постоянно плакала. Гладит по белобрысым головёнкам, и плачет….
     - Что плачешь, баба Ариша?
     - Ничего, внучатки, ничего… Это я так… От пыли…
     Дед Тихон, напротив, напоминал столетний дуб. Огромный, кряжистый, с широкой седой бородой, почти до пояса. Он постоянно ходил в хромовых, до блеска начищенных сапогах, уверенной тяжёлой походкой. Идёт дед Тихон, левая рука с плетью за спиной, правой машет браво, как на параде. Фуражка на глаза надвинута. Недобрый у деда вид был. Если что не так, Тихон тут же плеть в дело пускал. Доставалось и взрослым, и детям.
     Особенно зол дед был в православные праздники. Не дай, Бог, кто-нибудь скажет ему на Пасху: «Христос воскресе, Тихон Иваныч!» Тут же плети отхватит. А мат отборнейший, «трёхэтажный», на соседних улицах слышно было…
     Много позже, во времена «перестройки» горбачёвской, довелось мне узнать, что не зря деда Калину так не любили в селе. Оказывается, до начала Великой Отечественной он активно раскулачивал жителей родного села, отбирал хлеб, картошку, угонял скот на колхозные фермы… Молод был, но страшно жесток. Не пожалел даже двоюродного брата, который служил звонарём в церквушке райцентра – лично расстрелял.
     Войну дед Тихон прошёл в заградотрядах НКВД. Говорят, что сразу после войны он бахвалился, что «штук триста врагов народа из пулемёта отправил Бога искать». Дослужился до лейтенанта, получил несколько медалей. А, вернувшись с войны, всю свою ненависть и бесчеловечность обратил на родных и близких.
     Не зря баба Ариша постоянно плакала. Бил её Тихон по всякому поводу, и без повода. Бил жестоко. Плетью, и всем, что под руку попадёт. Троих детей молодая Ариша потеряла, когда он её, беременную, то кулачищем, то сапожищем в живот. Родила она ему сына единственного. Юрку-юродивого. Смутно помню его, да и он куда-то сгинул потом.
     Заболел как-то дед Тихон. Хворь свалила его в постель. А он и лежачий не переставал над женой издеваться. Подзовёт к себе, шепчет что-то… Она наклонится к нему, а он ей – в ухо, и орёт: «Что, стерва, нравится? Нравится, что я лежу, а ты бегаешь?»
     Где-то с год мучил он жену. Да помирать собрался. Чует, что смерть рядышком ходит, а умереть не может никак. Криком кричит, воет, проклинает весь белый свет, а смерть не идёт к нему.
     Свет не гас у Калины ни днём, ни ночью. Вечерами, встречая коров из стада, из детского любопытства, бегали мы к их дому подслушивать и подглядывать…
     В один из вечеров раздался звон разбитого стекла… Мы – туда… Под разбитым окном лежал табурет… Дед Калина кричал истошным голосом, а баба Ариша ему тихонько отвечала… Мы притаились на завалинке…
     - Аришка…. Ар-р-ишка, б…ь, подь сюды….
     - Тишенька, не дерись токмо, милай, не дерись…
     - Подь сюды… Аришка, придуши меня штоль, или зарежь… А…? Помереть хочу-у-у…
     - Побойся Бога, Тишенька? …Как же я… Такой грех на душу?
     - Бога?!!! …Грех?!!! Пошла ты со своим Богом…………
     В доме снова что-то загрохотало. Отборнейший мат летел через разбитое окно за околицу. Баба Ариша тихонько причитала, пытаясь угомонить, разбушевавшегося в бессилии, мужа…
     - Ариша… Ариша…. А я брата свово во сне видал… Ну, того, которого застрелил…
И мать видал, и отца…
     - Прощения у них проси, Тишенька,  прощения проси…
     - Они ж мёртвые, дура! Как просить-то?
     - Проси, Тиша, проси… И они, и Бог – простят, и уйдёшь с миром…
     - Опять ты со своим Богом, твою мать!
     Некоторое время в доме царила полная тишина. Нам показалось, что дед умер, но…
     - Ариша… А ты молиться умеешь?
     - Умею, Тишенька…
     - А, ну-ка, помолись…
     Баба Ариша тихонько стала читать «Отче наш», затем «Богородицу»… Снова воцарилось тяжёлое молчание. Дед Тихон нервно хохотнул сначала, потом заворочался на кровати.
     - Аришка… А креститься как?
     - А персты вот так сложи…. На лоб, на живот, на правое и левое плечо… Смотри… «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа… Аминь».
     - Хе… Дивно… Аришка… А Бог есть?
     - Есть, Тишенька…
     - И что… Помереть он мне поможет?
     - Проси прощения, и поможет….
     Вязкая предсмертная тишина, расползшаяся в доме, говорила о том, что глубоко задумался дед Тихон. Что-то в этот миг сокрушительно ломалось в его душе…
     - А знаешь, что… Ариша… Зови-ка, ты Нюрку Кованиху (это он про прабабушку мою). И пусть возьмёт с собой все «причиндалы поповские»…
     - Тиш… Да, ты никак прозрел к Богу-то…
     - Цыц, баба!!! Сказал – зови, зови, значит! А то врежу ещё…
     Пока баба Ариша ходила до прабабки моей, мы успели отогнать своих коров домой, и бегом вернулись к дому Калины.
     Багровый закат окрасил летнее небо, которое становилось синее и синее… Было страшно… Но мы всеравно решили узнать, что будет дальше. В доме слышалась тихая молитва. Моя прабабушка, баба Ариша и ещё кто-то, втроём пели: «Господи, помилуй!»
Дед поникшим голосом спрашивал у женщин о том, что и для чего они делают.
     - Целуй крест, Тишенька… Перекрестись, и целуй…
     - Прости меня, Аришка… За всё прости… Все простите…
     В доме раздался хрип, переходящий в крик нечеловеческий… Через мгновенье тишины, завыла-запричитала баба Ариша. Дед Тихон ушёл…
     На следующий день старики, которые ходили проведать умершего Тихона, говорили, что он лежал в гробу с лицом младенца светлым… Даже морщинки разгладились… Видать, простил и принял Бог, в последний миг раскаявшегося…
(25 января 2012 г. 18.17.)