Далекий плач сопилки 5

    
        ЧЕРНОВЦЫ

О чудный город! Душа живее,
и твой ландшафт я обнять готов.
Вновь русским духом мне в сердце веет
с вершин зеленых твоих холмов.

И в час заката я вижу в грезах
там древнерусских князей форпост.
Во все века миновали грозы
старинный город под взором звезд.

Стиль зданий вычурный изначально.
Краснеют крыши. Булыжник. Прут.
И Веной маленькой не случайно
за зодчих труд Черновцы зовут.

Румыны, ляхи, австрийцы, турки -
вся властелинов надменных рать,
никак родительской мовы звуки
из уст людей не смогли изъять.

О перекресток народов давних!
Здесь украинец дал всем приют.
Еврей и русский, и молдаванин
в соседстве дружном века живут.

И дух высокий, хранящий город,
как ветер, в душу вольется вновь.
Вновь окрылен я, вновь сердцем молод -
и переполнит его любовь.

Здесь дух Федьковича с древней сказкой,
здесь я окончил мединститут.
Нарядной улицей Кобылянской,
как в годы юные, вновь пройду.

А там, вдали - новострой, отели,
разросся город во все концы.
И, как в судьбе не мели б метели,
вы в сердце вечные, Черновцы!
         -  -  -

   НА МОГИЛЕ ФЕДЬКОВИЧА

Над Черновцами небо синее,
уже тепло идет на спад.
Печально клики журавлиные
над старым кладбищем звучат.

Желтеет памятник Федьковичу.
За ним смерека, сбоку мирт.
И наполняет сердце горечью
барвинок, вьющийся меж плит.

И чернобривцы, хризантемочки
головки подняли свои.
Все в ожиданье, что на веточках
забьются в трелях соловьи.

Их нет. Молчит и похороненный
здесь "буковинский соловей".
Какой напев певца был огненный
в годину тягостных ночей!

По Буковине шел он с лирою
и со светильником в руке.
И, видя жизнь народа сирую,
ходил в гуцульском сардаке.

Кому карпатская экзотика -
ему людская боль меж строк.
И пятьдесят четыре годика,
как гению, отмерен срок.

Однако смерти дух тут губится:
в душе людской жив вечно он.
Далекий плач сопилкы чудится -
связал поэт бытье времен.

Родник с водою животворною -
о Юрий, нам твои слова!
Ты жизнью жил простой, народною -
за это память так жива.
       -  -  -

       ДНЕСТР

Ой ты, батька Днестр, глубок!
Справа яр, слева луг.
На долине ручеек,
станьте, девочки, в круг.

Будем в мячика играть,
по воде венки пускать.
Поведем мы хоровод,
и пусть каждая поет:

"Где-то тут была подоляночка,
где-то тут была молодешенька.
Тут она села, тут она стала,
к сердечку припала".

Ой ты, батька Днестр, широк!
Справа холм, слева дол.
Много есть к тебе дорог,
ой да кто там пришел?

Коноплю пришли мочить,
чтоб потом ее сушить.
А потом трепать да прясть,
а потом веретье ткать.

Будут прясть, будут ткать,
будут песню напевать:
"Светит месяц, светит ясный,
вези, вези, конь мой красный".

Ой ты, батька Днестр, могуч!
Но не сдвинешь плотин.
Словно молния из туч,
брызжет свет от турбин.

Ой ты, батька Днестр, прости
за преграду на пути.
Что меж гор и меж полей
нет уж волюшки твоей.

Солнца луч в воде горит,
Днестр печально говорит:
"Хоть и польза от огней,
села древние ценней".

Под водой село - вглубь зовет оно -
словно Китеж-град да затоплено.
Едут люди вверх по дороженьке,
слезы катятся, что горошинки.
        -  -  -

      РЕКА ВРЕМЕНИ

Мне давно волна Днестра шептала:
"От себя, дружок, не убежишь.
Побродив в других краях немало,
здесь оставишь часть своей души".

Я пришел с тобою, Днестр, проститься:
может, не увидимся вовек.
Нет уже долины в шелковицах:
напрочь ее залил человек.

И хотя бетоном ты стреножен,
чудится в тебе лихая дрожь.
Ты разбег могучий свой, похоже,
наберешь опять и вдаль рванешь.

Под горами плещут те же воды,
в небесах, что овцы, облака.
Как в Данилы Галицкого годы,
Кобылицы и Кармелюка.

Привечал ты, Днестр, героев плеском
средь ущелий, скал, где спит камыш.
Как в далекий век, под солнца блеском
с морем Черным встретиться спешишь.

Турков, ляхов помнишь ты оковы,
и австрийцев здесь была нога.
Только Украины да Молдовы
нынче омываешь берега.

Много страшных помнишь ты сражений,
древняя славянская река.
Миних и Брусилов ратный гений
здесь явили миру на века.

Днестр, немало жертв вражды ты знаешь,
много жертв несбывшейся любви.
В час, когда ты красный круг купаешь,
из веков их души позови.

Прилетят они на берег сонный
только лишь рассеется заря.
И, как чайки, спустятся на волны,
о стране родной заговорят.

И плывут безгласные их речи,
полнят сердце сладкою тоской.
Зыбкий омут дум моих сердечных
слит навек с днестровскою водой.
          -  -  -
    
      ЧЕТЫРЕ  КОРЧМЫ
                "Катилася бочечка дубовая,
                а в ней горилоченька медовая"
                Народная песня   
"Четыре корчмы" - ресторан есть такой,
вблизи перекрестка дорог под Хотином.
От летнего зноя, от стужи зимой
найдешь ты пристанище в зале старинном.

Четыре дороги - четыре корчмы
в чумацкие давние годы стояли.
Здесь путники, вынув деньгу из сумы, 
горилку, вино за успех выпивали.

У всех четырех равнозначна судьба:
румын или турок землею владели.
У местных крестьян забирали хлеба,
в корчмах чужаки за прилавком сидели.

В глухие ушли чумаки времена,
осталась одна лишь корчма, как преданье.
Но памяти давних соседок верна -
"Четыре корчмы" она носит названье.

Здесь камень и дерево в стенах сошлись
и портик - рядок треугольных укрытий.
Здесь косами ивы у ставней сплелись,
как будто свидетели мелких событий.

И знал украинец, растивший хлеба:
хозяин здесь он - не румын и не турок.
Знал: будет когда-то за волю борьба,
забрезжит в краю долгожданное утро.

И хвастал мужик,взяв горилки бокал,
как вышла удача ему на базаре.
Как известь гашеную ладно продал,
как лошадь слепую со зрячей сбыл в паре.

С базара Хотинского шли торгаши
в "Четыре корчмы", сделав нужное дело.
И хриплую песнь лил один из души,
и кто-то другой подпевал неумело:

    "Ой, в Хотине скляны двери - ой-ё-ёй,
    там сидели офицеры, ой боже мой.
    Забирают во солдаты - ой-ё-ёй,
    да пытают чы женатый, ой боже мой".

Стук кружек звучал за дубовым столом,
и вина графин и кувшин покидали.
И хмель и табак с бранным злым языком
на стенах резьбу и ковры пропитали.

Но слышится в стенах корчмы русский Бог,
дух предков из них не исчезнет старинный.
"Четыре корчмы" на скрещенье дорог
так манят меня дней далеких картиной.

И неподалеку стоят ветряки,
и крылья их горести прочь отметают.
И не от горилки пьяны мужики -
преданья седой старины опьяняют.
         -  -  -                2000 г.