Картошка

Дни неумолимо бежали. Осталось два дня до разлуки. Мучительно было загадывать вперед, строить будущее без самого дорого человека,  БЕЗ НЕГО. На календаре последние числа августа. В деревне копают картошку. Ну почему работа валится из рук, все не так и все не то? Почему радостное чириканье воробьев воспринимается как язвительное хихиканье, почему августовское тепло не согревает горячую кожу? Его нет. Он даже не знает, когда она уезжает. Ему все равно. Он копает картошку. Как будто это самое важное… Она стала ненавидеть эту бесконечную грязно-коричневую от перегноя картошку. Одна земля: жирная, пахнущая дождем, рассыпается от малейших прикосновений. В глазах уже рябит от земли, картошки еще не видать, а ты все продолжаешь рыть землю руками, как крот; как видишь, спасительно промелькнул светло-коричневый бочок картофелины. Какая радость! Картошка летит в ведро и раздается звон как в погремушке. Разогнувшись, с минуту смотришь на небо, на луга, потом снова земля, червяки, пока не доберешься до очередного клубня. И так весь день. Последние часы, последние минуты коротались на огороде.
Полдень. Наконец-то свобода всего на пару часов. Лениво проходят коровы, протяжно мыча от жары. Жара стоит невыносимая. Его нет. Для него перерыва. Картошка – главное. Как увидеть его? Завтра домой и прощай все, что было. Она ест без охоты соленый суп, не ощущая вкуса и вновь выходит за двор с надеждой на его появление. Разочарованию нет предела. Снова двор, в котором все не мило. Да что это такое, в конце концов?! Она взрывается и вся ее горечь, копившаяся неделями выплескивается наружу.
Час дня. Ее надежды, наконец, оправдываются. Он выходит на улицу. Прячась за высоким забором, она с жадностью смотрит, ценя каждую минуту. Легкое разочарование. Что-то изменилось в нем, он кажется не таким желанным. В этих закатанных по колено брюках, в жилетке на голое тело он кажется просто безобразным.  Все. Его нет. Пошел на огород. Ей обидно и жалко себя. Зато волнение улеглось. Больше не хотелось встречи с ним, встреча казалась полнейшим абсурдом.
Вечер. Повсюду витает запах скошенной травы, прохлада подступает снизу, хотя в воздухе влажно, тепло и душно. Деревня наполняется всевозможными звуками – мычанием телят, кукареканьем петухов, лаем собак, криками мужиков, возвращавшихся с поля. Деревня оживает и превращается из сонной в шумную. Жара спала, и все живое выползло из своих укрытий. До заката солнца просидела она на скамейке за огородами. Теперь она видела его, не прячась, смотрела, как таскает он тяжелые мешки с картошкой туда-сюда. Все. Все стихло. Не бренчат ведра, не раздается лязг наточенных лопат. Наступила ночь. Ощутив подбирающийся к ней холод, она ушла в дом. Последняя ночь настала. В его доме ни огонька. Как тоскливо вокруг, как все непривычно. Ведь в эту пору он выходил на улицу, его фонарь горел, собака не спала, в машине играл магнитофон, раздавались голоса ребят, смех, шутки. Все умерло. Все изменилось.
Утро. Открыв глаза, увидела серый клочок неба, серую комнату. Зажмурив глаза, хотела провалиться снова в чудесный сон, но он не приходил. Горькая усмешка исказила ее рот. Вот он, день печали и прощания. Таким он запомнится ей на всю жизнь. Небо заволокло тучами, накрапывал мелкий дождик, ветер качал деревья и повсюду тянуло сыростью и холодом. Дом его казался мертвым и покинутым. Редкие люди выходили на улицу и тут же вновь спешили укрыться в теплом сухом доме. Мучительно захотелось домой, в город, в свою квартиру. Осень заявила свои права. Вместе с теплом ушла любовь; любовь веселья, солнца; любовь, пахнущая зеленой не скошенной травой, парным молоком, теплой после дождя землей. Осталась любовь-печаль; с размытыми от грязи дорогами, с тусклым солнцем на сером небе, пустыми и неуютными улицами, пожелтевшими листьями и пустыми оголенными полями. Сумка собрана. Она проходит мимо его дома не зная, видит ли он ее. Может, спит и ему все равно. Остановка. Дождь участился. Мостовая блестела от воды, отражая деревья и дома. Ей все время казалось, что вот сейчас она увидит его, хоть мельком, издалека. Увидит быструю уверенную походку, улыбку на губах, услышит его смех, его слова. Пусть остановит, пусть не даст уйти! Как будто ожидая какого-то чуда она медлила и залезла в автобус самой последней. Дверца безжалостно захлопнулась за ней, автобус громко заурчал и тронулся с места. Мимо в окне проплывали знакомые улицы, дома. Все шло своим обычным порядком. Вон бычок на лугу лениво оторвался от сочной травы, и медленно провожает взглядом автобус; гуси, важно и неторопливо переходящие дорогу, громко закричав и захлопав крыльями, скрылись в высокой траве. Ей казалось, как будто частичка ее самой остается среди широких просторов, в том доме, где живет он. Она знала это, и рана, еще не успевшая зарубцеваться вновь открылась. Как будто на похоронах. Вода струйками стекала по стеклу, искажая изображение. Несколько раз ей казалось, что она видит знакомую машину с болтающимися полосками резины на кузове. Сердце ее радостно подпрыгнуло. Маленькая надежда метнулась в ее сердце. И вновь наступила безмолвное тягостное затишье. Шумный город ворвался в ее Мир. Жизнь вошла в привычную колею.