Стихи разных лет

Опять весна. Как пахнет нежный воздух!
Он пахнет ветками и свежею травой,
А на базаре желтые мимозы
Льют на толпу нерусский запах свой.
---------------------------------------------------------
Напоенный свежим дождем, мир похож на огромный фонарь.
Опрокинулось небо в лужи, светом в колокол бьет звонарь.
Фаэтон златокудрый несется на блестящей тройке своей,
Скрипок песня в душе раздается, синью поит асфальт голубей.
Небо символом очищенья людям кажется с давних пор,
Облака, побледнев от волненья, о любви ведут разговор.
За спиной вырастают крылья, кувыркаясь, Амурчик летит,
Воробьев пронеслась эскадрилья, Ниагара в трубах шумит…
Кружит голову ветер былого, расступается тьмы бытия…
Свечи, брызги вина золотого, эполеты и ржанье коня.
Звезды кружат в хмельном хороводе, паруса расправляет корвет.
Море, бурное, вечное море… Шпага, золото, страсть, пистолет…
Скрипки, скрипки, темп бешеный вальса, темный локон на бледной щеке.
На перроне оркестр надрывался: «не с победой, - тогда на щите».
Колокольни, березы, погосты, на убогих церквушках кресты.
Русью песня и ветер несется, судят ангелы нас с высоты…
Все знакомо, все ясно до боли – расступается тьма бытия.
Лишь столетия – звездные кони, пронеслись, не забрав седока.
Плывет кораблик моих желаний
По бурному морю житейских дрязг.
И пусть имеет он много названий,
Только бы свет на корме не погас.
А время кует для мечты кандалы,
Звенит цепями она покорно…
И снова дикий азарт игры,
И снова комок подступает к горлу…
Мой Воронеж
Небо хрустально-чистое. Тронешь – и звон пойдет.
Над куполами со свистом кружится птичий сброд.
Снежинки в ладони тают, теряется дивный узор,
Последние листья влетают метелью на голый двор.
И в тишине растворился, кажется, город мой сонный.
Он первым снегом умылся, да так и застыл, удивленный.




Искрясь переливами звездными, снежинки шуршат о стекло,
Пропитанный хвоей, морозами, воздух пьянит, как вино.
Кажется мир идеальным – тишь да сказка вокруг.
А для меня реальными остались боль и испуг.
Елка из детской песенки – снова на праздник пришла,
А на душе невесело – нету кругом тепла.
С детства я верю в чудо, чудо под Новый Год.
Но пошлость в мире откуда? Как больно жестокость бьет.
Вроде сугробы снега, а падаю все на лед,
И это уже не победа – вставать и идти вперед.
Искрясь переливами звездными, снежинки бьются в стекло.
В Рождественские морозы надеюсь найти тепло.
Средневековье
Вот город вечный четырех пантер. Там церковь странная,
Туман болотный, сырость.
Часы отмерили на башне мой предел. Темна вода.
В ней отраженье – милость.
Чу! Бьют часы на ратуше старинной. Из пыли манускриптов,
Из реторт,
Дорогой немощеной, грязной, длинной идет моя судьба,
В небытие идет.
Без края все. Нет меры в мирозданье. Отмерен срок –
И это есть предел.
Из будущего в прошлое – две грани. И в церкви не орган –
Ты сердцем пел.
Молчат дома и люди сняли маски. Хруст щебня, шелест трав
И шум дождя
А может сказки это, только сказки. Но для меня как жизнь.
И верю в это я.
                Друзьям моим
Созвездий рисунок тонкий сквозь дымку в моей руке.
Откуда-то из подворотни вдруг месяц – верхом на метле.
Сейчас ведь какое время, на метлы подался народ…
Все дремлет, все мирно дремлет – вдруг, слышите, полночь бьет.
Не надо волшебной мази, лишь тихо коснись звезды,
И сразу, буквально сразу, ты – это уже не ты.
Слышите, как внезапно, как будто одним толчком,
Сиренью вокруг запахло и воздух запел ночной.
Узнаешь мелодию эту? Проснешься – забудешь вновь.
И лишь уверенность где-то: есть дружба и есть любовь.
И вы для меня – мой Мастер. Как жить, если б вас не знала.
Снова с порога: «Здравствуй!». Давайте же все сначала.

О, Боже, дай мне силы, чтоб не любя – любить
И дай мне память, чтобы любовь не позабыть.
И дай глаза, чтоб видеть, как розовеет мрак,
Дай ненависть, чтоб обошел меня тропой глухою страх.
Не надо мне сирени, цветов не обрывай,
И соловьиных трелей мне слушать не давай.
Хочу лишь, чтоб шагами взрывалась тишина,
Когда надежды рушатся, и кажется – одна.
Я этого не хотела, честное слово, нет.
Я только видеть умела в глазах твоих тень и свет.
Я не хотела влюбиться, это моя беда.
Только ночами мне снится рук твоих теплота.
Ты на других непохожий. Солнышко, светлячок.
От мыслей мороз по коже, но для тебя – молчок.
Откуда такая нежность? Я ведь всегда была
Веселой и чуть небрежной, а тут – не пойму сама.
Во взгляде читаю снова все чувства кроме любви.
Ну что ж. И за это готова отдать все, что есть – бери.
За то, чтоб тебе не жилось так, как живется мне,
За то, чтоб тебе не пришлось, как мне, идти по стерне,
За то, чтобы ты не знал, как это больно – упасть,
За то, чтоб тебе не попал осколок зеркальный в глаз…
Влюбляться я не хотела, честное слово, нет.
Вот только бы все смотрела на этот неверный свет.
Воронежский сентябрь. И прелых листьев запах
Такой же, как и сотни лет назад…
Вращает землю лев в своих могучих лапах,
Каштаны эльфами болотными парят.
Как марево, струится серебро
С фонтана, брошенного летом.
И грусть конечно, - многое прошло
И не вернешь. Но не жалей об этом.
Как будто дети на песке прибрежном
Под шум воды слетают листья вниз,
Не разжимая рук в пожатье нежном,
Паденья звук негромкий – берегись.
Природа не хандрит дождями, снова солнце,
Как лестницу, построило лучи
И по ладони зайчик доберется
До тайны тайн, ты только помолчи.



Вновь в этой квартире включается свет.
Я даже не знаю – хочу или нет?
Я даже не знаю – а нужен ты мне?
Быть может ты тень на белой стене.
Быть может ты – тень, быть может ты – сон,
Быть может – плюешь, а может влюблен?
Может ты – мастер, а может – профан?
Я очень пьяна и ты здорово пьян…
Мы словно куклы и в театре теней
Я – в роли принцессы, ты – картонный злодей,
А в зале снова гасится свет,
И снова, и снова шепчу я – «Нет!»
А мы играем во взрослые игры
И смысла игр я никак не постигну.
Мне жаль чудес, разгаданных в вагонном перестуке,
Когда цветочек аленький, вспотев, сжимают руки…

Игра в цвета
Был снег, был град, был дождь, был сад,
Был дом и дым, был мир голубым.
Сиреневый день, бирюзовый кот,
В подъезде мусор – осколки нот.
Спустился во фраке вечер-старик,
Он вынул скрипку, застыл на миг,
И хлынули с крыши дождем слова,
И, чуть кружась, плыла голова…
И был лиловый у ветра кафтан,
А ночка-баба везла самовар,
Он желт и тускл, колечками дым,
Но утро стало вновь голубым.
Счастливо солнце – цветок проснулся,
Он потянулся и мне улыбнулся.
А я улыбку его взяла,
Тебе на память ее отдала.
Но ты не понял это совмем,
Исчезли краски с потухших стен,
И стало серо сразу вокруг.
И скверно стало – что же ты, друг?






Боюсь сказать себе самой, что очень часто образ твой
Меня преследует ночами.
Мы говорим о пустяках, зачетах, лекциях, стихах,
Стирая даты мелочами.
Ты интересен мне давно, но, словно старое кино,
Теряет звук мечта и цвет – ты не один, вот весь секрет.
Не знают все мои друзья, как на тебя любуюсь я,
Когда проходишь молча мимо.
До обожанья шаг один, ты идол мой, ты мой кумир,
А я, увы, Пьеро без грима.
Мы проходили молча мимо, кивнув приветственно едва,
Связав, быть может ощутимо, совсем ненужные слова.
Кораблик хрупок, он сломался, и мы остались между скал,
И каждый требовал участья, и каждый помощи искал.
И я не знала, как случилось, не понимала, почему,
Вдруг сердце билось, билось, билось, едва в глаза твои взгляну.
Я привлекательна, нет спора, и ты все это оценил,
Когда, скорее без разбора, интим мне молча предложил.
Я также молча согласилась, всегда запретный сладок плод,
И сердце вдруг заколотилось, освобождаясь для оков.
Всего лишь сон, предтеча света, всего мгновение одно,
И как прекрасно было это, как было глупо и смешно…

Легенда есть одна в краю, где розов небосвод,
Что, побеждая смерть и тьму, вода в реке течет.
Она приходи в океан, и, становясь волной,
Бьет берег, умирая там, чтоб жизнью стать самой.
И мы подобны той волне. На гребень высоты
Бросает жизнь лишь только тех, в ком есть ее черты.
И, разбиваясь вновь и вновь, и уходя во мрак,
Не вопрошаем – Почему?; а утверждаем – Как.

Не пойму я, кто ты такой и откуда ты взялся вдруг.
Ты прогнал мой дневной покой и посеял в ночи испуг.
Сорвалась, как девчонка, с места и бежать хочу за тобой,
Хоть соратницей, хоть невестой, хоть соломенною вдовой.
Не зовешь ты, не знаешь даже. В облака улетает взгляд.
Может он твою душу свяжет, оглянешься и ты назад.
И увидишь – смешную девчонку, что готова забыть весь свет,
Устремясь за мечтой вдогонку. Улыбнешься и скажешь: «Привет!»


Я увижу в небе синем крыш зеркальных отраженье,
И на рыцарском турнире генеральное сраженье.
Там из роз варенье варят и жасмином пахнут ночи,
Любят, стонут и бросают, возвращаясь, между прочим.
Там мальчишка у ограды ждет восходы и закаты
И горят бутоном алым с крыш соломенные хаты.
Минареты и мечети, призрак власти Тамерлана…
Пыль, закрывшая пол-мира за конями Чингисхана.
Над Святым Николой птицы, сказки Грюндвальского леса,
Там багровые зарницы, нищий дервиш и принцесса…
Я так хочу любви, как схимы, как молитвы,
И как глотка воды у пересохших губ.
Я верую в нее, в те призрачные нити,
Язык которых груб, пожалуй, слишком груб.
Но как щедра она бессонными ночами
И в те часы, когда на свете только ты.
Струна ее звенит то гневом, то печалью,
Сжигая к отступлению мосты.
Для меня в мире лучше нет.
Для меня ты – как солнца свет.
То как снег ты, а то как зной,
А подчас – ураган шальной.
Ты и радость моя и боль,
Ты и горе мое и смех.
Я люблю тебя, милый мой,
Мой единственный изо всех.
Мы просто знакомые. Просто? Просто.
Проходим, кивая  друг другу мельком.
А где-то ведь есть удивительный остров,
Вот только плыть к нему надо вдвоем.
Я, знаешь, наверно понять не в силах,
Как люди так могут – быть очень близки,
Потом разбежаться – и мимо, мимо
Мелькать, как рекламные огоньки,
А в день объяснения до боли ясно
Понять всю ненужность и глупость встреч
И тут же осмыслить – может напрасно
Я не старалась себя сберечь.
Она тебе нравится. Знаю? Знаю.
Но ни о чем не жалею, поверь.
Только опять следы пролагаю
По тропке, что занесла метель.

                На Арбате и Пресне ты их больше не жди,
                Эмигрантские песни, как слепые дожди…

Мы уходили, оглянувшись, и на подошвах унося
Кресты церквей, проселки, рощи, сирени запах, шум дождя.
Мы проиграли. Память павшим и трижды горе тем, кто жив.
Душа, молитвой «Всем скорбящим» берет трагический мотив.
Давай, браток, поедем к «Яру»! Ни «Яра» нет, ни «Стрельны» нет,
Уж «гений Игорь Северянин» роняет розы на паркет.
А через дымку ностальгии Тверскую, Невский  вижу вновь.
Здесь – убежденья, честь мундира. Там – жизнь, и слезы, и любовь.
Весь послелетний звездный  небосклон хрустальный воздух отражает четко,
Мелодия в звенящей тишине звучит пронзительно, как будто плач ребенка.
Растаяло прозрачно бабье лето в белесом мареве октябрьских вечеров.
В воспоминанья грустные одета, я все же жду с надеждой холодов.
Пусть подморозит, полетят снежинки. Не станет хлюпать в лужах мелкий дождь,
Созвездий зимних голубые льдинки в костре ночных небес едва найдешь.
Махнув искристым белым покрывалом, декабрьским холодом светло озарена,
Горсть бус волшебных из рябины алой метнет на шею мне сама зима.
Я бы хотела взглянуть в глаза, я бы хотела, да мне нельзя.
Я бы хотела сказать слова, да закружилась моя голова.
Я бы хотела прижаться к груди, сразу, на целую жизнь впереди.
Я бы хотела приникнуть к губам, но без обмана – к черту обман.
Я бы хотела в танце кружить, смехом в нем душу твою ворожить,
Чтоб отражалось море огней лишь карнавалом в жизни моей.
Я бы хотела просто любить – разве возможно мне запретить?
Приходит пора прощаний. И снова, как в первый раз
Из тысячи ожиданий рождается новый час.
И, угольком догорая, корчится сердце в руке,
Лепечут слова, умирая, на горестном языке.
А за спиною вечер. Прощальный костер погас.
Выпьем за новые встречи, целуясь в последний раз.
И разошлись дороги. Где запад, а где восток…
Ветры большой тревоги, небо наискосок…




Жизнь не вся еще нами пройдена. От чужих костров и молитв,
Угасающей ввысь мелодией о грядущем пути звенит.
Мы свое еще не отмерили. Сколько рук, поцелуев, встреч…
Счастье первого обретения постарайся в себе сберечь.
Сигаретой – тоска по кругу, и любовь, как девятый вал,
Оглянешься на голос друга, если сам еще устоял.
Черной бархатной розой вечер угасает. И серебро
Фонарей на хрупкие плечи вдруг прольет хмельное вино.
Опьяняет гудящий воздух. Время наших костров и молитв.
И колес грохочущий отзвук нам о вечности прозвенит.
Опять потянули жребий судьба и случай – вдвоем.
И с мартовскою капелью билет в кармане моем.
Но впрок я жить не умею, и вновь осколки звенят.
Дай бог оказаться умнее, чем десять смешных негритят.
Я не люблю разговоры о жизни, где слово – смысл.
Недаром молчание – золото и взгляду подвластна высь.
Моя страна – Зазеркалье. И в царстве Кривых зеркал
С душой сливается тайна и жизнь, как ночной вокзал:
            Прощаний и встреч,
            Желаний и плеч,
            Вина и объятий,
            Случайных приятелей
Мне дарит судьба не скупясь.
Аукает эхо в комнате. Все видело и все помнит.
А будет последний раз?
Круг декораций театральных, лоскутный занавес упал,
В дожде на улицах центральных ночной мерцающий провал.
И я блуждаю той хрустальной тропкой, сквозь боль и ночь
Над звездами скользя. И прохожу усталою походкой,
Швырнув у зеркала под ноги плащ дождя.
Я так сильно тебя любила, что теперь, по прошествии дней,
Не могу отрешиться от мира, мира прошлого, сцены теней.
В снах, как будто в жестокой яви, я на встречу бегу опять,
Жгучий воздух хватая руками, чтоб скорее тебя обнять.
Засыпая, опять я слышу голос ласковый надо мной:
«Моя куколка, мой котенок, мой капризный и самый родной».
И кричу по ночам я снова, и все видится вновь и вновь
Сквозь прозрачную тень былого, мне ушедшая в небыль любовь.




Прозрачный шорох на исходе ночи,
Рассвет, струящийся осенним холодком,
Дождь серебристым маревом морочит,
Колдует, ластится, лепечет шепотком.
Сентябрь  опал намокшей паутиной
В бокал хрустальный первых холодов
И прозвучал мелодией единой
Плач клавесина в лабиринте снов.
В жизни все случайно… и предвидено.
Так мы встретились. На счастье, на беду?
Я бегу своей судьбы обыденной
И люблю, люблю, люблю, люблю.
Мне, скорее, ненавидеть надо,
За предательство твое, за боль и кровь.
Только горе или высшая награда
Эта моя шалая любовь?
Без тебя мне день ненастен, ночь беззвездна,
Жизнь «фиестой» разлилась вокруг.
Я боюсь, что встретились мы поздно,
Что любви моей не хватит губ и рук.
Мне нравится стук каблуков, когда по пустынной улице
Мчусь, эхом своих шагов, и ночь от предчувствия жмурится.
Умерли листья давно, и, желтой метелью брошена,
Опять, как будто в кино, листаю забытое, прошлое.
Мне кажется, словно я бреду по улице снежной,
Не веря и не любя, но только живя надеждой.
И помнятся, как в бреду, сквозь дымку воспоминаний,
Слова твои – «Не люблю», небрежный кивок прощальный.
И этот безумный запах, ушедшего лета след,
Как память о тех объятьях, которых в помине нет.
Вновь белых хлопьев паутина плетет немыслимую сеть,
Чтобы весне наполовину зимы - карги не одолеть.
Метет на тротуарах зябко, прохожих кутая в меха,
Даря мне льдинок бриллианты и розовые жемчуга.
А я читаю. И метет за окнами сильней, быстрее…
Фантазия летит в полет за книгою Хемингуэя:
И я сижу, топлю камин, сухой плавник горит так ярко,
Я здесь одна, он там один, в стакане джин и сердцу жарко.
Волна качает, море сине, шальной прибой о скалы бьет,
А за окном, как на картине, сквозь белый пух весна идет.


День рожденья один на двоих.
С точностью до секунды.
Пусть будет воин один из них,
Второй же пусть будет мудрым.
Две пары ясных глаз голубых
Еще восторгаются жизни.
Пусть будет воин среди своих,
Мудрец пусть не правит тризну.
Два лучика света из темноты,
Божьих два дара для меня.
Пошли им, судьба, в счет моей немоты,
Счастливого, ясного дня.
Мелкий снег дробится сквозь свет фонарей,
И озноб лезет за воротник.
Сердце бьется в висках скачкой диких коней,
И столетием кажется миг.
И в пустой голове словно дробь копыт
Лишь обрывки фраз – все слова, слова…
Как же сделать так, чтобы каждый был сыт?
Может правы они, а я не права?
Так, пройдя половину жизни своей,
Никого не сужу – только дайте дышать!
Мелкий снег дробится сквозь свет фонарей.
Надо что-то решать. Но не мне решать.
И страшнее всего ожиданье беды.
Чуть забудешься – вот она, за спиной.
Сколько надо мне мертвой испить воды,
Чтобы стать живой? Снова стать живой?
Все поздно, все слишком поздно, нет углей и нет огня,
И даже рисунок звездный не удивляет меня.
Страстью слова не дышат, в душе пустота и грусть.
Пусть близкие не услышат – и этого не боюсь.
Наверно, останутся детям эмоций безумный шквал,
Размеченные тропинки и будущего оскал.
                Николаю
Ты ушел в мир железа, в мир крови и битв
Ничего не приняв, никого не виня.
Ты вернулся в мечту, там, где вечный рассвет,
Только здесь ты оставил меня.
Я ведь помню – он ждал тебя, верный твой меч,
Может годы, а может – века…
И доспехи, и тяжесть натруженных плеч,
И над башнею облака…
Будь же счастлив – там есть благородство и честь,
И перчатку бросают врагу…
Ты же точно знал, что все это есть
И твердил: «Я здесь жить не могу».
Ясно вижу: зубцы, крепостная стена,
Из бойницы ты машешь рукой…
Но кричи не кричи – глушит ветер слова…
Вот и все. До свиданья, родной.
Свет фонаря на тополях и ветках ивы отражен.
И яблоня, облита им, стоит, как маленький пижон.
Ломает августовский воздух глаза домов. Мотора шум.
И все весомей, все серьезней вся мешанина чувств и дум…
В дымке давно погасшей сигареты мне чудятся чужие берега.
Благодарю за все. Но как же это, душа моя, ты что, уже стара?
Я терпких августовских астр не слышу.
Не скрипка, а скорей, гитары стон.
И ветер даже ветви не колышет.
Как пропасть: «я люблю» и – «я влюблен».