О психоделике в Za-Za. Георг, Камирра, Сара Бет

В журнале «Za-Za», № 1/2 2012 г., Дюссельдорф были опубликованы подборки стихотворений Чёрного Георга, Ирины Каменской и Сары Бет Бернар (Виктории Берг) с моим предваряющим текстом о психоделике и разбором стихотворений. Ниже публикуются эти тексты.


Михаил Горевич (Михаил Микаэль)
ПСИХОДЕЛИКА: литературный метод и направление

Среди публикуемых сегодня авторов, мои друзья – замечательные поэты Черный Георг, Ирина Каменская, Виктория Берг. Все эти авторы, в той или иной степени, отдают свое время психоделической поэзии. Что же это такое, психоделика?

Прежде всего, психоделика-pi (названная так поэтом и теоретиком Черным Георгом) не связана с употреблением наркотиков. Речь идет об особом литературном методе и наборе поэтических инструментов, а также о литературном направлении, которое использует приёмы когнитивной лингвистики и психолингвистики для достижения более глубокого контакта с читателем. Хочу особо подчеркнуть – поэтический инструментарий психоделики-; применим к самым разным «типам стиха» и может быть использован в поэзии любых направлений и жанровых особенностей.

Чёрный Георг (слово «чёрный» в псевдониме связано с восточным пониманием цветов, поскольку именно восточным философским направлениям и практикам, в частности дао, Георг уделяет особое внимание) пришел к пониманию психоделики-;, как особой структурированной архитектоники текста, поддержанной специфическим использованием и взаимодействием его отдельных компонентов. Какова задача психоделики? - Повысить сопричастность читателей к событиям, объектам и идеям литературного произведения. Я бы подчеркнул – речь не идет об изобретении конструктора по сборке идеальных стихов; напротив, на первый план выдвигается интуиция, вдохновение, если угодно. Недаром «пси» связано с «Психеей» («душа, дыхание»).

Подробнее о психоделике можно прочесть в монографии Чёрного Георга «Введение в теорию психоделики», пройдя по прямой ссылке на сайте Сетевой Словесности:
http://www.netslova.ru/b_georg/psychodelic-theory.html.

Я рекомендую всем интересующимся теорией современной поэзии прочесть эту статью, продолжающую вызывать необычайно высокий интерес: за полгода к ней обращалось более 2,5 тысяч читателей, что совершенно уникально для теоретических работ. Здесь же я попытаюсь кратко сказать о главном, на мой взгляд.

Прежде всего, в чем все-таки глубинное предназначение данного поэтического метода? Какие «сундуки», и с чем, стоят в его «таинственных пещерах»? На этот вопрос я пытался ответить в одной из своих заметок: «…я считаю справедливым желание всякого поэта «быть читаным взахлеб» - авторы хотят для своих творений этой счастливой участи. Они спят и видят – вот стихотворение читается и нравится всем на свете невероятно. Глаза читателя горят, рот полуоткрыт, он поражен, он счастлив, он не замечает ничего вокруг… Я иронизирую, но все мы знаем модель «юношеского чтения», когда книги «глотались», когда мы не могли оторваться от них («в тот день тебя всю»…) и прочитывали до конца «в момент»… И даже ночью, тайком, мы читали под одеялом, подсвечивая страницы фонариком… Вот эта модель текста и читателя, она почти у всех, из "литературного детства".

Но есть и другая сторона. Мы жили и видели – очень часто внимание привлекают пустышки, чепуха, подделка. Причин множество, это отдельный разговор. Но как не обосновывай, картина печальная – толпы «голых королей», да и «королев, не вызывающих восторга формами», шествуют по страницам и сценам, экранам и мониторам. Где же место сложной ассоциации, образу, или мысли – уж произнесу это малопочтенное слово?…

Пси-тексты и их теория – попытка совместить интерес читателей, поглощенность читаемым и «фундаментальную поэзию». Задача «высшего уровня». И, в куда более общем порядке – просто соединить сложные, умные стихи с их притягательностью для читателя…

Я позволю себе, перед тем, как перейти к стихотворениям подборок, привести также еще одну цитату. В своей статье «Постмодерн и психоделика-pi», опубликованной в трудах одной из конференций по постмодернизму, я писал: «… я вижу главный образ пси-стихотворения, как образ дороги, странствия [в широком понимании слова]… Образ дороги и странствия – основной для становления европейского романа. Открытие мира, свет новизны – в его сути… Для появления моего интереса к пси-текстам, как романиста, был важным ряд обстоятельств, и не последнее из них – поиск выхода «за окружившие весь мир флажки постмодернизма».

Сама суть психоделического стихотворения – выход за пределы привычного, вовлечение читателя, причем активное, целенаправленное вовлечение,  в «чтение-странствие». Давайте расширим этот метафорический образ. Возьмем, например, путешествие по неизвестной нам стране, автора – сравним со спутником, более нас знающим местность; он выбирает маршрут, иногда обращает наше внимание на окружающее и помалкивает о том, что в некоторой, но только в некоторой степени демиург этого  мира.

Два принципиальных макроэлемента композиции любого психоделического текста – экспрессии и трансфиксии.  Первые характеризуются движением (направлением, скоростью, энергетикой), вторые – впечатлением, очарованием, которое испытывает читатель. Таким образом, основные понятия как нельзя лучше «примыкают» к образу странствия, путешествия; – мы идем то быстро, то медленно, скажем, по горной дороге, то дорога петляет, иногда возвращаясь назад…

Наш шаг то более энергичен, то менее, иногда нам приятнее сам путь, само движение, а иногда мы замираем, очарованные открывшимся нашему взору ландшафтом. Кажется, что исчезло само время, и вместе с ним все характеристики движения, мы стоим «раскрыв рты» перед зрелищем «чудес природы» или перед невиданной панорамой городишка, внизу, в долине….

Наконец мы достигаем вершины и, за поворотом, видим необычный мир, порожденный стихотворением, до того небывалый, какого нет и не было никогда… Прошу простить за некоторые «красивости», но иначе мне трудно объяснить свою мысль.

Странствие – и зарождение средневековой романной формы, морские путешествия эллинов, когда каждый новый день и новый ветер дарили новыми приключениями и чудесами, и Улисс, которого Джойс сделал опорой в открытиях и приключениях его героя, странствующего по Дублину, – все это я вкладываю в предложенную метафору.

Сюда же отнесу и чрезвычайно интересующий меня вопрос – о соотношении поэтического и научного методов познания мира. Я вижу в пси-текстах особо пристальное внимание к этому моменту. И достаточно четко понимаю и обратное – насколько художественный образ существенен в научном мышлении, расширяющем границы изведанного…

В заключение повторю еще раз, основное: пси-стихотворение это путь, тропа, когда ты неожиданно оказываешься на вершине и видишь новый, огромный мир, столь далекий от мира комнаты с игрушками, моделями реальных вещей, мира постмодерна, музея всего на свете, который уже нечем пополнить.

Этой пыльной комнате противостоят мир реальности и мир искусства, постигающего новые просторы, вид моря эллинов, островов, открытий, мир Колумба и Ньютона, мир Возрождения... мир радостный и светлый, где всегда есть припрятанные для путника, дотоле неведомые чудеса...


***

Чёрный Георг

Теперь о стихах и их авторах. Вовсе не все стихотворения подборок относятся к пси-текстам, это стихи, которые написаны в разной манере, их следует читать, как и всякие стихи – принимать или нет, восхищаться по их поводу или негодовать.

Итак, стихотворения Чёрного Георга. Георг формулирует свое отношение к стихам, как к реализации некоторой идеи. Но это вовсе не отрицает чувственного начала в его стихотворениях, человечности, теплоты, а часто и горечи… Он также превосходно осознает роль интуиции в создании произведения. С технической стороны его стихи критикуются редко, поскольку он обращает особое внимание на эти моменты.

Подборка открывается стихотворением «Партизаны подпольной луны», ироничным, как часто бывает у ЧГ, произведением, но с максимально серьезным содержанием – об одиночестве, человеческом и поэтическом:

«И, завидев тебя, в страхе мечется
чёрт на небе, прозрачном до звёзд,
потому как ты сам – и отечество,
и оплот, и семья, и погост».

Конечно же, «черт на небе» отсылает нас к Гоголю, да и многому другому… Все же замечу – Георг родом из Харькова, живет в Англии. В его семье давние литературные традиции, одна из прабабушек долгие годы была секретарем Короленко, земля Украины ему не чужая, но его «отечество и оплот» не только он сам - русская поэзия.

Следующее стихотворение «беглый квадрат» начинается словами : это дом, без которого сад не растёт./ это тлен, без которого клён не шумит./ это я, без которого пусто – и всё». «Тлен», конечно же, аллюзия на Борхеса. «В начале полагали, будто Тлен - это сплошной хаос, безответственный разгул воображения; теперь известно, что это целый мир и что сформулированы, хотя бы предварительно, управляющие им внутренние законы» («Тлен Укбар»). Всплывет в памяти и «Определение поэзии» Пастернака, у Георга так:

«…это влажные всплески растительных дюн.
это неба вращающийся василёк.
это птицы спустились так низко – к дождю,
что летают уже целый час под землёй»…

Но, вместе, мы имеем мысль о сотворении «особого Космоса» художником-творцом, построенном им мире, который, казалось бы, может существовать сам по себе:

«это чёрный малевич, задраивший люк
в небольшой ослепительно-белый квадрат.
это значит, что я подобрал к тебе ключ.
здравствуй, дом без замков.
бог пришёл умирать».

Как всегда у Георга многослойно. И все же – отдельное существование поэта связано не с «чёрным квадратом», он сам-то имеет право на личные тайны, «литературную кухню», а вот его стихи должны быть «ослепительно-белыми», не «чернухой», что все еще в моде… В сотворенном им мире поэт – бог, и он «растворяется» в своих произведениях и в каждом читателе.

И сразу, перекличкой, «Про червей», связано с эпиграфом из Державина: «Я царь – я раб – я червь – я бог!»:

«Вращается туманный тракт вокруг медвежьей втулки млечной,
И бельма лунных катаракт глядят в тебя по-человечьи...
И нет бесчеловечней черт, чем те, что ясной летней ночью
Сияют над холмами. Червь, – как ты на фоне их непрочен!..»

Лирические стихотворения «Когда магия теряет силу» и «моисей в папоротниках», с ярким, парадоксальным финалом: «а после сидя у костра в исподнем/ поймём последний день ещё не прожит/ и ночь но только главное запомни/ плохой я много лучше чем хороший». Лирические стихи? Да. Но не только – откуда бы взяться «библейскому названию»? Легко увидеть – здесь как бы «юный, египетский период Моисея»… после убийства египтянина, он станет «плохим», но он станет Моисеем… Широко известно стихотворение «Звезда в надире», форма произведения продумана в связи с содержанием, как всегда в настоящих стихах – в данном случае «движение к верлибру»

Читатели, не желающие подумать над стихами, часто считают стихи Георга эпатажем, хотя такого намерения у автора нет. «Подать манную кашу, принести пережеванное!» - вот «вопль нынешнего читателя» (я не говорю о присутствующих). Плоская попса, ряженная под «умные стихи» правит бал, толпы «детей Мандельштама и Пастернака» бродят по «сетевым и бумажным просторам», но не их, не «восхищенных собственным величием Паниковских», выбрасывают на улицу…

Стихотворение «Ещё раз о Троице» - умные, религиозные стихи, а вовсе не издевка над религией. Рыбы – известный образ, связанный с Петром. Пифагорейская немота, древность существ переживших Потоп сопутствует им. Речь о душах, приближающихся к Единому… Их пути, в особенной стихии… Хочется повторять рефрен:

Макрель – загадочней, чем сон,
Ставрида, сладкая, как мёд,
И хек, похожий на печаль».

Замечательно и стихотворение «Одиночка», я отсылаю к своему разбору этого произведения, надеюсь, что он окажется интересным.
http://www.stihi.ru/2011/02/02/2264
Завершает подборку стихотворение, адресованное читателю «unusuаl in yоu» - он, этот человек, слушает во сне наши стихи, пока не включаются «информационные электроприборы»:

«вспыхивает лампочка, 220 вольт,
и врубает приводы речевых колёс».

Цельная и сильная подборка, замечательный поэт.


***

Ирина Каменская.

Стихи Ирины Каменской производили на меня всегда сильное впечатление. Традиционная лирика, пси-стихи, метапоэзия… Автор живет в Евпатории, университетский преподаватель и «язычница» - любящая море, цветы, деревья, «птичье небо», крымскую степь… Для Каменской существует слово «любовь», практически изгнанное из нынешней поэзии вместе со словом «душа». Причем, любовь деятельная, спасающая, врачующая. Если же говорить о конкретном воплощении мыслей и переживаний в стихах, то Ирина Каменская пишет парадоксально, такова ее глубинная, поэтическая суть.

Как и всякий значительный поэт, Каменская музыкальна, ибо музыка – основа поэзии. Подборка открывается стихотворением «Cлушай»: «Молчи. Я умею играть/На цитре капризного времени»...
И вот, мы сразу в плену поэзии Каменской. И мы замечаем – идет диалог, характерная особенность стихов Ирины.
«В этом городе лето» - четкая реализация понятий «пространства и времени» в культурном поле, вроде бы простые, «медленные строки»… но волшебное «мерцает» рядом с обыденным:

«Расстоянье от утра до моря, от моря до ночи –
В этом городе лето не знает других измерений.
Здесь дороги длиннее, случайные тропки короче,
И куда ни пойдешь, попадешь в неизменное время»

Жажда свободы и «соленая вода житейского плена», так я воспринимаю стихотворение «Даже если ты прав». Удивительное решение – написать стихи с использованием образов квантово-волнового дуализма. Даже не знаю, у кого бы еще вышло написать так:

«За стенами волнистые пространства
И времени прохожие шаги,
А здесь – она, и если постараться,
То вечности больные сквозняки,
Прикидываясь птицей Метерлинка,
Не разглядят за плоскостью окна
Сиюминутку, зернышко, пылинку.

Не говори ей, что она – волна».

«Слушая Равеля»: «Всё дальше в плен, всё выше в слух. Иду на звук, закрыв глаза –/
Когда захватывает дух,/Смотреть нельзя».  И «маленькое стихотворение», но очень качественное («так плавно»)…

«Восвояси». И снова «парадоксальное ощущение жизни». Зверье не в лесах, в городах… И опять – такая мысль не самоцель, а желание во внутреннем диалоге дать лирическое переживание:

«Ты отпустишь меня в очарованный лес?
В толчее городов сатанеет зверьё –
Непокорное, гордое войско моё.
А тебе хорошо – и со мною, и без».

«По эту сторону» - стихотворение небольшое, но мне нравится очень. Покажу устройство, но сначала – полный текст:

«Сводя потери к нулевым
И к не замеченным – утраты,
По эту сторону любви
Горят бумажные солдаты.

Огонь исполнен правоты
И чист, поскольку бесталанен.
По эту сторону мечты
Нет сожалений и желаний.

Чего желать, коль даже смерть
Не значимей плохой погоды,
Когда научишься гореть
По эту сторону свободы?»

Выписываю две первых строки каждого катрена, получаю два «протостихотворения» о которых сам автор знал или нет – не в курсе. Итак:


1.

«Сводя потери к нулевым
И к не замеченным – утраты,
Огонь исполнен правоты
И чист, поскольку бесталанен.
Чего желать, коль даже смерть
Не значимей плохой погоды».


2.

По эту сторону любви
Горят бумажные солдаты.
По эту сторону мечты
Нет сожалений и желаний.
Когда научишься гореть
По эту сторону свободы?

Первый текст, если бы немного «зарифмовать» - «вполне стихотворение»: о «правоте огня», чистого, бесталанного… о безразличии к смерти, если нет опыта утрат… А вот второе, оно задает две стороны переживания – внутреннюю и наружную; «любовь»-«мечта»-«горение» наделены двусторонностью – существуют в реальности или только внутри нас… Соединение текстов дает не сумму текстов, но многократно увеличивает впечатление читателя…

Стихотворение «В такой-то век и год такой-то» продолжает тему, причем блестяще – в городе, в типовом доме, сгорает любовь: «Любовь последняя горит /неустрашимо и спокойно/ на самом верхнем этаже».

«Но выбор сделан – и давно.
Твои холодные брандспойты
нацелены в ее окно».

Необыкновенно красиво третье «музыкальное» стихотворение подборки - «Amadeus»: «Что держит тебя в этом теле, глупышка?/Вселенский младенец, дитя мирозданья,/Сиятельный Пта./Сегодня особенно щедро и пышно/Раскрылись соцветья на древе желаний./В небесных садах»… Нравится «Танец Кармен», «испанское воплощение автора среди северных снегов», характер, звукоряд:

«От такой простоты – учащая биение сердца,
Разметая сугробы горячим шуршанием шёлка,
Отрывая заплывшие взгляды от пива и зельца,
Ускоряя шаги – да-пошёл-ты-пошёл-ты-пошёл-ты».

Хороши стихи «Сестра милосердия» - осень побеждает блеск августа, но горечь потери слышится в словах: «По замкнутой плоскости окон неспешно и плавно/Покатятся круглые дни, упоительно праздны./И ты победишь непременно, бескровно, бесславно/сиятельный август, забытый совсем и напрасно»… Четкая передача пейзажа - «Предосенний Крым акро», элегические по тону «С кем не бывает?»… Завершает подборку «Отче мой», где обращение не только к Господу, у всех нас есть или, увы, уже только были, родители:

«… В надапрелье твоем буду я не от мира сего,
Созерцателем тихим в надежном убежище слов.
Ниспошли мне любовь, чтобы снова мое ведовство
Помогло и тебе, сберегло, сохранило, спасло».


***

Виктория Берг.

«… загораются солнца сиянием белым
и кружат, и кружат между сомкнутых век

над лубочными крышами прусских домов,
над корицей дорог в рыхлой сахарной пудре,
растворяются в ярком озоновом утре,
закрывая сезон бесконечных штормов»

Это строки из первого стихотворения («Снег в моей голове») подборки Виктории Берг, серьезного и значительного поэта, живущего в Калининграде. Основные особенности поэтического дара Виктории – широкий диапазон голоса: от стихотворений на Библейскую тему до ироничных произведений, пристальное внимание к архитектонике стихов, необычный образный ряд, современность.

«Рассвет для камня» - стихотворение о казни апостола Петра. По преданию, во время гонения императора Нерона на христиан апостол Пётр был распят на перевёрнутом кресте в 64 году (по другой версии — в 67—68 гг.) вниз головой, согласно его желанию, потому как считал себя недостойным умереть смертью Господа.

«… Закрываю глаза - Гефсиманский чернеющий сад
бесконечно, беззвучно счисляет молитвы олив
в свете бледном, неясном. Спит в сумерках тела душа.
Далеко до рассвета, но солнце в зените зрачка –
«И в тюрьму и на смерть!»… Плотоядные трупы спешат
за одежды поспорить и прибыль найти в медяках»...

Всегда любуюсь плотностью поэтической речи Виктории, умением лаконично передать сюжетную составляющую текста. «Солнце в зените зрачка», и все – вот и задано это «распятие вниз головой». Или о саде: «бесконечно, беззвучно счисляет молитвы олив» - физическое ощущение скорбного, 500-летнего сада, такова продолжительность жизни этого дерева, и сад «чернеющий», точно деревья в траурном облачении… «и земля исторгает к ногам онемевшим рассвет…/И услышать, теряя сознание, крик петуха»…

«Авигея» - Библейская тема находит современное воплощение. Это одна из интереснейших библейских историй. Навал - жаден и богат, поплатился за неуплату Давиду услуг по охране …
Все же важнее иное - не угощение Авигеей Давида, но поддержка его царских амбиций. "И ... сделает Господь господину моему все, что говорил о тебе доброго, и поставит тебя вождем над Израилем"... Мудрость и дар ясновидения, в дальнейшем Авигея стала женой Давида... Он, Давид, взял в жены Авигею, чтобы она и дальше указывала ему путь. В этом дело, думается...
И вот «Авигея» Виктории Берг:

«Неизменно лишь то, 
что цари забредают все чаще –
не откупишься маслом 
и веткою пальмы из шопа. –
Всем ягнят подавай, 
да с руном золотым, настоящим.
Налетели, забрали, 
и снова вперед – автостопом».

Умение взять высокую тему современно и не сорваться с «каната» - драгоценное умение. Другое стихотворение «Ab exterioribus ad interiora», что переводится как «от внешнего к внутреннему», пустыню превращает в состояние мира, включающего и Высшее: «В Твоей пустыне столько лет не шли дожди. /Засохли пальмы,/ и "аллилуйя!" не звучит в тени невыросших маслин»... Каплями с листов алычи падают слова «Алычевого храма», следующее - теплое, возвращающее в детство стихотворение «Дождевая бабушка»: «За окном стучит уютно спицами,/вяжет кружевное полотно/дождевая бабушка. /Не спится мне, я вожу кораблики из снов…»

Как я уже сказал, Виктория истинный мастер не только лирического, но и смешного, ироничного стиха, в таких стихах для нее важна и форма, и идея, никогда она не гонится за смехом читателя, улыбка возникает от неожиданности сопоставлений. Вот, к примеру, «Диспозиция по Штерну», стихотворение написано в так называемом формате «А4», то есть графически – формате прозы.

Я думаю, что это признак - не в первый раз возникает территория «новых земель поэзии», которые будут плотно застроены «поэто-прозаическими постройками». Но есть и более существенное обстоятельство - мы вступили в эпоху «современного средневековья», это феодализм «рулит на дороге», когда сшибая все на своем пути, мчат «кареты с мигалками». Литература крепостной России смыкается с литературными современными ходами.

«Рыдала ключница Гликерья, слезой закапав пирожок: «Вишь, барин плеткою ожёг, суровенек опять с похмелья». Нахмурившись и подбоченясь, рукою щеку подперев, пеняя на хозяйский гнев, внимала причитаньям челядь»… так начинается «Диспозиция», а завершается так: «Кухарка, очищая лук, прислушалась – затих ли стук и стон. «Закончил, вишь, охальник. А то все драться. Вот ведь дело. Папаша тоже  был мастак – баб портил, так его растак… Лицо старушки потеплело… »

В «Романтической песне о борьбе с грызунами» летят перелётные зайцы, а сюжет о «живущей у олигарха корове и сердобольной женщине» завершен «выстреливающим финалом», пусть читатели прочитают сами… «Пчёлки небесные», «Полеты безумных» - снова возвращают к более серьезной интонации. Наконец, «Исток»:

«Помолчать в тишине.
Быть никем. Ниоткуда.
И увидеть, как волны стирают следы

из вчера в никуда.
Жизнь - великое чудо,
если можешь один посидеть у воды».

Вода – поэтический синоним времени, остаться с временем наедине и долг и крест поэта…Но разве не наш долг ценить настоящее искусство?


***

Чем же мне завершить разговор? Я не стал разбирать – какие из стихотворений трех прекрасных авторов психоделичны, относятся к дыханию Психеи, какие более обычны, чтобы не мешать чтению. С этим успеем разобраться… Понять бы еще – почему не печатаются стихи таких поэтов, как трое представленных вам? Впрочем, мы все и так знаем ответ… Но главное сейчас не только наши произведения – важно единение всех толковых авторов, помощь друг другу. Литературная бутафория не привлекает читателей, от пластмассовых стишков – скучно и тоскливо. Искать способы – как привлечь нового, высокообразованного читателя, вот о чем следовало бы думать и чем озаботиться.
_________________________________________  ***_________________________________________________
№1/2, 2012 - Поэзия

Черный Георг

____ Партизаны подпольной луны ____

Вот едут партизаны полной луны,
Моё место здесь.
(Борис Гребенщиков, Партизаны Полной Луны)


Как заляжешь у поля пшеничного,
где не хаживал множество раз,
– (все тропинки на нём закавычены
васильковыми всплесками глаз), –
и душевно, вовсю, партизанствуешь –
до тех пор, пока солнца блесна
не утонет – и выплывет, заспанно,
кистепёрая рыба-луна.

В темноте колосятся растения,
выделяя ночную росу.
Колосишься и ты между стеблями;
за тобой наблюдает барсук,
удивлённый твоим появлением.
Партизанской ухваткой силён,
ты ползёшь, животом и коленями
попирая пырей и паслён.

И, завидев тебя, в страхе мечется
чёрт на небе, прозрачном до звёзд,
потому как ты сам – и отечество,
и оплот, и семья, и погост.
А пушинки лесных одуванчиков
– облаками непрожитых лет, –
офигев от твоей партизанщины,
всё летят и летят тебе вслед........*....***....*.*.....**..*..........**...*......



_______ беглый квадрат _______

это дом, без которого сад не растёт.
это тлен, без которого клён не шумит.
это я, без которого пусто – и всё.
опрокинутый вход в опрокинутый мир.

это влажные всплески растительных дюн.
это неба вращающийся василёк.
это птицы спустились так низко – к дождю,
что летают уже целый час под землёй.

это полога ночи сиятельный труп,
под которым нельзя оставаться людьми.
это акт провисания бронзовых струн,
убивающих звук, но рождающих мир.

это канонизированный мотылёк
и сквозные потоки спасительной лжи.
обитаемый необитаемый тлён.
это свет, без которого можно прожить.

это чёрный малевич, задраивший люк
в небольшой ослепительно-белый квадрат.
это значит, что я подобрал к тебе ключ.
здравствуй, дом без замков.
бог пришёл умирать.



________________ Про червей ________________

Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь – я раб – я червь – я бог!
(Гаврила Державин, "Бог")


Туда, где мчатся облака и пульс созвездий не нарушен, –
Течёт бескрайняя река, несущая людские души.
И, глядя на неё – со дна своих антропоморфных буден,
Вдруг понимаешь, как бедна доктрина веры «будь что будет.»

Вращается туманный тракт вокруг медвежьей втулки млечной,
И бельма лунных катаракт глядят в тебя по-человечьи...
И нет бесчеловечней черт, чем те, что ясной летней ночью
Сияют над холмами. Червь, – как ты на фоне их непрочен!..

Так незначителен, что мысль – связать себя с Владыкой мира –
Не кажется безумной... Высь не создана приютом сирых.
Поэтому – такой земной, что сам себе слегка противен, –
Не поспешай. Присядь со мной. Побудь статистом на картине,

Где свет неотличим от тьмы, а мы – от ангелов в полёте.
Поешь фокаччи и хурмы. Послушай звук гудков далёких...
Поговорим о пустяках, простимся – и пойдём наружу, –
Туда, где мчатся облака и – может быть – людские души.



____ Когда магия теряет силу ____

Сосновых веток тени на песке,
терпеново-грибничный аромат.
Я сжал твою ладонь в своей руке...

Июнь на коже, а под сердцем – март.

Душистым чабрецом зарос овраг.
Бессмертника с шалфеем диалог...
Осталось только ноты подобрать –
и плавать, как беспечный papillon,
в потоках, наблюдая: вдоль стволов
прозрачная и мутная смола
сочится – в неба близкий потолок,
и загорать, раздевшись догола.

Как будто вертикальная река
уходит вверх от берегов косых...

И сладко разжимается рука,
нащупав земляничные усы.
И зверобоя цвет в твоих глазах...
И волосы касаются щеки...
И можно что-то шёпотом сказать –
и влажным поцелуем защитить.
Среди полей заросший пижмой холм
и светлые разводы тишины...

И жить так удивительно легко,
что чудеса и даром не нужны.


_____ моисей в папоротниках _____


когда всплывёт луны кургузый бакен
и твой рассудок станет бесполезным
как пуговицы на глухой рубахе
пойдём со мной вдвоём гулять по лесу

совсем сойдём с ума ну предположим
запыхавшись взбежим на холм бузинный
друг другу пострашнее скорчим рожи
и свалимся в обнимку под осиной

чирикнув как обдолбленные белки
покатимся прижавшись что есть силы
по дроку и душистым травам мелким
которых споконвеку не косили

а после сидя у костра в исподнем
поймём последний день ещё не прожит
и ночь но только главное запомни
плохой я много лучше чем хороший




___________________ Звезда в надире ___________________

Когда засыпает ветер
и зима становится внутренностью стеклянного шара,
где какие-то белые хлопья лежат так тихо, невинно,
словно и не было – ни в Москве, ни в Лондоне – никогда никаких пожаров,
не случалось чумы в Венеции, а страшные маски птичьи –
просто странные монстры, сошедшие с Босха картины...
И, когда засыпает ветер,
а прозрачный короткий вечер стекает на плоскости тротуаров,
опусти вверх глаза, как если бы Земля тебе не мешала:
там, в надире, – звезда, что только тебе одному светит.

И ты, выходя под дождь
из какого-нибудь напичканного кольцами ювелирного магазина,
где-то в районе Сан Марко, Старого Арбата или Пикадилли,
удивляешься: столько колец, столько, столько!
Кому они все необходимы?!
Словно сделали их гномы, гоблины или тролли –
по одним им понятным причинам, – сделали и забыли...
Так вот, выходя под дождь,
но вспомнив зачем-то об этой звезде в надире,
понимаешь – внезапно, неумолимо, –
что для неё одной живёшь.

Поднимая очередное звено,
– (а какой в этом смысл, если часто не знаешь даже, где середина?..) –
находясь в середине мира, равноудалённой от конца света и его начала,
причём оба они – просто события, что вообще ничего не означают,
никакого отношения не имеют ко времени, к его младенчеству и сединам,
вдруг ловишь себя на том, что думаешь о ней – снова и снова,
днями, ночами, непрестанно...
Остаётесь связанными друг с другом, – ты в этом подлунном мире,
а она – где-то там, где потоки невидимых жёстких лучей и чёрные дыры,
даже не в уголке твоего экрана, даже вовсе не на экране,
но всегда и везде оставаясь звездой, что сияет тебе одному в надире...
Итак, поднимая очередное звено
и не делая ни малейшей попытки что-то менять, решать или строить планы,
знаете оба – зависимо, независимо, беспричинно,
без тени сомнения, бессознательно, постоянно, –

что ты и она – ОДНО.


____ Ещё раз о Троице ____

Держась за тучи парасоль,
Садится солнце. Небосвод
Залил перестоявший чай...

Макрель – загадочней, чем сон,
Ставрида, сладкая, как мёд,
И хек, похожий на печаль, –
Плывут туда, где горизонт
Расплавил жёлтые огни
И варит их, как марабель.

Кипящий сжиженный азот
В барашках пены... Бог – хранит,
Но не даёт ума – робеть.

Глаза не ест морская соль?
И кто их, право, разберёт...
– «Ответьте!..» – Но они молчат, –
Макрель – загадочней, чем сон,
Ставрида, сладкая, как мёд,
И хек, похожий на печаль.

Роняя бусины дождя
На бёдра дремлющих холмов,
Ползёт, клубясь, циклона клин.

Осталось просто подождать:
В волнах мелодии псалмов
Возникнут, – эхом из глубин...
Тень маяка, в ней – луч косой
Взрезает воду, блики льёт –
Туда, где уплывают вдаль

Макрель – загадочней, чем сон,
Ставрида, сладкая, как мёд,
И хек, похожий на печаль.


_________ Одиночка _________

Листок. На нём – полоски знаков,
Которых я не понимаю.
Их вид – уныл и одинаков.
Учись довольствоваться малым:
Полоски знаков.
И жизнь иная.

Стена из серого бетона.
И остальные пять – похожих.
Проём – малюсенький – оконный.
Так истребляют непокорных.
Стена бетона...
Беги, прохожий.

От серых стен – не зарекайся,
В них день неотличим от ночи.
Цветы глициний и акаций...
Ручей, петляющий сквозь рощу...
Не зарекайся
Здесь, в одиночной.

Придёт положенное время –
И непременно станет легче.
Листок предчувствием беремен,
Ждёт дуновения, трепещет...
Придёт ли время?
Скажи, тюремщик.

А за окном – полоска неба
И непонятная погода.
Двуликим Янусом – монета
Позолотила дол и горы...
Полоска неба...
Побойся Бога.

...Ручей. Над ним кружатся птицы.
Закат, как море, нескончаем.
Лучи напоминают спицы,
В них вплетены фигурки чаек...
Кружатся птицы...
И нет печали.


___________ unusuаl in yоu ___________

...Он пришёл, замотанный старый человек.
где-то сел – и слушает, не смыкая глаз.

в чёрно-белой, сумрачной, ледяной Москве
слушает внимательно – каждого из нас.
небо наливается кровянистой мглой,
до рассвета улицы заметает снег.
человек задумался... человек не злой, –
Он постичь пытается нашу речь во сне.
коммуникативности чужда эта речь;
человек запутался: кто нас разберёт,
разных и отчётливых – о дневной поре,
ночью – одинаковых, как стволы берёз?..
...перед пробуждением я тону в Его
полных невербальности, голубых, как лёд...

вспыхивает лампочка, 220 вольт,
и врубает приводы речевых колёс.
_____________ *** _______________________
№1/2, 2012 - Поэзия

Ирина Каменская

Cлушай

Молчи. Я умею играть
На цитре капризного времени.
Аккорд – отрицанье утрат!
По плектру - волна несмирения!
Но – тише! – рождается стон
На третьей струне, не подверженной
Влиянию темных времен.
Как будто над ночью подвешена
Хрустальная капля звезды.
Ты вслушайся – вот оно, вечное,
Рождается из немоты,
Поет – отрицаньем конечного,
Звучит – возрождением дня!

Ты слушай и слушай меня.


В этом городе лето

Расстоянье от утра до моря, от моря до ночи –
В этом городе лето не знает других измерений.
Здесь дороги длиннее, случайные тропки короче,
И куда ни пойдешь, попадешь в неизменное время,
Заключившее нас в эти улочки, словно в объятья
Узкоглазых веков, никуда не ушедших отсюда.
В этом городе странные вещи бывают понятней
Вечерами у моря. И я никогда не забуду
Твой потерянный взгляд.
Слишком многое здесь незнакомо,
Синеглазый пришелец, тебе, заглянувшему в бездну
Бесконечного лета за тысячи песен от дома,
Где любые слова столь же значимы, сколь бесполезны.


Даже если ты прав

Ей хочется считать себя частицей.

Не говори ей, что она – волна,
Которой не дано осуществиться
Во временной реальности сполна.
Ей легче – осознав себя отчасти,
Любить огромный мир, как старый дом,
Где вечерами маленькое счастье
Горит под невысоким потолком.

За стенами волнистые пространства
И времени прохожие шаги,
А здесь – она, и если постараться,
То вечности больные сквозняки,
Прикидываясь птицей Метерлинка,
Не разглядят за плоскостью окна
Сиюминутку, зернышко, пылинку.

Не говори ей, что она – волна.


Слушая Равеля

А как же – иней на траве и синий приговор в окне?
Дождь, одержимый, как Равель, 
Идёт во мне.

Который день, за тактом такт, разгадывать чеканный код –
Пока не весь, пока не так.
А дождь ведёт

Всё дальше в плен, всё выше в слух. Иду на звук, закрыв глаза –
Когда захватывает дух,
Смотреть нельзя. 


так плавно

Я был! – хандрит июль на солнцепеке.
Я буду! – улыбается сентябрь
Из тени порыжевшего платана.
Я есть! – хрипят и всхлипывают строки,
Хотя бы здесь, хотя бы так, хотя бы…
Так тихо всё кончается, так плавно.


Восвояси

Ты отпустишь меня в очарованный лес?
В толчее городов сатанеет зверьё –
Непокорное, гордое войско моё.
А тебе хорошо – и со мною, и без.

Как за это тебя не любить? Отпусти.
Всё трудней понимать бессловесный язык.
Снова чудится мне то ли стон, то ли рык
В грозовых облаках: уходи, уходи…

Потаенными тропами, сказкой ночной
Непристойную стаю голодных чудес
Забираю с собой в очарованный лес.
Обещай выживать без меня, как со мной.


По эту сторону

Сводя потери к нулевым
И к не замеченным – утраты,
По эту сторону любви
Горят бумажные солдаты.

Огонь исполнен правоты
И чист, поскольку бесталанен.
По эту сторону мечты
Нет сожалений и желаний.

Чего желать, коль даже смерть
Не значимей плохой погоды,
Когда научишься гореть
По эту сторону свободы?


В такой-то век и год такой-то

За постепенность перемен,
за сумрак недопониманья,
что я отдам тебе взамен,
распорядитель угасанья?
Какая из моих харит
тебе покажется достойной?

Любовь последняя горит
неустрашимо и спокойно
на самом верхнем этаже.

О, мой недремлющий пожарный,
не торопись, не будет жертв,
стенающих в бреду угарном.

Но выбор сделан – и давно.
Твои холодные брандспойты
нацелены в ее окно.

В такой-то век и год такой-то,
покончив с внутренней борьбой,
не победив, не покорившись,
она возьмет меня с собой,
бессильно падая все выше.


Amadeus

Что держит тебя в этом теле, глупышка?
Вселенский младенец, дитя мирозданья,
Сиятельный Пта.
Сегодня особенно щедро и пышно
Раскрылись соцветья на древе желаний.
В небесных садах.
Лети. Приоткрылась заветная дверца
И петли пропели прощально и гордо.
Не медли. Пора.
Лети – под звучанье бессмертного венца,
Взлетай сквозь ажурную арку аккорда
В озвученный рай.
Лети, моя радость, мое вдохновенье,
Мой солнечный ветер, мой звездный губитель,
Мой Моцарт – лови,
Лови восходящих потоков ступени,
Все дальше и выше по тайным орбитам,
По нотам любви.


Танец Кармен

Хорошо, исчезай – только сразу, пожалуйста, сразу,
Забирая с собой всё, что может настигнуть и срезать
На бегу, как инфаркт. Танец мой неумеренно дерзок
И срывается в хохот, но длит музыкальную фразу.

Каждый раз веселее, быстрее, ритмичней прощанье.
Частый смех каблуков, жаркий выдох без примеси спирта.
Жизнь, устав от любви, непростительно всё упрощает.
Кто-то должен трещать кастаньетами, чтобы не спиться

От такой простоты – учащая биение сердца,
Разметая сугробы горячим шуршанием шёлка,
Отрывая заплывшие взгляды от пива и зельца,
Ускоряя шаги – да-пошёл-ты-пошёл-ты-пошёл-ты.

Уходи же! пока не погас семиструнный фламенко,
Фейерверком взметнувшийся над нищетой Соморростро.
Упадёт тишина, и закроется утро застенком
На оставшийся срок – неизбежно, надежно и просто.


Сестра милосердия

Дежурная осень войдет милосердной сестрою
В горячечный сон, и ее ледяные ладони
Смятенный рассудок туманным покоем укроют
И жаждущий взор утолят дождевою водою.

По замкнутой плоскости окон неспешно и плавно
Покатятся круглые дни, упоительно праздны.
И ты победишь непременно, бескровно, бесславно
Сиятельный август, забытый совсем и напрасно.

Тогда, повторяя сестры милосердное имя,
Ты примешь покорно настойку на лживых ответах –
С другими такими же, неизлечимо больными,
Блаженно больными смертельным хроническим летом.


Предосенний Крым акро

Ненадолго задержится лето, помедлит в долине –
Ежевика, кизил, барбарис станут суше и слаще 
Там, где солнце щедрее – на южных и западных склонах. 

На вершины туман ляжет пологом – поводом длинным
Еженощно склоняться над будущим и настоящим
Тонкой тисовой веткой, так дивно и вечно зеленой.


С кем не бывает?

Еще бывают в жизни вечера,
Когда молчу, самой себе чужая,
Прошедший день в избытое вчера
Без тени сожаленья отпуская.
Еще приходят строки по ночам,
В которых утром не хочу признаться.

Сумею ли их тайну замолчать,
Когда часы – присяжные двенадцать –
Пробьют единогласный приговор:
Казнить нельзя помиловать, а знаки,
Не препинаясь, выстрелят в упор?

Бывают дни – шершавые, как накипь
На гладкой оболочке бытия,
Когда судьбы избыточная жесткость
Мне иссушает душу, если я
Процеживаю дни через решетку
Пяти порядком засоренных чувств.

Бывает так. Но чаще и печальней
Приходит ночь, когда блаженно пуст
Слух внутренний, а внешнее звучанье
Вознаграждает за покой сполна.

Мне всё дано. Мне ничего не надо.
И воцаряется такая тишина,
Как будто ты уснул – со мною рядом.


Отче мой

Посмотри на меня, потерявшую счет городам,
Откровеньям попутчиков и телефонам такси,
Коридорам, маршруткам, отелям, ночным поездам.
Посмотри на меня, пожалей, сохрани и спаси.

Мне ведь кажутся, мнятся, мерещатся эти цветы?
Их шипы ядовиты, и приторен их аромат.
Посмотри, что осталось во мне от твоей красоты,
Сохрани до весны, как бы долго ни длилась зима.

В надапрелье твоем буду я не от мира сего,
Созерцателем тихим в надежном убежище слов.
Ниспошли мне любовь, чтобы снова мое ведовство
Помогло и тебе, сберегло, сохранило, спасло.
¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬________________ *** __________________________
№1/2, 2012 - Поэзия

Виктория Берг

* * * Снег в моей голове

В голове моей падает, падает снег.
Стоит ею встряхнуть — и в хрустальных пределах
загораются солнца сиянием белым
и кружат, и кружат между сомкнутых век

над лубочными крышами прусских домов,
над корицей дорог в рыхлой сахарной пудре,
растворяются в ярком озоновом утре,
закрывая сезон бесконечных штормов

и промозглой распутицы — выдох и вдох -
тихо-тихо, безвольно, бесстрастно, дремотно...
Согревают снежинки теплом подворотни.
Улыбается с неба хрустального Бог.


* * * Рассвет для камня

я говорю тебе: ты — Пётр,
на сем камне я создам Церковь мою»
(Мф.16:18)

Легче легкого - быть с тем, кто чудом и светом богат,
полыхать, загоревшись от искры вселенской любви...

Закрываю глаза - Гефсиманский чернеющий сад
бесконечно, беззвучно счисляет молитвы олив
в свете бледном, неясном. Спит в сумерках тела душа.
Далеко до рассвета, но солнце в зените зрачка –
«И в тюрьму и на смерть!»... Плотоядные трупы спешат
за одежды поспорить и прибыль найти в медяках.
Защитить и отречься. - Отчаянье, горечь и стыд.
Предавать и терять – нет мучительней пытки, страшней.
Плач и стон над Голгофой. И небо, ослепнув, глядит
на дорожную пыль – умирающих вечно детей...
Как - оставшись без света - стать камнем? Как, в тысячах глаз
зажигая надежду, пройти самому до конца?
Как гореть, не сгорая, и верить - уже не предаст
слабовольное сердце, рождая внутри подлеца?

В мутной боли – как вспышка – прощеньем и миром - ответ ...

Улыбаясь, увидеть – над Римом блестят облака
и земля исторгает к ногам онемевшим рассвет*...
И услышать, теряя сознание, крик петуха...
_________________
* В 67 году апостол Пётр прибыл в Рим, где принял мученическую смерть через распятие вниз головой.


Авигея

Неизменно лишь то, 
что стою я песчинкою выше,
и спасательный круг мой 
не ляжет удавкой на шею,
что в мечтах ускользаю –
чуть ночь – кошкой дикой на крыши. –
Ни своя, ни чужая, 
Кармила дитя – Авигея.
Неизменно лишь то, 
что цари забредают все чаще –
не откупишься маслом 
и веткою пальмы из шопа. –
Всем ягнят подавай, 
да с руном золотым, настоящим.
Налетели, забрали, 
и снова вперед – автостопом.
Неизменны дороги,
ведущие в город забывших
о покое и мире,
что многое делает малым.
Остальное – часы. 
В них стою я песчинкою выше,
и к воронке тянусь –
ты в ней тонешь безумным Навалом.


* * * Ab exterioribus ad interiora

В Твоей пустыне столько лет не шли дожди. Засохли пальмы,
и "аллилуйя!" не звучит в тени невыросших маслин.
Там ослепительно темно, там в горький час исповедальный
сметает стойбища Твои испепеляющий хамсин.

Но все же радостны губам неиссушаемые слезы,
что на лишайниках блестят в истоках высохшего дня.
И так бессмысленно просты Твои пути в глазах беззвездных,
и тает в шепоте песка "веди меня, храни меня"...


* * * Алычевый храм

Глухо падают капли с листвы алычи. -
Стук... Молчание... Шлёп... Шорох влажный, скребущий...
Ночь в упругой, шершавой, трепещущей гуще -
в сочной зелени кроны - от неба ключи

прячет, множа огнями цветных фонарей. -
На прохладных и мокрых ветвях зреют тайны,
набухают, срываются...
...................................В исповедальне
этой чудится:
шлёп - и поймешь...став мудрей.


* * * Ночь и немного дождя

За окном стучит уютно спицами,
вяжет кружевное полотно
дождевая бабушка.
Не спится мне, я вожу кораблики из снов
по волнам из хлопка темно-синего –
нежно льнет к щеке пуховый вал.
Ночника ковровая актиния
в темноте неярко расцвела,
отгоняя Мару игломордого,
что морским коньком вплывает в сон.
Вот бы накормить злодея творогом
или, на худой конец, овсом –
съест ли, унесет ли красну девицу,
превратившись в чалого коня?...
В омуте груди так сладко дремлется
беспокойной стайке бесенят -
падаю на дно тяжелым  камушком,
растворяясь в мирной глубине.
Шепчет сказки дождевая бабушка,
кружево все тоньше и длинней.


* * * Диспозиция по Штерну

Рыдала ключница Гликерья, слезой закапав пирожок: «Вишь, барин плеткою ожёг, суровенек опять с похмелья». Нахмурившись и подбоченясь, рукою щеку подперев, пеняя на хозяйский гнев, внимала причитаньям челядь. В окошко билась нудно муха, стучали ходики – тик-так. «Видать, навел нечистый  враг за невоздержанность проруху, - шептала кучеру кухарка. – Вечор у барина она все хохотала, сатана. А утром, глянь, - с каким подарком...»

Гликерья, приспустив сторожко рубашку с белого плеча, от плети вспухшую печать всем показала и ладошкой глаза отерла. Колокольчик в покоях барских зазвенел. Гликерья стала, словно мел, бледна, и, причитать закончив, поправив локон медно-русый, в покои барские ушла... Звенела за стеной пила, стучал топор, орали гуси...

К обеду небо потемнело, взметнуло ветром к небу пыль, кобель  у кузницы  завыл и получил за это дело. Но не смогли ни вопль, ни громы уже мятущейся грозы унять восторженную зыбь и сладость чувственной истомы лежащих в барской почивальне.

Кухарка, очищая лук, прислушалась – затих ли стук и стон. «Закончил, вишь, охальник. А то все драться. Вот ведь дело. Папаша тоже  был мастак – баб портил, так его растак...»
Лицо старушки потеплело...


* * * Романтическая песнь о борьбе с грызунами

Залетевшей, чуть свет, любопытной звездой
постучался в ночи агроном Полуженский
к Поливксене  Затылковой – бабе простой,
но могутной по стати, поэтому веской.

Поливксена, прикрывши застенчивость дынь
вожделенно-литых шалью в синих розанах,
собиралася в сад, на осеннюю стынь  -
околачивать груши. - От зайцев поганых,

что сгрызают  бесстыже с деревьев кору,
издевательски гадя в петрушку и редьку.
(Утром выйдут – не будет уж пищи нутру –
и пойдут,  голодая,  скитаться  к соседям).

Взяв мешочек с гвоздями, пилу, молоток,
Полуженский шагнул в сумрак сада тревожно -
был томим он желаньем, дрожал, как листок,
и Затылковой жар ощущал всею кожей.

Всхохотнула далече, в предчувствиях, выпь,
ей откликнулся филин, пугая  бедою.
Полуженский чесал под рубашкою сыпь,
колебался под грузом моральных устоев...

Ночь была трудовою истомой полна,
шелестело листвой благодарное древо.
И  удар молотка шел синкопой  без сна,
и дарила любовью хозяйственность дева...

Славься, чувство, рожденное парою рук!
Как прекрасна работа – надежда страдальцу!...
Две недели стоял над деревнею стук...
Уходили на юг перелетные зайцы.


* * * К корове

.................(Читать под пьесу Бетховена "К Элизе")


Всю ночь пила коньяк, а на заре
пошла доить соседскую корову -
завел наш олигарх, по моде новой,
а тварь тоскуй под эдакий борей,

когда ни зги вокруг. Да что там зга? -
отсутствует у масс самосознанье!
Лежат и спят, в своих укрывшись зданьях,
бездарно разложившись. Вот тоска!

И нет в них зова предков - от корней,
и нет особой, праотцовской жилки.
- Корова, слышишь, я иду за милки,
и мне не страшен бесконечный вэй!

Звенит ведро. Рассвет в родном краю.
Вдали - по МКАД - ревут машины борзо.
- Голубушка, плевать, что ты из бронзы -
дождись, я толерантно подою!


* * * Пчелки небесные

В пенатах наших шли дожди
и толпы фермеров с капустой...
Дни начинались с лёгкой грусти,
но поджидало впереди

почти что счастье - чёткий шаг,
командный дух, стремленье к цели.
Мы так оптимистично смели,
что научились не дышать

во время кризисов и бурь,
пыльцой тим билдинговой манны
питаться, веря беспрестанно
в единство творческих натур

и бесконечность EBITDы...
Внезапно резко вечерело,
и тот, кто не окончил дело,
ждал от начальника беды -

быть не допущенным в леток,
не быть одним из многих в улье.
Иной бы тут сказал - "а хули? -
таких, как минимум, - пяток,

а то десяток во дворе".
Но коли ты пчела, не дятел,
поймёшь, что говорящий спятил,
и врежет дуба на заре,

уже не ведая пути.
И потому в пенатах наших
так много было пчёл пропавших -
бросали крылья, чтоб уйти.


* * * Полеты безумных

Какая-то глупость – искать наудачу
и в небо смотреть - в ожидании чуда,
и верить - все просто немного иначе,
чем нам показалось, ведь проще верблюду
пролезть от безделья в игольное ушко,
чем вдруг перестроить миры и эпохи,
в которых уже куковала кукушка,
нам жизнь измеряя на миги и вздохи,

в которых мы стольких себя растеряли
и стольких любили - во вред ли, во благо?
И, может быть, проще без этих сияний,
без этих полетов и реющих флагов
над башнями хижин, вигвамов и чумов,
без боя курантов под ребрами, слева?...
Но только смеюсь и с отвагой безумных
врываюсь в тебя, как в бездонное небо.


* * * Исток

Помолчать в тишине.
Быть никем. Ниоткуда.
И увидеть, как волны стирают следы

из вчера в никуда.
Жизнь - великое чудо,
если можешь один посидеть у воды

и принять - как спасенье -
шум в кронах сосновых,
горечь хвои нагретой и скрип тростника,

стать великим и малым,
звеном и основой...
и уплыть на восход, как большая река...