Медаль за оборону достоинства

Юность, 1996, 2

 Валерий Липневич

В здании человеческого духа достаточно помещений, вполне пригодных для жизни. Но тем не менее оно постоянно достраивается. И существуют люди, для которых главное — ощущение новизны и свежести только что сотворенного. Владимир Бурич, безусловно, принадлежит к ним.
Каждый поэт расширяет наше представление о поэзии, как и о жизни в целом, открывает нам ее новые, иногда смущающие грани. «Это не стихи! — пытаемся  мы защищаться. — В них нет этого, в них нет того», — бодро начинаем перечислять вторичные признаки поэзии, вызубренные еще в школе.
Но поэзия — это всего лишь свежий и осязаемый след присутствия в мире поэта. Сам поэт явление уникальное, но, тем не менее, необходимое как некая добавка, постоянно возвращающая вкус пресности нашего существования. Нам все равно, как поэт этого добивается: с помощью рифм или без, ямбом или верлибром, с метафорами или без оных. Читатель оценивает по конечному результату: волнуют ли мысли поэта, заражают ли его чувства, рассеивает ли сумерки бытия свет его личности?
Поэзия, как и жизнь в целом, всегда свободна от прошлого: каждый шаг непредсказуем. Но это свобода ребенка от своих родителей. Наследственность, как и традиция, выявляется, а не диктуется. Единый смысл заставляет в разных вещах узнавать одно и то же. Это и есть традиция. Для традиции прежде всего нужны разные вещи. Бесконечное тиражирование размывает традицию, приводит в тупик эпигонства. Совесть — единственная традиция русской поэзии. И в этом отношения Владимир Бурич поэт вполне традиционный.

Дуешь в волосы своего ребенка
Читаешь названия речных пароходов
Помогаешь высвободиться пчеле из варенья

Каким предательством ты купил все это?

Владимир Бурич ничего не покупал. В том числе житейского и литературного благополучия. Он не «бодался с дубом» не только потому, что трезво оценивал свои силы, но и потому что по духу своей личности был ориентирован на созидательную, просветительскую работу. В этом русле его редакторская и переводческая деятельность. Он честно пытался вписаться в социум — «не бойся, это твоя родина», — найти с ним живые и спасительные связи. Отсюда и навязчивая идея Дома, причудливо воплотившаяся на берегу Оки, и деревенский водопровод, которому он отдал много сил, и телефонизация села, которую он уже не успел осуществить.
Да, благополучия не было ни в чем. Но, тем не менее, пожалуй, можно утверждать, что литературная судьба сложилась счастливо — с выходом в будущее, на зов которого он терпеливо и осторожно шел.
Классическая по изяществу и благородству стиля, аполлоновская по духу, поэзия Владимира Бурича несет в себе громадную энергию преодоления хаоса и мрака — как внешнего, так и внутреннего. В могучих борениях духа рождались его краткие и выразительные стихи. Их можно сравнить с камнями, которые далеко улетали от кратера вулкана, постоянно действующего и превращавшего его человеческую жизнь, особенно в последние годы, в сплошное мученье. И то, что он умер в центре современного хаоса — в раздираемой на части Югославии, — тоже добавляет к пониманию Бурича кое-что весьма существенное, хотя и очень знакомое. Да, «а он, мятежный, ищет бури». Ведь не зря же — Бурич.
Он никогда не носил никаких масок, не играл никаких ролей, не исполнял никаких акробатических трюков. Пижоны и канатоходцы духа вызывали у него лишь снисходительную улыбку. Он всегда являл определенность и значительность лица, слова, мысли. Он имел мужество оставаться самим собой.
Будучи человеком культуры, ориентированным исключительно на серьезность культурного подвига, никогда не стремившимся к скандальной славе, все же в самом начале своего поприща поэт удостоился ее глумливого внимания. После публикации его стихов в знаменитом самиздатовском «Синтаксисе» в 1960 году появился литературный фельетон в «Известиях», где в качестве одного из «бездельников, карабкающихся на Парнас», был представлен и Бурич. Сегодня его стихи переведены на 16 языков. Книги выходили в Польше, Франции, Сербии, Черногории, Австрии. Он лауреат европейских литературных премий, о нем публикуют газетные статьи и серьезные научные исследования,
Владимир Бурич не тем только будет любезен народу, что прививал русской поэзии свободный стих, — это дело чисто цеховое, литературное, — но прежде всего тем, что, как и многие его современники, оставил бесценный духовный опыт достойного выживания одиночки. Его первая награда — «медаль за оборону достоинства человека» — была всегда при нем. Сегодня опыт одиночек, добытый в авторитарном государстве, — сарказмы истории постоянны, — необходим для выживания миллионов в «демократическом». Увы, связь времен не распадается: все остается людям.
Пути славы неисповедимы. В таинственных отталкиваниях и притяжениях, в пересечении дорог и тропинок, в скрытой симпатии и явном недоброжелательстве, в постоянном взаимодействии «между сведеньем в умах» и «притчей во языцех» возникает ее таинственная материя, свойство которой - активно противостоять всеразрушающему духу времени. Гибнут города и цивилизации, но остаются имена, словно подсказывая нам, что наша единственная ценность, то, что выделяет нас в мире живого, — Слово. Как знак эволюции, осознавшей самое себя. И явленное не в начале, но в конце, пришедшее с человеком и воплощенное в поэте.