Заложник

Поэма

«Я знал одной лишь думы власть,
Одну – но пламенную страсть…»
М. Ю. Лермонтов

I. Август 1839 года

Среди снежных вершин Дагестана
Чуть побольше холма Ахульго 1.
Но для горцев она, как ни странно,
Неприступней и выше всего.

Месяц... три ли здесь длилась осада?
Дни, как ядра, катились с горы.
И простреленный стяг газавата 2
Выцвел от августовской жары.

Уже пала Сурхаева башня,
И, как будто волна за волной,
Рукопашная за рукопашной,
С ног сбивая, влекла за собой.

Но мюриды 3, их жёны и дети,
Как молитву, твердили одно:
– Пока живы мы будем на свете,
Будто скалы безмолвные эти,
Не покинем горы всё равно.

Даже ночью, когда обступала
Ахульго беспросветная тьма,
Беспокойно сверкали кинжалы
И белела имама чалма.

Раздавалось протяжное пенье
Над убитыми: «Ла иллаха…» 4,
И священный обряд погребенья
Краток был под прицелом врага.

А наутро отважная горстка
Ощетинилась у очагов…
Супротив тыщи сабелек горских
Десять тысяч российских штыков.

И когда после третьего штурма
Всё уменьшилось напополам,
Пот кровавый стирая, надумал
Заключить перемирье имам.

Непомерна отцовская плата
За покой тот, трёхдневный всего, –
Надо завтра врагу в аманаты 5
Выдать первенца своего.

Восьмилетнего старшего сына…
Знать, таков его горький удел.
И впервые на Джамалутдина
Виновато Шамиль поглядел.

Но, нахмурившись, кликнул Юнуса
И, не глядя на сына, сказал:
– Отведи его тотчас к урусам… –
И осёкся, сжимая кинжал.

II. Волчонок

По губернским раскисшим дорогам,
Где и справа и слева леса,
Под конвоем везли недотрогу
С огоньком одичалым в глазах.

Он беспомощно жался к окошку,
Злобно зыркая из-под бровей,
На худого волчонка похожий,
Что отбился от стаи своей.

Неподвижный обычно, как камень,
Вздрагивал он от криков «ур-ра».
И молился одними губами
И, упорствуя, пищи не брал.

Но покуда дорожная тряска
Ночь баюкала, как колыбель,
От какой-то невидимой ласки
Он во сне улыбался: – Эбель!.. 6

И до самой столицы суровой,
Что на краюшке русской земли,
Только это заветное слово
Губы детские произнесли.

Но его дорогое звучанье
Стало глохнуть в далёком краю,
Когда нянюшка пела, качая:
«Спи, дитя, и не ведай печали.
Бог хранит тебя… Баю-баю».

Под иконкой мерцала лампадка,
Тихо ласковый голос звучал…
Под него засыпалось так сладко
И так крепко спалось по ночам.

А за окнами спальни кадетской
Под Крещенье густая метель
Заметала и раннее детство,
И аварское слово «эбель».

III. Крестник

Там, в блистательном Санкт-Петербурге,
Где блистают сугробы и свет,
С облегченьем кадетские будни
Вспоминает уланский корнет.

Слава Богу!.. Забыты навеки:
Всё – казарма, зубрёжка, муштра…
Дует с моря пронзительный ветер
И покачивает кивера.

Офицерское славное братство –
Позолота и блеск эполет,
И весёлый денщик: «Рад стараться!» –
Восхищённо бормочет вослед.

В двадцать лет нет заманчивей в мире
Звона шпор и железных подков –
По Дворцовой в парадном мундире
Гарцевать на буланом легко!

Упоение первого бала!..
И Оленина Лиза… Она
Взором ласковым околдовала
И лишила покоя и сна.

Ах, Торжок и проделки уланьи!..
Тут и ошеломило его
Женских глаз голубое сиянье,
Как от среднероссийских снегов.

И немедля он мчится галопом
Вдоль затянутой льдами реки
В барский дом мимо сонных холопов,
Чтоб просить её нежной руки.

И невеста к нему благосклонна,
И согласна идти под венец…
Да загвоздка…
Чтоб всё по закону –
Надо веру сменить, наконец.

Как метель, закружились записки
С нарочным от крыльца на крыльцо…
Пожелал император российский
Стать для юноши крёстным отцом.


И уже в лоно церкви Христовой
Он готов добровольно войти…
… Только стукнули глухо подковы
У парадного, будто в груди.

– Что ж, гвардеец, вы гостю не рады?
Теребите ажурный платок…
Нынче сам государь император
Ждёт вас в Зимнем в назначенный срок.

Или боль вас зубная тревожит?
Или встали не с той вы ноги?..
Слух прошёл, что решат вас, быть может,
Обменять на грузинских княгинь…

Чавчавадзе и Орбелиани 7 –
Царских внучек, захваченных в плен…
… Даже мысль эта страшная ранит.
Пальцы ищут перо на столе.

«Лиза, милая… К ужину буду…»
Он записку суёт денщику
И в карьер, уповая на чудо,
Скачет в Зимний, вдыхая пургу.

Заболеть бы сейчас и забыться
На полгода в бессвязном бреду…
Или вовсе бежать из столицы
В глухомань, где, даст Бог, не найдут.

… Николай удручён, но спокоен.
Без пяти минут крёстный?.. Увы...
Крымская и Кавказская войны
Не идут из его головы.

– Что ж, корнет, сослужите нам службу.
Верьте, это не царский указ.
Но для блага отечества нужно
Ненадолго расстаться сейчас…

В знак согласия звякнули шпоры…
Но с достоинством, а не юля
По дворцовым пустым коридорам
Уходил старший сын Шамиля.

IV. Свеча

На камине свеча догорает,
За окном снегопад правит бал…
О Россия – отчизна вторая!..
Ну, а первой, как будто не знал.

Иногда лишь в ночных сновиденьях
Из обрывков мальчишеских лет
Возникали суровые тени,
Но наряд их всегда был нелеп.

Башлыки да худые бешметы
И папахи до самых бровей…
… Дикарями стращали кадетов
Перед сном, будто малых детей.

Те чеченцы, черкесы, лезгины
Были, словно в стихах, далеки
И для юного Джамалутдина,
Что воскрес от недавней тоски.

Но не ведал наследник имама
Дагестана и грозной Чечни,
Что давно продолжается драма,
Где героями будут они.

И что сам он случайным актёром
Незаметно со сцены сойдёт
С роковою судьбой, о которой
Громких песен не сложит народ.

Но покуда свеча догорает
И на улице свищет пурга,
Эта родина, хоть и вторая,
Как родная, ему дорога.

V. Возвращение

По губернским замёрзшим дорогам,
Где и справа и слева поля,
Под конвоем, почётным, ей-Богу,
Возвращается сын Шамиля.

В офицерской походной двуколке
Средь бескрайних сулакских степей
Он похож на поджарого волка,
Что отбился от стаи своей.

Проклиная фортуны капризы,
Иногда в полудреме ночной
Пробормочет знакомое: – Лиза… –
И очнется с щемящей тоской.

Вспомнит вдруг под луною катанье
На скрипучих санях вдоль реки
И взволнованное дыханье
У своей занемевшей щеки.

И церквушку в деревне убогой,
Где однажды в притихшей толпе
Он взывал к православному Богу,
Что не внял его тайной мольбе.

Стало быть, ничего он не значит
Для Всевышнего… И поделом.
Обменяют его и в придачу
Тридцать тысяч дадут серебром.

Ни для Господа, ни для пророка
Он не станет любимцем уже…
Но к какому приткнуться порогу
Разлучённой с собою душе?

VI. Март 1855 года

Возле Мичика, горской речушки,
У незримой звериной тропы
Повстречались, как будто бы чудом,
И разъехались тут же арбы.

На одной –
вместе с шумным семейством
Две грузинки…
И челядь вослед.
На другой же – в мундире гвардейском
Сухощавый уланский корнет.

На сих отпрысков царского древа
Посмотрел с удивлением он,
Но почтительно, гордый, как демон,
Им отвесил короткий поклон.

А когда переехали речку,
Спрыгнул он и пошёл по тропе
Сквозь терновый кустарник навстречу
Непонятной и властной судьбе.

И казалось – обратной дороге
В это утро не будет конца…
Вдруг увидел он всадников строгих
И меж ними седого отца.

Но когда со слезами в объятья
Заключил его грозный старик,
Вздрогнул сын… Был ему непонятен
Незнакомый гортанный язык.

И, почуяв смятение сына,
Вновь оставшегося не у дел,
Во второй раз на Джамалутдина
Виновато Шамиль поглядел.

VII. Тоска

Эти горы в рассветном тумане
И ущелья в ружейном дыму –
Всё чужое…
Одно только манит,
То, что жизни дороже ему.

Те снега, как глаза, голубые...
Лёгкий бег деревянных саней
По морозцу… Вдали от России
Тяга невыносимая к ней.

В дымной сакле без горестных жалоб,
Коротая постылые дни,
Дотемна он читает журналы,
Хоть уж читаны прежде они.

Пишет письма друзьям и невесте…
И маячит к окну от окна
В ожиданье мучительной вести,
Что его позабыла она.

Некрещёный жених… Неудачник…
Кто потом среди снежных равнин,
По тебе безутешно заплачет,
Неприкаянный Джамалутдин?

Кто и чем тебе нынче поможет,
Коль румянец горит в полщеки?..
И уже ты навеки заложник
У своей безысходной тоски.
VIII. Побег

Ночь спустилась на плоские крыши…
И беглец, не замечен никем,
Из селения, крадучись, вышел
И направился к бурной реке.

С вороными в кустарнике тёрна
Притаился кунак-проводник…
Через брод осторожно в потёмках
Переправятся вместе они.

А на том берегу, в отдаленье
Ста шагов, и не боле того,
С нетерпеньем Алёша Оленин –
Лизин брат –
поджидает его.

Друг испытанный и закадычный –
Выпивоха, драгун, дуэлянт,
Признающий из знаков отличья
Только дружбу,
любовь и талант.

Не пугаясь смертельного риска,
Что есть духу к реке прискакал,
Получив по-французски записку:
(Это Джамалутдина рука!)

«Приезжай!..
Нету более мочи
Мне сносить, братец, эту тоску…
Под покровом спасительной ночи
Я из сакли отцовской сбегу…»

… Выпь прибрежная крикнула резко
Из грозящей бедой темноты...
В тот же миг с оглушительным треском
Расступились ночные кусты.

И когда всё вокруг загалдело,
Содрогаясь, увидел беглец
Кунака бездыханное тело
На пропитанной кровью земле.

Ах, какая досада… Засада,
От которой уже не уйти…
Да вдобавок верзила усатый
За плечо его больно схватил.

Всё поплыло, как будто в тумане,
И подумалось – это провал…
Лучше был бы смертельно он ранен
Или вовсе убит наповал.

IX. Отец

Потемнело чело у имама.
Радость встречи была коротка.
Но зато запылала от срама
Боевая душа старика.

Разве этого ждал он от сына –
Молодого кавказского льва?..
Все долдонит:
«Россия, Россия…»
Говорить научившись едва
По-аварски…

И быстрою тенью
Мечется от зари до зари…
И румянец тоски и смятенья
На щеках его впалых горит.

Сердце нежное сечи не тешат,
И набеги не радуют ум…
У имама теперь вся надежда
На любимца Кази-Магому 8.

Но отречься от первенца разве?..
Оборвать ли незримую нить?
И решил на чеченке прекрасной
Сына старшего он поженить.

Может быть, дочь наиба Талгика 9,
Ещё малый ребенок почти,
Что порхает косулею дикой,
Пламень жизни раздует в груди.

Свадьбу скромную справили вскоре,
Хоть жених был белее холста…
И обоих на радость иль горе
Отослали в аул Карата 10.

Там целебны и воздух, и травы.
И, Аллах даст, в объятьях жены
Позабудется эта отрава
Необъятной чужой стороны.

И, кто знает, быть может, покуда
С русским шахом, по счету вторым,
Будет биться отец безрассудно –
Сын опять ему станет родным?..

X. Эпилог.

Но увы…
Не сбылись те надежды –
Скоротечна чахотка в груди.
И отцовских седин не утешит
Умирающий Джамалутдин.

Русский лекарь примчится напрасно –
Не поможет уже ничего…
И от крови платок станет красным
С вензелями по краю Е. О.

Мусульманин?..
Гяур 11 ли?..
Безбожник?
Что шептал
он в последнем бреду,
Просвещенного века заложник,
Народившись
себе на беду?

Не лихой дагестанский рубака,
Не изящный уланский корнет,
А страдалец в нательной рубахе
Двадцати шести от роду лет.

Звал он Божье иль женское имя
Или имя великой страны?..
На руках слабых тая, как иней,
У пятнадцатилетней жены.

Нет ответа…
Травою забвенья
Зарастает немая плита.
Но витает мятежною тенью
Дух заложника над Карата.

-----------------------------------------------
1 Ахульго – гора в Дагестане, Набатная гора (авар.).
2 Газават – священная война с неверными (араб.).
3 Мюриды – последователи духовного лидера – имама (араб.).
4 Ла иллаха – слова из молитвы (араб.).
5 Аманат – заложник (общедаг.).
6 Эбель – мама (авар.).
7 Чавчавадзе и Орбелиани - внучки последнего царя Грузии Георгия ХIII.
8 Кази-Магомед – младший сын имама Шамиля.
9 Талгик – чеченец, один из наибов Шамиля.
10 Карата – аварское селение.
11 Гяур – у мусульман – неверный.