Nul n-est prophete en son pays?

                Проблема `лидера – пророка` в России по  произведениям И. А. Гончарова
                `Обломов` и Генрика Сенкевича `Нет пророка в своём отечестве`

          Введение
       Чехов писал: "Настоящий писатель - то же, что древний пророк, он видит яснее, чем обычные люди". В российском обществе Литература с большой буквы уже давно «аккумулировала жажду свободы, жажду перемен, жажду найти ответ на всевечные российские вопросы «как быть?» и «что делать?». Именно поэтому затрагиваемая проблема «лидера-пророка» в России 19 века имела особое значение. Просыпающейся от сна векового, ждущей перемен стране, жизненно необходим становился лидер, - тот, кто поведёт за собой народ вперёд по избранному им пути, становился необходим пророк, наподобие библейских пророков, то есть прорицатель того, что люди не понимают. Причём Россия настоятельно требовала себе именно лидера-пророка, который бы, сочетая в себе качества лидера и пророка, будучи творцом идей, уверенно вёл бы за собой тех, кто ему верит, и при этом ещё глубоко понимал бы таинственную русскую душу. Вот только общество ещё не созрело для появления такого лидера, а потому и не имело его. Не обязательно таким лидером мог стать и пророк. Общество и литература ещё должны были такого лидера-пророка воспитать, подвигнуть его на тернистый пророческий путь. Причём такой процесс воспитания не мог быть мгновенным, а должен был пройти все стадии от генератора идей, до активного воплотителя этих идей в жизнь, умеющего и могущего вести за собой народ до победного конца во имя воплощения этих идей, умеющего и могущего не только самому умереть во имя этих идей, но и своих последователей к этому подвигнуть. 
         Вышедший в свет «Обломов» И.А. Гончарова стал для отечественной литературы именно той книгой, которая должна была появиться в предвкушении грядущих веяний свободы шестидесятых годов XIX века. Публикация получила признание общества, однако мнения о смысле романа оказались резко противоположными.
         В статье «Что такое обломовщина?» Н. А. Добролюбов, считал что в книге «предстаёт перед нами живой современный русский тип, отчеканенный с беспощадною строгостью и правильностью; в ней ясно сказалось новое слово – обломовщина, которая служит ключом к разгадке многих явлений русской жизни, и оно придает роману Гончарова гораздо более общественного значения, нежели… имеют его все наши обличительные повести. В типе Обломова и во всей этой обломовщине мы видим нечто более, нежели просто удачное создание сильного таланта; мы находим в нём произведение русской жизни, знамение времени». [5, стр. 8] Добролюбов нашёл в обломовщине и ключ к разгадке многих явлений русской жизни, и приговор отжившей своё политически и экономически крепостнической системе упадка обломовского хозяйства, увидел в "Обломове" кризис и распад старой Руси, считая что Илья Ильич "коренной народный наш тип",[5, стр. 8]  символизирующий лень, бездействие и застой всей крепостнической системы отношений. А.В. Дружинин, тоже полагая, что характер Ильи Ильича отражает существенные стороны русской жизни, однако считал, что «"Обломова" изучил и узнал целый народ, по преимуществу богатый обломовщиною".[6, стр. 4]  По его мнению, "напрасно многие  люди с чересчур практическими стремлениями усиливаются презирать Обломова, который  любезен всем нам и стоит беспредельной любви".[6, стр. 4]
          Мало известное у нас сегодня произведение нобелевского лауреата из российской Польши, почётного академика Петербургской академии наук Генрика Сенкевича «Нет пророка в своём отечестве» помогает полнее представить суть обломовщины, понять пророческую величину самой фигуры Ильи Ильича, в сравнении с характером Вилька, фактически объединяющего Илью со Штольцем, понять глубинные причины поражения Вилька в борьбе с обломовщиной.

1.        Проблема лидера-пророка в России
К теме «лидера–пророка» в России, как и в других странах, обращались и обращаются издавна. Пророк может быть или не быть лидером, а лидер - пророком. Пророк может быть лидером от обратного или только считать себя таковым, быть во главе народа или в оппозиции к нему.  Лидер может быть понимаем народом или нет, он может быть буквальным и теневым. За лидером, как и за пророком могут просто безоглядно, бездумно, бессознательно идти массы. Пророчества пророка могут сделать его пророком и после смерти. Умерший или погибший уже человек тоже может стать знаменем своего народа в его борьбе за свои права и идеи, стать пророком, кумиром, сплотив свой народ, как лидер. Лидер может быть прирождённым организатором, а может просто показывать путь или даже просто возможность другого пути, как пророк, призывая к чему-либо, пробуждая и организуя сознание людей, то есть идейно-психологическим лидером.   
           Язык литературы был издавна в России, как и в древней Греции «языком богов» [2, стр. 4]. За писателями признавалось право «говорить от лица Истины».[2, стр. 4] Для писателей, которые, как и сама литература на Руси, всегда занимали особый статус в общественном мнении, служили высшим идеалом, и которым всегда предназначали роль учителей, пророков, властителей человеческих дум, проблема «лидера–пророка» всегда стояла особенно остро. Само государство русское искало при своём становлении лидера у варягов. Сильными лидерами были Александр Невский, князь Владимир, Сергий Радонежский, Иван Грозный и Пётр Великий, издавна пророчествовали на Руси чёрные беды юродивые, к которым прислушивались, и которых в какой-то мере уважали. Вот только позднее это уважение исчезло и как верно писал М. Берг «русские писатели более всего боялись прослыть шутами» [2, стр. 5], «наибольшее отталкивание вызывали образы скомороха и юродивого, создавая традицию, по которой, по наблюдению А. М. Панченко, “почитатели и враги стали воспринимать их как преемников пастырей и как новых пастырей» [2, стр. 5], а по сути – пророков. Одни православные святые были лидерами-воинами, защитниками отечества, другие собирателями земель русских, третьи просто сделали на своём веку немало добрых дел. Вот только с пророками позитивными всегда было тяжело. И эта проблема в русском обществе назревала давно.
           Поэтому лидер-пророк – сквозное понятие в русской  литературе того времени, недаром, лидер-идеолог присутствует в каждом классическом произведении, начиная с Чацкого и многих других. Илья Ильич Обломов в этом ряду играет роль отнюдь не пешки. Каждый писатель, неизбежно, наделяет типичной неповторимостью образ своего героя, и в статье «Лучше поздно, чем никогда» Гончаров внимательно рассмотрел влияние позиций, образов и родственного ему духа в произведениях Пушкина, Лермонтова и в, меньшей степени, Гоголя (так как работал уже в одно время с ним), постепенно переходя в своём анализе к Райскому, называемому им «всё тем же Обломовым, прямым, ближайшим его сыном, героем эпохи Пробуждения»[4, стр. 707] обломовщины.
           В произведениях Лермонтова пророк является лидером только в духовном смысле, никого и никуда за собой не ведёт, но показывает возможность другого, правильного пути. Пушкин, пророк русской поэзии, ставший навечно лидером нашей литературной культуры, считал лидера – учителем, который учит жизни, помогает правильно организовать её. Онегин и Печорин – яркие индивидуальности, а не пророки. Образ же Обломова у Гончарова значительно более сложен для анализа.
           По разоблачавшему «гнусную действительность» Гоголю понимание пророка противоположно Лермонтовскому, для него лидером является лидер в буквальном смысле, который знает то, чего не знает весь народ и должен повести его за собой. Такого лидера ещё нет, но именно о его пришествии мечтает Гоголь, чтобы тот пришёл и организовал движение общества вперёд. Писатель декларирует свою мысль достаточно чётко в эпиграфе к главе первой второго тома «Мёртвых душ»: «Где же тот, кто бы на родном языке русской души умел бы сказать нам это всемогущее слово "вперед"? Веки проходят за веками, полмиллиона сидней, увальней и болванов дремлет непробудно, и редко рождается на Руси муж, умеющий произнести его, это всемогущее слово...”[2, стр.5]
           У Толстого лидер играет как раз роль пророка, о которой мечтал Гоголь, в то же время Толстой длительное время мечется, сомневается, понимая, что живет не так, как проповедует, «считая себя изменником, предающим собственные убеждения».[2, стр. 12] Толстой, придавая большое значение тому, чем руководствуются в своих поступках его герои, не скрывал, что ему значительно милее люди "души".
           Мне кажется, что Гончаров, отдавая должное работе ума у своих героев, всего более ценил в них работу сердца. Что во многом и определило характер Обломова. «Как отмечал Гаспаров, русская культура, начиная с Петровских времен, развивалась сверхускоренно, шагая через ступеньку, чтобы нагнать Европу”.[2, стр. 7] И необходимость создания анализируемых в моём реферате произведений Гончарова и Сенкевича назрела, став насущной необходимостью, как это и было доказано работами немедленно «окруживших» издание романа «Обломов» критиков.
           Для писателей народ был «соотечественниками-рабами, которых надо освободить, спасти от крепостной зависимости, и функция “спасения” принимает не столько социальный, сколько метафизический характер, окрашиваясь христианским чувством “вины”, что позволяет обосновывать свои притязания на власть на основе как социальных, так и религиозных утопий».[2, стр. 8] Спасти можно было, в том числе, показав необходимость этого спасения так, как понимали это в своих произведениях Н.М. Гоголь, Т.Г. Шевченко, и так как Л.Н. Толстой, и так как И.А. Гончаров и Г. Сенкевич. 
           Сегодня интеллигенция в России потеряла «статус жреца» [2, стр. 11], исчезла «вакансия поэта-пророка и мистического ореола вокруг Слова», резко упал социальный статус литературы, что показал трагический опыт Александра Талькова, Виктора Цоя, Владимира Высоцкого и писателя-мыслителя Александра Солженицина, отказавшегося от роли пророка-лидера в современном российском обществе. «Связь между потерей культурой религиозности и потерей жреческого статуса литераторов позволяет установить приметы сходства между ситуацией в России конца XX века и антирелигиозным пафосом XVIII века, когда, по словам Мандельштама, огромная накопившаяся энергия социальной борьбы искала себе выхода». [2, стр. 11]

2.          Анализ проблемы «лидера-пророка» у Гончарова
А. Мень, известный православный проповедник, учил так: «Мы можем сказать: прав был Пётр Чаадаев, который писал, что учение пророков - это не что-то ушедшее в прошлое и дорогое для нас лишь потому, что пророки предсказывали явление Христа, но это учение, которое актуально и сегодня».[7, стр. 97] Он так же считал, что пророки нужны и сегодня, что это не что-то забытое и давнее, а пророки были и будут всегда, чтобы проповедовать мир, справедливость, любовь, счастье и ненасилие. Соответственно, у Ильи Ильича были все задатки для того, чтобы стать пророком. Он искал в жизни "ума, воли, чувства". В то же время у Гончарова Обломов пророчествует, но не делает, он не человек действия, как лидер. Штольцу же роль пророка, как «кафтан не по Сеньке», его не понимают и долго ещё не поймут в Обломовке, как долго не понимали и Вилька в польском Мжинеке. Обломова считали «странным» и лодырем, а симбиоз Обломова и Штольца - Вильк, то есть «деятельный Обломов» у Сенкевича, был признан окружавшими его местными «обломовцами», не хотевшими менять свою жизнь, по сути за сумасшедшего. Фактически же, Вильк в романе Сенкевича, это Обломов через 20 лет, который уже мог бы активно действовать, проповедуя свои убеждения, но также умер бы непонятым и непринятым, хотя и имея уже робких ещё и крайне немногочисленных последователей. Вероятно, к чему-то похожему на Вилька, модифицировался бы через 20 лет и Штольц, всё более и более похожий к концу романа на Илью Ильича, если бы ему это было дано… Однако, характер Штольца, «по-немецки» мелочного, занудливого, методичного всё же данную эволюцию не позволяет довести до конца, а тем более сделать его лидером-пророком в России...   
            В романе не раз говорится о доброте, мягкосердечии, совестливости Обломова. При нашем знакомстве героем, мы узнаём, что мягкость его "была господствующим и основным выражением, не лица только, а всей души"… "Поверхностно наблюдательный, холодный человек, взглянув мимоходом на Обломова, сказал бы: "Добряк должен быть, простота!" [10, ч.1 гл.I стр. 41] Человек поглубже и посимпатичнее, долго вглядываясь в лицо его, отошел бы в приятном раздумье, с улыбкой". Что ж могло вызывать у людей задумчивую улыбку при одном лишь взгляде на Илью? Думаю, это связано с ощущением тепла, сердечности и поэтичности натуры Обломова: "У тебя сердце, как колодезь, глубоко". [10, ч.4 гл.VI стр. 596] Вот и Штольц, совершенно противоположный по складу человек, восхищается его душевными качествами. "Никогда не встречал сердца чище, светлее и проще!" [10, ч.4 гл.VIII стр. 641] - восклицает он. Илья мягок для бойца-лидера, но зато как хорош для генератора идей, доброго и любимого, за которым хочется идти.
              Приведу лишь две цитаты, деятельно доказывающие как (в душе) возможную для героя (недаром у писателя идёт прямая ассоциация с Ильёй-пророком) роль «лидера-пророка», который мог бы повести за собой своих последователей, так и в окончаниях этих цитат, скорее роль «пророка-учителя», духовного лидера, который зародил мысль, «вбросил» идею, воплощать которую предстоит другим, так как сам он сразу затухает, снова погружаясь в своё обычное миросозерцание, нарушенное лишь однажды давно заслуженной пощёчиной подлецу Тарантьеву:
                «- Нет не всё! - вдруг воспламенившись, сказал Обломов. - Изобрази вора, да и человека тут же не забудь. Где же человечность-то? Вы одной головой хотите писать! - почти шипел Обломов, - вы думаете, что для мысли не надо сердца. Нет, она оплодотворяется любовью. Протяните руку падшему  человеку, чтоб поднять его, или горько заплачьте над ним, если он гибнет, а не глумитесь. Любите его, помните в нем самого себя и обращайтесь с ним, как с собой, - тогда я стану вас читать и склоню перед вами голову... - сказал он, улёгшись снова покойно на диван...». [10, ч.1 гл.II стр. 70-71]  И это слова настоящего пророка, который знает что и как делать и учит других, проповедуя и ведя их за собой.
            Или вот другая, не менее яркая речь главного героя: «- Извергнуть из гражданской среды! - вдруг заговорил вдохновенно Обломов, встав перед Пенкиным, - это значит забыть, что в этом негодном сосуде присутствовало высшее начало; что он испорченный человек, но всё человек же, то есть вы сами. Извергнуть! А как вы  извергнете из круга человечества, из лона природы, из милосердия божия? - почти  крикнул он с пылающими глазами.» [10, ч.1 гл.II стр. 71-72] И мы видим, что моментами Илья Ильич не просто созерцатель-мечтатель, он именно «пророк», знающий что делать, в отличие от ребёнка-Райского в «Обрыве», ещё неопытного созерцателя:

3.         Мир Обломова.
   Не правы те, кто представляют Обломова ленивым и апатичным чревоугодником. «С высоты суждений Добролюбова не была видна разница не только между Обломовым и Тентетниковым, но и между Обломовым и Онегиным; для него Обломов был разоблаченный Печорин или Бельтов, Рудин, низведенный с пьедестала». [1, стр. 12] Мне значительно ближе точка зрения Анненского, в том, что вовсе не нужно определять Обломова как хорошего или плохого. «Что он: обжора? ленивец? неженка? созерцатель? нет - «Он – Обломов! Он – личность!» Илья Ильич всю свою жизнь фактически без принуждения проповедовал свои взгляды, что, очевидно, так же согласуется с учением православной церкви на роль проповедника. Обломов слаб физически, но силён духовно.
             «Вопрос, какой тип Обломов - отрицательный или положительный… вообще относится к числу школьно-рыночных», - писал Анненский». [1, стр.13] И это действительно так, ведь, любой лидер, любой пророк, вождь, герой, даже человек никогда не может быть идеально хорошим, белым, чистым. Такой становится лишь его иконописная копия. Таков и Илья Ильич. Он не хороший, он не плохой. Он – Обломов! Он – личность! Фактически он – пророк, но при этом пророк-эгоист, и в довольно большой степени; он - один из тех мыслителей, которым хорошо мыслится в уютном кресле. Не его призвание вести последователей в бой под ядрами орудий на поле сражения. Он воюет колоннами своих мыслей, образов, представлений.
                Недаром, «и родился и воспитан он был не как гладиатор для арены…»[3, ч.4 гл.IX стр. 649] Обломов, как философ-пророк в романе, в чём-то неуловимо похож на Диогена.  Да он не может встать с дивана, но он честен и не наживается на лжи. Везде он один и тот же Обломов: в гостиной Ильинских с бароном и в своём старом халате с Алексеевым, трюфели ли он ест или яичницу на заплатанной скатерти». [1, стр. 14]
• Обломов радеет в первую очередь о людях, он не алчен, ему не важно сколько приносит Обломовка, гораздо больше его волнуют те, кто живёт в ней.
Он говорит Захару: "Ты, может быть, думаешь, глядя, как я иногда покроюсь совсем одеялом с головой, что я лежу, как пень, да сплю; нет, не сплю я, а думаю все крепкую думу, чтоб крестьяне не потерпели ни в чем нужды, чтоб не позавидовали чужим, чтоб не плакались на меня Господу Богу на Страшном суде, а молились бы да поминали меня добром. Неблагодарные! - заключил с горьким упреком Обломов" [3, ч.1 гл. VIII, стр.155,156]
А ведь Захар после смерти Обломова сказал: "Этакого барина отнял Господь! На радость людям жил... Не нажить такого барина... помяни, Господи, его душеньку во Царствии Своем!" [10, ч.4 гл.XI стр. 673]   
• Обломов не даёт нам впечатления пошлости. В нём нет самодовольства, этого главного признака пошлости. Он смутится в постороннем обществе, наделает глупостей, неловко солжет даже; но не будет ломаться, ни позировать. То есть в нём есть то, за что его любят. А еще в нём нет грязи.
                Штольц говорит Ольге об Обломове: «Хочешь, я скажу тебе, отчего он тебе дорог, за что ты любишь его?.. За то, что в нем дороже всякого ума: честное, верное сердце! Это его природное золото; он невредимо пронес его сквозь жизнь. Он падал от толчков, охлаждался, заснул, наконец, убитый, разочарованный, потеряв силу жить, но не потерял честности и верности. Ни одной фальшивой ноты не издало его сердце, не пристало к нему грязи. Не обольстит его никакая нарядная ложь, и ничто не совлечет на фальшивый путь; пусть волнуется около него целый океан дряни, зла, пусть весь мир отравится ядом и пойдет навыворот – никогда Обломов не поклонится идолу лжи, в душе его всегда будет чисто, светло, честно. Узнав раз, его разлюбить нельзя». [10, ч.4 гл.8 стр. 640-641]                Поэтому люди тянутся к нему.
• Для Обломова и Штольца главное – жить без вранья. Штольц участвует в деятельности людей, тщетно пытаясь освободить её от этого порока. Обломов выбирает для себя пассивность, не вникая в неё, и его метод более совершенен. Ибо недостижимая мечта, чтобы все люди жили по совести пока ещё остаётся мечтой.
“Вот они не лежат, а снуют каждый день, как мухи, взад и вперед, а что толку?.. разве это живые, неспящие люди?” [10, ч.2 гл.III-IV стр. 260] А сам Обломов в беседе со Штольцем заявляет: «Никакое ярмо не тяготит моей совести: она чиста, как стекло…»10, ч.2 гл.III-IV, стр. 273]
          В четвёртой части романа под своё состояние Илья Ильич подводит философский базис, решив, “что жизнь его не только сложилась, но и создана, даже предназначена была так просто, немудрёно, чтоб выразить возможность идеально покойной стороны человеческого бытия. Другим, думал он, выпадало на долю выражать её тревожные стороны, двигать создающими и разрушающими силами: у всякого своё назначение!”.[3, ч.4 гл.IX стр. 649]
          Таким образом, в противоположность деятельным Вильку и Штольцу, Обломов не участвует в деятельности людей, так как она полна вранья, а Штольц своим участием это враньё пытается исправить. Получается, что Обломов, Штольц и Вильк хотят одного и того же, но у них разные методы, да и понимают они это «враньё» по-разному. Пусть говорят, что Илья Ильич просто нравственный человек, а не духовный пророк – возможен и такой взгляд, но многие ли могут похвалиться такой нравственностью и такими словами о них окружающих и последователей…
          Посмотрим на Обломова, как на пророка с точки зрения церковной:
Как писал Д. С. Мережковский, "Религия у Обломова, как она представляется Гончарову, - религия, которая не мучит человека неутолимой жаждой Бога, а ласкает и согревает сердце, как тихое воспоминание детства".[11, стр. 129] В этом смысле роман "Обломов" есть православный роман о духовном сне человека, попытке "воскресения" и, наконец, об окончательном погружении в "сон смертный". А человек, который заслужил «воскресение», явно – пророк.
          «В горькие минуты он страдает от забот, перевертывается с боку на бок, ляжет лицом вниз, иногда даже совсем потеряется; тогда он встанет с постели на колени и начнет молиться жарко, усердно, умоляя небо отвратить как-нибудь угрожающую бурю. Потом, сдав попечение небесам, делается покоен и равнодушен ко всему на свете». [10, ч.1 гл.VI стр. 121] Мы видим: Обломов является фактически пророком и в глазах православной церкви, и имеем ли мы право думать, и почему, что он не был услышан Богом. И что ещё он должен был сделать: стать революционером, иметь активную жизненную позицию: вроде нет, так как церковь этого не требует от своих пророков. Святым? Может быть. Но Обломова трудно  упрекнуть и с этой стороны.
           И Вильк, и Штольц готовы активно перевоспитывать людей, и пытаются делать это, но процветающая вокруг «обломовщина» делает этот процесс почти бесполезным, вызывая упорный протест и сопротивление у непонимающих неизбежности нового людей. Этот протест у Гончарова ещё пассивен, а у Сенкевича уже активен, из-за того в финале его романа и происходит трагическое убийство подвижника-пророка Вилька. Обломов умирает тихо и спокойно, так же тихо и спокойно продолжается жизнь Штольца.

4.         Взгляд на противостояние Обломова и Штольца
        Чтобы найти отличие в характерах героев, надо найти в первую очередь общее, объединяющее их. И мы сразу понимаем необходимость в романе Штольца. Земляки, Илья Обломов и Андрей Штольц вместе росли в одной среде, были настоящими друзьями, выделялись умом, получили хорошее образование, взрослели вместе. «Юношеский жар Штольца заражал Обломова, и он сгорал от жажды труда, далёкой, но обаятельной цели.»[10, ч.1 гл.6 стр. 115]  Не отстал от них в этом и Вильк у Сенкевича.
        А любовь у Обломова – самая искренняя, у Штольца же она как-то сразу внешне и внутренне проигрывает, она - не столь искренняя, что чувствуют и Ольга и сам Андрей. Ольга, казалось бы, в счастливом браке, всё спрашивала себя, "чего по временам просит, чего ищет душа, а только просит и ищет чего-то, даже будто - страшно сказать - тоскует"[10, ч.4 гл.VIII стр. 626] А искала её душа родную и близкую душу Ильи, понимая, как много потеряла она счастья и как мало нашла его. Так же искренне трагична и горька боль неразделённой любви Вилька к Люци, где главный герой, занятый подвижническим своим учением, проглядел отсутствие глубины в ответном чувстве своей избранницы.
Главный антипод Обломова и … его друг Андрей Штольц, натура полностью «лентяю» Илье антагонистическая, казалось бы, воплощает в себе лучшие человеческие качества: трудолюбие, ум, энергию, честность, благородство, но критики не без основания отмечали схематичность его образа, неубедительность его идей и деятельности, несмотря на достоинства. Несомненно, Вильк выигрывает в сравнении со Штольцем.   
          Завершает роман смерть Обломова, после которой, так же, как и потерянная им ещё при жизни милая «малая родина» Обломовка, потеряна навсегда и жена Ольга, сын переходит в руки Штольца. Но, как «живой пророк», Илья Ильич уже дал миру и выразил всё, что мог. Теперь жить должны были его идеи, и они живут, как показали прошедшие полтора столетия. А генератор их отошёл в сторону, затмившись своей посмертной славой. Пока Обломов был жив, он «резонировал» в романе со Штольцом, теперь звон колокола его души стал набатом, недаром, и умер Илья с высокой любовью к людям. На фоне окружающих, его роль «лидера» выглядит выпуклее, многограннее, масштабнее.
            Однако к драматическому финалу неизбежно идёт и Штольц, возможно, сам почти не замечая этого, но, скорее всего, постепенно склоняясь к этому пониманию, утрачивая при этом свою намеренно выписанную Гончаровым схематичность. Доказывает это и такой же трагичный и, в то же время, такой закономерный конец Вилька – героя Сенкевича. Такая судьба ждала бы и самого Обломова, если б он наперекор всему, заложенному в нём, прямолинейно последовал бы советам Штольца.
            По сути своей, благополучная жизнь семьи Штольцев в Верхлево также представляет собой модернизированный буржуазный вариант «обломовщины», так как останавливается в своем развитии, замыкаясь на личных интересах, а значит, является такой же неполноценной. Не случайно в конце романа Штольц, сначала неуловимо, а потом всё чётче начинает напоминать Обломова. Его уже не тянет на подвиги, к которым подталкивает его Ольга. Обломовы и Захары, то есть (народ), несокрушимо связаны противоречивой, но неразрывной связью. В этом трагедия и для Штольца.
          В то же время, Штольц, понимая, что Обломов лучше и совершеннее его, берёг его, дорожил им, стараясь, в меру своего понимания, охранить друга детства. Причём, наличие в характере главного героя отрицательных внешне черт ещё более придаёт ему жизненности, не превращая его в «лубочного», легендарно отбелённого, непорочного святого. Да, и в русской литературе давно известны превосходящие остальных по многим статьям такие герои, как Печорин, составленные, фактически, из одних пороков. Обломов, как и Вильк не идеальны, каждый по-своему, неповторимо не идеальны. Но цельность характера Обломова и достигается именно этой не идеальностью.
           Причём необходимость введения в окончательном варианте «русского» немца Штольца в качестве «толкателя-антагониста» для главного героя была, я считаю, связана с тем, что русская интеллигенция первоначально формировалась в значительной степени из иностранцев, прежде всего немцев, в том числе прибалтийских, приезжавших во множестве в Россию, которые в месте с итальянцами, французами, швейцарцами и другими «составляли большую часть “учёного сословия”,.. профессоров и преподавателей российских университетов».[2, стр.7] Г.П. Федотов назвал это “прививкой немецкой техники православному быту”. [2, стр.8] Культура обрусевших немцев органично дополняла российско-православно-византийскую ещё культуру того времени.

         5. Как и почему Вильк стал пророком
                Владимир Высоцкий писал: "Пророков нет в отечестве  своём, но  и  в других отечествах  не густо".  Вильк, (что означало волк) возможно, и не родился пророком, и даже не мечтал стать им, но он получил неплохое образование, ему исполнилось 27 лет, и он чувствовал себя молодым. Волчье имя дал своему главному герою Сенкевич не за красивые глаза. Это имя, как и пророческое имя Ильи у Гончарова, несёт глубокий смысл. Волк - вечно нацеленное на что-то, деятельное, беззаветно преданное в любви своей милой и волчатам, не желающее жить  в одиночестве, то есть стайное, общественное существо, в то же время умное, упорное, но излишне жестокое и не такое терпеливое. Вожак волчьей стаи – натура гордая, героическая, сильная, умеющая вести за собой соратников, заботящаяся о них. И у Сенкевича характер главного героя именно таков, таково и его происхождение из людей благородных, сильных, упорных, настойчивых, умелых, но добившихся высот в жизни трудом и геройством:
           «Homo  sum (Я - человек (лат.).,  - повторял он не без гордости. Такие ложные взгляды заронила в него жизнь. Он вынужден был работать и бороться с нищетой. О, будь у него порядочное именьице, в мозгах у него, конечно, прояснилось бы.» - говорили про него, а в Варшаве его считали сумасшедшим, но он был доволен. Хозяином он был хорошим, - он ведь изучал теорию сельского хозяйства и естественные науки. [10, стр. 4]
        Сначала Вильк решил цивилизовать своих соседей на своём положительном примере, действуя «немым укором», но, встретив сопротивление, решил особенно не сдерживаться. Дело, как он думал, пошло на лад. Вильк, в отличие от Обломова, (да и Штольца в какой то мере тоже) не обращал внимания на то, понимают ли его идеи и начинания, принимают ли их окружающие. Он действует упорством и настойчивостью, всё более и более настойчиво отстаивая своё дело. С крестьянами Вильк обходился сурово, в противоположность Обломову. Он завоевал некоторую привязанность своих батраков, но какими методами! "Я, - писал он, - не миндальничаю со своими людьми; каждый из них должен выполнять свои обязанности, хочет он того или нет.»[10, стр. 6]
            Поместье стало приносить доход за счёт различных усовершенствований, но вот чиновники не перестали брать взятки и жевать табак, да и в заведённую им читальню читать нравоучительные умные» книги никто из соседей не пошёл.
    В то же время Вильк был весел и счастлив. Как и Обломов в начале, он просто жаждал любви. Но оказалось, что Люци не любила его, лишь развлекаясь с ним от скуки, но вовсе и не думая стать его женой. И вынес для себя Вильк следующее: «Во-первых, он потерял Люци; во-вторых, им пренебрегли; а в-третьих... Третью мысль нелегко было  сформулировать.  Она  появляется у  человека примерно тогда,  когда он говорит:  "Я должен отдать себе справедливость – я дурак",  Сама эта мысль не  так уж  тяжела,  но  обстоятельства,  в  которых оказался Вильк,  делали её  более  горькой для  него,  чем  две  предыдущие». [10, стр. 22] Она вела за собой утрату веры в  людей, любви к  людям, утрату надежды на лучшее будущее. И всё же сильный характер героя справился. Вильк провел бессонную ночь. В эти одинокие часы боли и размышлений решилась его судьба.  Перелом в жизни наступил. Утро показало, что Вильк ещё больше закалился в борьбе, выйдя из неё железным стоиком. [10, стр. 23]
           Его вызвал на дуэль главный враг и защитник старых устоев Стрончек, а Вильк, не умея стрелять, верил, что дуэль может завершиться победой его врага лишь,, если на свете совсем нет правосудия. Стоическая, непоколебимая вера героя уже сама делала его пророком, он, как и Обломов – умел верить.
       «-Посмотрите! - говорил Вильк. - В других странах всё дышит разумом, согласием и достатком: поднимается земледелие, поднимается промышленность, строятся фабрики, люди работают, читают, думают, - все стремятся к тому, что разумно и хорошо, славословят науку и труд. А что у нас?... застой,  зло и распущенность: лень и спесь в верхах, невежество в низах… Вы помните, что Мжинек был в запустении, а теперь скажите, есть ли где ещё подобная благодать? С гордостью говорю: это сделал я, и бога призываю в свидетели, что не для себя работал от зари до зари… Для меня, ничтожного, хватило бы кринки молока и ломтя хлеба, но я хотел показать пример другим…. Я только хотел воодушевить и научить. Если бы мне помогали, вместо того чтобы мешать, то уже сегодня вся округа имела бы другой вид: закипела бы работа, возрастали бы достаток, спокойствие и счастье. Этого я хотел, и что же? Меньше всего меня огорчает, что ни от кого не слышал я  слова благодарности, что не нашел я счастья, - человек может работать и в печали. Не этого мне жаль! Но попади мне завтра утром пуля в лоб, и погибнет всё, что я сделал. Я не жалуюсь вам, я только хочу, чтобы хоть один человек меня понял, стал лучше душой и разумней». [10, стр. 24] - Вот цитата, которая, сравнив его в начале со Штольцем, так же неразрывно объединяет его с Обломовым в его любви к людям и желании сделать их лучше душой.
          Дело, начатое по поводу смерти Вилька, было замято. Все согласились на том, что причиной смерти было самоубийство, а о причине самоубийства... добровольные свидетели дали следующее письменное показание:
     1.  Поелику покойный при жизни отличался как в речах своих, так и в поступках необычайной чудаковатостью и странностью принципов,
     -  устраивал какие-то читальни и выписывал книги, которые никто не хотел читать,
     - с особым упорством убеждал людей, толкая их к науке, несмотря на их крайнее сопротивление;  учил читать своих батраков,
     -вводил чудные и неслыханные дотоле новшества, как шелководство, пасеки, обсаживание дорог фруктовыми деревьями, без чего, как известно, обходятся все порядочные люди,
     - несмотря на то, что был шляхтичем, сам ходил за плугом и часто опускался до грубых работ в хозяйстве,
        Поелику такое поведение невозможно согласовать со  здравым рассудком, посему,.. нижеподписавшиеся, единодушно соглашаются в том, что покойный страдал известного рода манией, каковая была очевидна всем разумным людям и каковая со временем, перейдя в полное помешательство, стала причиной самоубийства.
Вилька похоронили, как самоубийцу, за оградой кладбища. На могиле его буйно разрослась полынь». [10, стр. 26] Вряд ли необходимо, в связи с вышеизложенным, комментировать сей грустный эпилог жизни Вилька, которым мог бы стать и сын Обломова, воспитанный Штольцем, и даже сам Штольц, будь его характер написан Гончаровым не противопоставленной Обломову схемой, а более жизненно, более по-русски, что-ли… Такая судьба ждала бы и самого Обломова, если б он наперекор всему, заложенному в нём, прямолинейно последовал бы советам Штольца.

        Заключение
Гончаров, показывая современникам страшную силу традиции, доказывал, что для живой жизни мало одной преемственности и консерватизма, ей жизненно необходимы ломка обычаев и обновление, именно то, что хотел, пытался, думал, надеялся и старался дать людям Илья Ильич Обломов, и не смог...
        Жизнь Обломова –  это сложнейшая история судьбы душевно незаурядного человека. Из Лермонтова, мы уже знаем, как губит действительность того, кто самой судьбой был предназначен стать «героем своего времени». Гончаров показал, как то же самое, но как иначе, вершит это судьба с его героем, в котором не были воспитаны задатки лидера и борца, но который генетически предназначен для того, чтобы стать хорошим человеком – одним из тех, кто своим существованием мог бы поддерживать в мире добро (или «тепло», как делает это для мира такой герой Владимира Михайлова как «пахарь» Иеромонах в его знаменитой трилогии про Капитана Ульдемира, который, никому не причиняя зла, творит своё добро тем, что просто пашет землю плугом, распространяя этим волны доброты, тепла, согревающего другие миры и меняющие их в лучшую сторону.) То есть действительно хороший человек, такой, как Илья Ильич Обломов, помогающий и другим быть хорошими, «хотеть странного» (как у Стругацких, где уже за это опасное властям «желание странного» людям грозила смерть), или, по крайней мере, не заставляющий их насильно становиться теми, кем они органически не хотят или не могут стать, вполне может считаться пророком в нашем всё более бездуховном мире, в подтверждение чего я уже приводил доводы известного проповедника Александра Меня. «Вильк же вообще терпением не отличался»[10, стр. 5], хотел всё и сразу, он, тоже не потерпел бы «странного», чужого «странного», хотя из последних сил, дубиной, до смерти одаряемого, старался б одарить окружающих добром, то есть «странным», но в своём понимании, неся им новое и пророческое, и при этом стараясь любить их, в отличие от Штольца. Вильк не мог ещё явно убедить людей в правильности своих идей, как и Штольц, стараясь заставить их следовать своим идеям автоматически, без понимания, бездумно. Лишь перед смертью героя это понимание было найдено с его другом Людвиком.
             Вильк вдалбливал свои взгляды тем, кто понять их не был способен, в то же время, не имея терпения объяснить их тем, кто к такому пониманию уже тянулся, пусть сам не понимая этого. Таким же не принятым и не понятым умирает Обломов, фактически от непонимания народом и непринятия людьми его идей.
             Потому то, идейный лидер-пророк Обломов значительно ближе и роднее нам, чем подвижник-пророк, деятельный лидер-пророк Вильк, а значение образа Ильи Ильича  выше всех его отрицательных сторон. Более привлекательной и честной кажется мне позиция Обломова, сближая его с великим индийский мыслителем, пророком ненасилия Махатмой Ганди. И само его бездействие в чём-то сродни ненасилию Ганди.
            Слова Тургенева: “Пока останется хоть один русский - до тех пор будут помнить Обломова”, - являются лучшим памятником Илье Ильичу и творчеству Гончарова в целом, с другой стороны: “Никакой пророк не принимается в своём отечестве” - гласит Евангелие, осмысливая тысячелетний опыт всех времён и народов.

Спб, 2006


Фигня, в облагороженном варианте на носителе симпатяшном бумажном получившая вычурный региональный
с-з дипломчик плюс приглашения на ежегодные литературные чтения, посвящённые парочке известных
классиков и естественно проигнорированные, дабы не повадно было в дальнейшем подобным заниматься.