Войлок 6

 6

  Они отпрянули друг от друга, изумлённые обоюдной нелепостью.  Она стояла наверху, он стоял внизу.  Неловкая пауза обоюдного  смущения.   После пары минут  сумбурного объяснения, одного  звонка к другу, второго звонка в  театр, после велеречивых извинений от дирекции и взволнованных приветствий коллег по телефону она  смягчилась и улыбнулась  незадачливому  пляжному  мужчине.   
 — Я так проголодалась! Едемте скорей! — нежно выпалила актриса. — Я приняла вас за поклонника. Одолевают и здесь… 
  Она замолчала, подумав, не розыгрыш ли это?  Огляделась по сторонам, ища скрытую камеру.  И,   оборвав  свои подозрения,   добавила:
  — Вот что… Я так долго ждала, а багаж не с кем было оставить, не  собой же его тащить…  мне нужно в дамскую комнату…
    Серёжа, так звали этого любезного человека, Серёжа Матюшин,  выручивший своего  товарища (оба заядлые охотники на дичь и крупного зверя),   подхватил багаж, открыл заднюю дверь  джипа.
    Тотчас, как из рога изобилия,  вывалился   весь морской радужный реквизит счастливого детства. Глядя на все эти причиндалы, Ольга повеселела. Печаль  и досада её схлынули, уступив место забытым материнским чувствам.
   — У меня их двое, — сказал мужчина,  опережая вопрос.
    Актриса  всё поняла.  Улыбнулась, тронутая сценкой.
   Наскоро запихав  в багажник  причиндалы:  всё эти  надувные круги, ласты, теннисные ракетки и мячи, акваланг, котелки, которые звонко и весело выскакивали наружу, как разыгравшиеся зверушки, сбежавшие из клетки, — Серёжа сопроводил женщину куда нужно.
   Потом они зашли в кафетерий, выпили по чашке кофе и съели по фруктовому пирожному с ананасами.  Спускаясь по лестнице, Сергей  поддерживал актрису под локоть. Так дошли они  до автомобиля.
   Она долго не могла пристегнуть  ремень безопасности, так что Сергею пришлось наклониться через её колени, и сделать всё самому. Спинка сидения послушно отклонилась  назад.  Ольга втянула ноги и сбросила туфельки.
— Вот так-то лучше, — выдохнула она. — Как дома…
  Всё-таки кое-что смущало забытую знаменитость.   На пальцах этого человека синели «наколки» — не татуировки, а именно эти  дурацкие наколки,  которые  свидетельствовали о его сложной биографии.  Перехватив её  озабоченный  взгляд, Серёжа не стал   отрицать своего тюремного прошлого.
— Это по молодости лет, по глупости мальчишеской сидел я…
    Автомобиль вырулил на трассу, набрал скорость.
   Пристёгнутая ремнём безопасности, она уже не чувствовала себя в полной безопасности.    Клочья тумана нависли над болотами с водоплавающими и зелёными лугами, где  паслись коровы  и козы.   Поодаль сидел на траве пастух, уткнувшись козырьком кепки в  раскрытую книгу. На обочине, на столике,  стояли бутылки с молоком. Машина остановилась, Сергей вышел,  купил  молока. Ольга  присмотрелась к книжке. Это был какой-то роман…
  —  Книги читают?.. — удивилась  Ольга.
  — Это   знакомый мой, всегда у него покупаю для детей молока домашнего…
—   Славно…
— Что же славного?
—  Ну, вот то, что вы не забываете позаботиться о детях, и то, что пастух читает куртуазный роман…
— Он книголюб, собирает выброшенные книги… Он подсказывает мне, что почитать…
   Стрелка спидометра колебалась на отметке около восьмидесяти. 
—  Туман, или у меня в глазах туманится? — сказала Ольга.
—  Морской климат,  погода меняется…
     Сергей чувствовал, что нужно  спросить что-то о творчестве. Если не  для приличия, то хотя бы для комфорта этой поездки.  Он не знал, о чём  говорить с  московской актрисой, за что зацепиться. Тоже был слегка смущён. 
  Ольга  искоса поглядывала на холёные  руки водителя,  непринуждённо державшего руль, на аккуратно стриженые ногти…
  Солнце снова ослепило  глаза.
  Они проехали развязку по серпантину, и солнце стало светить справа. 
  Она поправила подол платья, куда упал солнечный свет.   Актриса откинула назад голову, но дрёма  не брала, да и нельзя было дремать.  Мало ли что…   Однажды она придремала, когда ехала из Домодедово на «извозчике».   Так ограбили её до копейки,  выставили посреди поля, хорошо, что ещё живой осталась. Она вспомнила эту сцену на трассе…    «Чёрт», — раздосадовалась Ольга на свою предубеждённость к милому человеку, которого не в чём было заподозрить, кроме наколок на пальцах,  и заискивающе сказала:
  — У вас хорошая машина.
   Мысленно она ругала себя за эту затею продолжать  разговор. Ей хотелось ехать и молчать, перебирать свои мысли, словно цветные разномастные непарные пуговицы в жестяной банке из-под леденцов-монпансье. К тому же она была солидарна с Флобером в том, что потребность заводить беседу — это инстинкт стада, но сама вдруг поддалась этому инстинкту, и в тоже время  стреножила свой язык, всегда готовый к беспредметному  разговору.
   — Она  и стоит недёшево.
  — Немалые деньги? 
— Это точно.  Семнадцать тысяч долларов.
— Вы хорошо зарабатываете, наверно.
— Это верно.
— А на  какой стезе, если не секрет?
— Моя стезя извилиста и ухабиста.
—  Я поняла, что вы человек с судьбой. И всё же,  на каком поприще трудитесь?
— Грузовые авиаперевозки. Наша фирма арендует транспортные самолёты, мы перевозим грузы по всему миру.
— Интересно.
— Да, мир посмотрел. В основном  Европа… Берлин, Амстердам, Брюссель, Барселона…
Сергей Матюшин  снова  поймал взгляд Ольги на своих руках.
    — Вы смотрите, что у меня нет кольца? 
   —  Да нет, что вы!
    — Я в разводе, а детей беру на выходные. Я папа выходного дня, как говорится.  Мы ездим на море или  обедаем в ресторанчике, или ходим в кино. Иногда они приходят ко мне, ночуют, мы смотрим видео, я спрашиваю уроки, даю  книжки, которые нужно почитать… про наш край, историю  дети должны знать… Я ведь поздно женился, срок был большой, два срока отсидел… От первого брака дочка, умница… Был молод, когда меня посадили, семнадцать лет было…
— За что?  — невольно вырвалось у Ольги. — Убийство?
— Нет, что вы! Первый раз за драку, а  второй — за побег…
— Вот судьба!  Мачеха…
— Я вырос в маленьком приграничном городке:  гарнизон, по выходным в парке культуры танцы.  Диско в моде, брюки клёш, сам шил, делал вставки, рубаха на узле, длинные волосы… У меня были соломенные волосы,  как у сказочного царевича Проши… Помните фильм «Царевич Проша»?
— Да. Вы тоже любите сказки?..
— Любою, как ребёнок…  Тогда у меня была копна волос, не то что теперь… Помните, конец семидесятых, тогда ещё вышел  фильм с вашим участием… я вас узнал, вернее вспомнил,  вы играли балерину, потом скакали на лошади, так ловко…  Я был тогда влюблён в ту девочку на экране, никому не говорил, вам признаюсь, три раза ходил на фильм, тайком от ребят, а то засмеяли бы… Понимаете, первая пора влюблённости, и бац!  — в  тюрьму, на восемь лет! Не успел даже девчонку поцеловать. В тюрьме я вспоминал ту девочку с экрана, то есть вас… А теперь  она рядом со мной… Невероятно!
— Невероятно! — невольно повторила   актриса.
    
    Ольга не ожидала  такой внезапной откровенности.  Она поняла про этого Серёжу Матюшина всё,  что надо было понять одинокой женщине.  Воображение её из осторожности остановилось у тюремных ворот, у  колючей проволоки, у вышки с охранниками и собаками…  Дальше она входить не стала…   
  Она была актрисой с целомудренным воображением.   Человека,  который провёл в  тюрьме свои  лучшие юношеские годы, охватывает страстная воля к жизни, неуёмная жизнерадостность. Именно этого чувства ей не хватало. 
   Неужели   нужно побывать в заточении за какое-либо преступление, чтобы вкусить вульгарного очарования жизни?  Вот что  было  ей привлекательно  в этом  простецком человеке. От него хотелось не изысканности, не  эстетизма, не  утончённости, а простой вульгарности жизнерадостного чувства, этакого мужицкого…
   Навряд ли она осознавала  природу этого внезапного   влечения.  Она взглянула на его руки  ещё раз и на мгновение представила, как они сжимают её тело в каком-нибудь тёмном месте, вдали  от фонаря, в парке того приграничного городка, где произошла злосчастная драка. Воображение её унесло  туда — в те далёкие  времена, когда…
   Она чувствовала себя виновницей этого побоища, из-за которого Серёжа Матюшин, юнец, ни разу  не целованный, отмотал срок почти до конца советской власти…  И вот он  везёт ту самую девушку, уже известную актрису, не ведая, что именно она стала невольной виновницей его тюремных злоключений. «Ведь это сюжет для кино!» — разыгралось воображение  Ольги.
    Чувство воображаемой  вины требовало от неё покаяния. Нет, — сексуального воздаяния!  Она готова была стать похлёбкой для этого  мужчины, чтобы он макал в неё свои пальцы… «Боже, о чём она думает, эта Тарханова!» — говорила она себе в третьем лице.    Она уже проклинала  эти мольеровские  цитаты из комедии «Уроки жёнам», в которой была задействована в роли служанки.    «Да, быть прислужницей любви…» Пожалуй, она проигрывала в своей голове несыгранные роли.
   В глазах  её зарябило от  рекламы  банков,   туристических фирм, грузовых перевозок,   операторов сотовой компаний, сберегающей последнюю минуту клиента. Словно весёлая карусель, мелькали женские лица звёзд мирового экрана на  баннерах, извещающих о кинофестивале «Меридианы Тихого».   
    Вдруг  пролетела  растяжка с покаянной  надписью:  «Я тебя люблю, Дима, вернись,  прости меня.  Оля».    Это признание   будто  отпечаталось  на её  лбу обжигающим  клеймом, словно она забыла попросить  у кого-то прощения, и ей  напомнила об этом растяжка над дорогой.    От этой надписи в сердце её что-то взвыло по-собачьи.     Это  скулило её чувство вины.
  То ли это была аберрация памяти, то ли это было взаправду, но Ольга вспомнила  своей приезд в гарнизон к отцу, начальнику штаба,  когда она   провалилась  в театральный,  вспомнила свой поход на танцы и какую-то драку с местной шпаной из-за неё —офицерской штучки… О последствиях этой заварушки она ничего не знала, поскольку на следующее утро уезжала на Волгу, к  бабушке…
—  В каком городе всё  это происходило? — осторожно спросила Ольга.
— Советск-2…
   Всё точно, всё сходится!  Ольга промолчала. Она не стала  выпытывать подробности. Не стала сводить концы с концами биографических совпадений. Эти концы могли бы быть  оголены и под высоким напряжением…
    Рекламные щиты   с человеком в жёлтой  одёжке в обнимку с водкой  наезжали на глаза актрисы один за другим.  Этот человек с рекламы отчего-то раздражал её назойливым вниманием  своей самодовольной зубастой физиономии и пронзительным взглядом.  Ей казалось, что он  знал про неё всё-всё,  проникал в  её мысли,  как она проникала в характер и психологию водителя Серёжи Матюшина, настороженно слушая его автобиографию, куда её занесло в какой-то неурочный час, как  ласточку, влетевшую в  открытое окно и вылетевшую обратно…   
  От  пестроты у Ольги  стали смыкаться глаза.    Машина скользила, сиял залив,  скользили парусники в заливе.  Актриса внимала каждому слову человека, к которому  начинала проникаться сочувствием и симпатией.  Не к тому, кто вёл машину, а к тому пареньку в синих брюках клёш с красными вставками и цветной рубашке,  похожего на царевича,  влюблённого в её экранный образ.   
    Она пыталась вспомнить  себя в то прошлое время.    Чем она занималась?  Учила французский язык,  ходила  балетную школу.  Она вспомнила муарового мальчика, подарившего ей бездомного щенка.  Что с ним стало? Говорили, что плохо кончил. Сгинул в тюряге… Как жаль!  Она поставила того влюблённого мальчика на место Сергея.
  Сергей продолжал  рассказывать  о детях и о своей судьбе. Слишком много всего было в его рассказе. Хотелось паузы,  тишины,  пустоты, безмолвия, безмятежности.  Сергей вдруг замолчал, будто угадав её желание. Зачем-то включил радио. Паузу заполнила музыка.  Марлен Дитрих меланхолично  напевала: «Ich hab noch einen Koffer in Berlin…»   Ольга  мысленно  пряла   нить мелодии, сматывая её в клубок. Она  задремала, как прядильщица  за прялкой. 
    Ей снилась Ева Браун,  уже постаревшая. Точнее она сама была   Евой Браун,  мчащейся почему-то в  военном «Студеббекере» через аргентинские бескрайние зелёные пампасы и поля цветущих подсолнухов за оградой  из колючей проволоки. 
   Во сне её за рулём был  всё  тот же Сергей  Матюшин. «А что Москва?» — спросил он, не глядя на неё.  «Что с ней станется! Горит! Вся в дыму. Дышать нечем.  Вся перекопана. То семейщина, то семибанкрщина, то дьявольщина.   Все хапают, хапают. Всё  мало им…» — отвечала она в полудрёме.    В ней боролись странные чувства: жалость и неприязнь к человеку, которого она любила, да что там любила —  боготворила.  Она любила его как мужа, боготворила как отца. Она усмиряла его демонов и, отделяя зёрна от плевел, посылала   его демонам  свои проклятия и презрение. Они стали жить раздельно, она всё реже навещала его. Теперь он умер, побеждённый демонами.   Ей представлялось, что его   жалкое мумифицированное  тело поместили в одну из огромных индейских амфор и  водрузили на    украшенный  штандартами и знамёнами алтарь   в палеонтологическом музее города Мар-дель-Плата…