Я проснулся. Рядом - голова...
"Когда я комочком глины
Лежал у Бога в руке".
(Неизвестный поэт-странник)
Я проснулся.
Рядом – голова.
Вроде, не моя.
Свою пощупал:
Сдавил серый мозг,
Разряды искр
Ударили в темя.
Какого хрена лежу в пустыне,
Под голову подложив череп?
Какого хрена кругом скелеты?
Кто тут вчера бродил с пулемётом?
А может – просто
вывернулось время
И то, что вижу, его блевота?
Души свалили с острова Мёртвых,
Пули тела покидают полётом.
На месте пустыни – снова море,
На месте Питера – болото.
Нету зверей – кругом динозавры,
Нету людей – членистоногие,
Лишь бродит по тундре грустный мамонт
Под грохот нестреляных птиц симфоний.
За прошлым вечность ушла в погоню,
Выползла Люциферова ряха,
И, омываясь слезами моря,
Скорбит Земля первозданным прахом.
Здравствуй, мать мезозойская эра!
Расползлась Пангея – разделяй и властвуй!
Вот он, суровый удел Люцифера,
И дети его – динозавровы пасти.
Шестьсот миллионов лет до меня!
Ничего себе, надо сказать, проснулся.
Горит в знойных папоротниках заря,
И пальмовый лес в туман уткнулся.
Шваркнул звонок телефона в уши.
– Откройте дверь! Эй, вы там, вахтёры!
Я снова в Москве,
Лежу на диване,
В консервной банке – окурков горы.
Я снова во времени этого "я",
Я снова впаялся в пространство распада,
И снова – куда от неё деться? – заря
Горит на западе, зараза!
Дверь открываю – какие-то лица,
Явно не мамонты, не динозавры.
– Какой начальник? Начальник спился!
Нет никого, приходите завтра.
Завтра. Волшебное слово – "завтра".
Какое-то завтра не станет сегодня!
И загрустит распавшийся атом
В хаосе мировой какофонии.
А тут – беспокоят какие-то тётки.
Может, на пузе сплясать иль ещё чего?
Выпить стаканом палёной водки,
Чтобы трупом проснуться на утро!
Или – пулю влепить в лобешник.
Тогда уж точно – кранты с приветом.
Но вновь захохочет всё тот же рассвет
Серо-
буро-
малиновым цветом.
Куда деваться? Всюду "я" –
И в прошлом, и в настоящем, и в будущем.
Не была, была и снова сгинет Земля,
Впрочем, как и вся космическая стужа.
Опять вопрос: почему не о Боге,
Один лишь раздрай – пополам рубахи?
Да просто бродят в мозгу ван гоги,
Ухи рубя на голове-плахе.
Опять телефон – достали вороны:
Гадят, клюются, серые стервы.
Ша! В АКМ снаряжаю патроны:
Пойду стрелять – успокоить нервы.
Вышел.
Да это же птеродактили!
Опять я попал в позади-время.
Скорбит миллионлетняя метель
В зоне тропического обледенения.
Вот она – мечта абсолюта!
Метель, снега, ледяной панцирь…
Какая красивая ты, Земля,
Когда на тебе – ни одного засранца!
Даже амёбы – и те подо льдом.
Как идиот, хожу и радуюсь.
Холодное Солнце, холодный лёд,
Холодная дегенерация.
Каким фантастическим был бы мир –
Одни лишь снега, до горизонта:
Покров упокоенных могил,
Покров обесцвеченного Солнца.
Вот и душа – от смога до снега,
Вот и жизнь – от льда до асфальта.
И Солнце бессильно снега разжать,
Об кромку льда ломая пальцы.
И остров Мёртвых – уже не остров,
Так лишь – айсберг во льдинах.
Уже не рулит застывший кормщик,
Впаянный в ледяных глыбинах.
Не принимают ни в ад, ни в рай:
Врата закрыты, заледенели.
Здравствуй, вечный вселенский февраль
И дети твои, живые метели!
Здравствуй, здравствуй, вселенская стужа!
Приветствую, белый свет без пятен!
Такое ощущение, что не лепил Люцифер
Эту мрачную долину проклятий.
Несколько сот миллионов лет –
И вот человек, и я там где-то.
Опять захохочет в глаза рассвет
На старте (финише?) планеты.
Опять перекроится Земля,
Опять Пангея переместится,
Опять полыхнёт в глаза заря,
На этот раз белым светом, чистым.
Однако на фоне – вохров вышки,
Где попки дулом щупают душу.
Ну что же, я всё-тки слеплен Всевышним,
Мало ли что Адам откушал.
Мало ли бродит малых ев,
Таская яблоки в ладонях?
Мало ли мрачных познаний древ?
Мало ли сатанинских симфоний?
Колючая проволока – горизонт,
Горючие слёзы – освобожденье,
Горячее сердце – Вышний Бог,
Звенящая совесть – пробужденье.
Там, над концлагерем, метели,
Там полыхают злые вьюги,
Там в ледяной лежат постели
Освободившиеся други.
Июнь–июль, 2006г.
Свидетельство о публикации №112010510603