Бьянка

Я рождена была под тенью ночи
В старинном замке деда моего.
И в тот же миг, не открывая очи,
Мать умерла, не помня ничего.
Наверно Бог решил ее избавить
От тяжкого недуга, что хотел
Всецело над душой бедняжки править,
И в сердце о безумии ей пел.
Мать умерла, а я живой осталась,
Рожденная страдать и слезы лить.
Я все равно за жизнь свою сражалась,
Чтобы прощение у Бога отмолить.
Так, видимо, судьбой уж слишком резко
Начертан был мой путь через года.
Права на жизнь я предъявляла дерзко,
Хоть лишь младенцем я была тогда.
Мой дед был графом де Артоль по крови,
И мать мою любил, как божество.
И он, ни разу не насупив брови,
Признал тот час же и мое родство.
Ведь я была единственной частицей,
Оставшейся от дочери его.
В слезах отцовской скорби не излиться,
В лице не прочитаешь ничего.
Давно забыл он о позоре страшном,
Который, словно буря налетел.
И дочки больше нет. Уже не важно,
Что ей судьбу другую дать хотел.
Но в том была, конечно, воля неба,
Раз низко так она решила пасть.
Ну почему же дочь влюбилась слепо,
Распутством этим наслаждаясь всласть?!
Позор…Позор… Всегда и вечно будет
Меня преследовать своей тенью он.
Ведь злой народ такого не забудет,
Молвы жестокой всюду слышен звон.
Я плод любви украденной ночами,
Весенними ночами под луной,
Встревоженной безумными губами,
И грешной страстью девы молодой.
Позор… Позор… Как крылья черной птицы
Он радость жизни полностью закрыл.
И ничего не может изменить,
Хотя несчастный граф ее простил.
Кто был отцом моим, молва не знает,
Одни твердят, что он солдатом был.
И пастухом другие называют,
И будто графским конюхом служил.
Но все равно, зачем мне знать об этом?
И кем он был, мне точно дела нет.
Не знаю, как живет он в мире этом,
На небесах он даст за все ответ.
Я не об этом Бога вопрошала.
Ну почему я родилась ТАКОЙ?!
Ах, сколько лет ночами я рыдала,
Забыв и утешенье и покой.
Бог наказал меня за преступленье,
Которое свершила мать моя.
Она любовь познала без стесненья.
За этот грех расплачивалась я…
Я родилась уродливой, как тролли,
Что обитали в древности седой.
И внучка графа Жана де Артоля
Явилась в мир ужасной и кривой.
И яростно за жизнь свою сражалась,
А если б нет, никто бы не помог.
Мое лицо, как у старухи, сжалось…
Ну для чего свершил все это Бог?!
Огромный нос, лицо без подбородка,
Раскосые бесцветные глаза…
И графская наследница – уродка!
Вот так вот посмеялись небеса!
Все, увидав меня, пришли в смятенье,
Вдруг суеверный ужас их сковал.
«Урод родился. Это ль не знаменье?» –
Священник в ту секунду прошептал.
Несчастный граф не меньше испугался,
Чуть не лишился он тогда ума.
Никто из сыновей жив не остался,
Всех забрала проклятая чума.
Еще ни разу графская корона
На голове подобной не была.
Но бедный граф, страданьем пораженный,
Был счастлив от того, что я ЖИВА!
Он запретил всем в замке без разбора
Мое уродство видеть, замечать.
На мне пылал ужасный знак позора,
Но дед мой не желал об этом знать.
Ни сыновей, ни дочерей, лишь внучка,
Уродлива, но все-таки жива.
И нежно сжал он крохотную ручку,
И этим дал мне графские права.
Меня назвали Бьянкой при крещении.
Весть обо мне дошла до короля.
И мать мою простили за падение,
А вместе с ней простили и меня.
Я тихо в замке графа подрастала.
Уродство не мешало доброй быть.
Но ничего я о себе не знала –
Все зеркала мой дед велел разбить.
Но кто бы мог подумать, что однажды
Былое станет прахом для меня.
Что надо мной смеяться будет каждый,
Что заклюют несчастное дитя!
Я раньше никогда не выходила
К деревни, что у речки разлеглась.
Мне в замке деда так спокойно было,
Но скучно. И потеха мне нашлась.
Там были дети, здесь же я скучала.
И я решила с ними поиграть.
Спросила няню, но она молчала.
Все очень просто, я могла сбежать!
Ворота замка позади! Привольно
И так легко дорога в даль бежит.
Одна я в поле, словно ветер вольный,
А вот деревня на холме лежит.
Туда я побежала без оглядки,
Где детвора затеяла игру,
Ведь я любила, обожала прятки,
И так забавно мчаться по двору!
Я только подошла и сразу дети
Все замерли и смотрят на меня.
Я ощутила, что одна на свете…
И очень сильно испугалась я!
Их взгляды, как кинжалы без пощады
Готовы были ранить и терзать.
Ну почему же мне они не рады?
Ведь я хотела просто поиграть!
И я умчалась вся в слезах от горя.
Мне в след понесся целый град камней.
Я добежала кое-как до поля,
Чтоб быть подальше от дурных детей.
Умывшись сотни раз слезой обиды,
Без всяких сил к реке спустилась я,
Где блики солнца на воде разлиты,
Как камни драгоценные горят.
Я заглянула в воду… и, о небо!
На глади отражение мое…
Та девочка казалась столь нелепой,
Я отказалась узнавать ее!
И в то же время я осознавала,
Что этот монстр страшный под водой,
Которого внезапно увидала,
Был к ужасу ни кем-нибудь, а мной!

«Эй! Мы нашли ее! Сюда, ребята!» -
Я за спиной услышала в тот миг.

Я понимала, закричать бы надо…
Но не смогла издать и слабый крик.
Меня преследовать могли и злые дети,
Чтоб издеваться надо мной опять.,
И хлещут смех и ругань словно плети…
Но я была не в силах убежать!
Парализована от страха пред судьбою
Дрожала я, не видя ничего…
Я до лица дотронулась рукою…
И в воду вновь взглянула на него.
А люди за спиною приближались,
И вот один меня на руки взял.
Речные воды позади остались,
День тихо и спокойно засыпал.
Я вскоре в замке деда оказалась –
То няня вслед за мной послала слуг.
Она, меня увидев, испугалась,
Ведь потеряла голос я и слух.
За доктором немедленно послали,
Мой дедушка был рядом и молчал.
Меня он прижимал к себе с печалью,
Но он, конечно, ничего не знал.
Зачем все эти люди суетились?
Зачем здесь доктор появился вдруг?
Ведь все теперь так резко изменилось…
Да, был серьезен этот мой испуг.
А доктор, осмотрев меня умело,
И растворив какой-то порошок,
Проговорил, свое закончив дело:

« Покой ей нужен, у ребенка шок.»

А мне казалось, я с небес спустилась…
Как будто оторвали часть меня.
И с детством беззаботным я простилась,
И мне казалось, что живу я зря.

Летели годы, словно в небе птицы.
Себя я в замке деда погребла.
За стенами жила я, как в темнице,
Хотя, конечно, вольной быть могла.
Я на лицо свое надела маску,
Чтоб скрыть от всех уродство и позор.
Никто уже мою не видел ласку,
Я перестала выходить во двор.
Огромной башни мрачные покои
Облюбовало страшное дитя.
Ко мне могли входить лишь только двое:
Мой старый дед и нянечка моя.
Летели годы, я жила как прежде,
Уже не думая о том, что ждать в конце.
Не оставалось места и надежде.
Закрыта в башне, маска на лице.
Хотя в окно я иногда смотрела,
Туда где солнце, небо, лес густой.
Но злых людей я видеть не хотела –
Они смеяться будут надо мной!
Тем временем и замок жил неспешно.
С соседями граф не Артоль дружил.
Они гостили у него, конечно,
И сам он часто в гости к ним ходил.
Бывало, караван карет примчится,
Бросаются лакеи их встречать.
Явились гости из самой столицы –
Граф пышный бал изволили давать.
В роскошных шляпах дамы. Кавалеры
Им помогают выйти из карет.
У всех великосветские манеры…
Вот так и выглядел дворянский свет.
К стеклу горячим лбом я прижималась!
Мне сверху вниз почти и не видать…
Я хоть людей жестоких и боялась,
Но любопытство было не унять.
Я тяжело дыша, на них смотрела,
Они смеялись… будто надо мной…
Вошли все в замок, а ко мне несмело
Вдруг постучали у двери входной.
Не обернувшись, тихо я сказала:
«Ах, няня, милая, пожалуйста, входи…
Я их увидела, мне очень тяжко стало…
Ну где же утешенье мне найти?!»
Вошла старушка и укрыла шалью
Меня дрожащую от страха пред судьбой.
Она смотрела с лаской и печалью,
Я для нее была почти родной.

«С тобою вместе я, дитя, страдаю,
Хотя, помочь ничем я не могу.
Я вижу все тревоги, все я знаю,
От взглядов и насмешек берегу.
Но как сберечь хрусталик сердца нежный,
Что поселился у тебя в груди?
Он чистый и совсем еще безгрешный…
А этот мир давно погряз в грязи.
Молись, дитя, Господь тебе поможет.»


«Он не поможет, няня, знаешь ты!
Ведь много лет тоска мне душу гложет!
И сам Господь разрушил все мечты!
Не ведаю, что делать мне, о, няня!
Семнадцать лет, а я уже стара!
Людей жестоких взгляды ранят…
И верно умирать пришла пора…»

Я плакала так тихо и без злости –
Отчаянью подруга с ранних лет.
А где-то там внизу смеялись гости,
До бедного дитя им дела нет.
И в ту минуту увидала маску,
Которая лежала возле ног.
Надела на себя ее с опаской –
Лицо такое мне придумал Бог.

Кусок атласа черного был гладким
И все мое уродство закрывал.
Я со своей судьбой играла в прятки,
Другой меня давно никто не знал.

«Ты хочешь выйти? – няня вопрошала –
Ты к ним пойдешь? На этот шумный бал?
Дитя мое, приляг, ведь ты устала…»

«Ну почему мой деде их всех позвал?!»

Любил он жизнь, веселье и забавы,
Хотя седьмой десяток разменял.
Тогда совсем другие были нравы,
И жизнь свою мой дед менять не стал.
Он знатоком был женской половины,
Немало благородных дивных дам
Он покорил с тем натиском лавины,
В которую, подчас, не верил сам.
Он первой ночи пользовался правом,
И с удовольствием порочил нежных дев.
Хоть был в рассудке неизменно здравом,
Но с жертвами справлялся словно лев.
Но я его любила безраздельно,
Прощая сластолюбца день за днем.
И в башне поселилась я отдельно,
Хотя страдала и нуждалась в нем.

«Дитя, молю! Я заклинаю небом!
Себя не мучай, не ходи туда!
Твоей души не видно! Люди слепы!» –
Вдруг зарыдала нянечка моя.

Тут постучали. Тихо дверь открылась.
Мой дед вошел, и няня скрылась вон.
Ему я грациозно поклонилась,
Он даже не заметил мой поклон.
Все странно было в нем, необъяснимо.
Он подошел к окну и все молчал.
Растерянность сквозила в нем незримо.
Мне показалось, он чего-то ждал.

«Мой милый дедушка, скажите, что тревожит,
Что беспокоит сердце, душу вам?
Какие мысли тяжкие вас гложут?
Быть может я совет свой скромный дам?» –
Тогда спросила с нежностью и лаской.

Он улыбнулся.
                «Милое дитя,
Вон, у тебя готовы плакать глазки,
А утешать хотела ты меня…
Ты слышала? Пожаловали гости,
Все господа – сопливые юнцы,
А дамы тощие, лишь только кожа, кости,
И в волосах фальшивые венцы.
Но среди них есть тот, кто очень важен
Для расширенья наших всех границ.
Конечно он в шелка, парчу разряжен,
Но предо мной готов он падать ниц.
Долги, долги… бесчисленною свитой,
Везде за ним, куда бы он не шел.
Хоть эта чаша уж давно испита,
Но я нектара малость в нем нашел.»

Он говорил, а я не понимала,
Когда старик успел сойти с ума
Он в жизни горя повидал нимало…
А может дед мой перепил вина?

«Малец не будет действовать с упрямством,
Он подчиниться и пойдет к венцу.
Король меня одобрит и дворянство.
Жизнь деда твоего идет к концу.
А значит нужно все успеть до срока,
Чтоб в будущем никто и не решил,
Что Бьянка родила дитя порока.
Умру я с гордостью, как жизнь свою прожил.
Родишь мне правнука, чтоб имя продолжалось,
И не пропал наш древний графский род.
Ведь ты одна наследницей осталась,
Господь тебе всю власть сейчас дает.
И мужа я нашел тебе, родная.
Его долги заставят уступить.
Возьмет он наше имя – я-то знаю.
Иначе не должно, не может быть!»

Я в ужасе на дедушку смотрела,
Ведь то, что он сказал, мне мысли жгло.
Но возразить ему я не посмела,
Меня нисколько б это не спасло.
Он все решил, он сделал так, как надо.
Ему так надо было, а не мне.
И это все страшней казалось ада,
Лицо пылало будто бы в огне.
Дед подошел ко мне и обнял нежно,
А маска помогла мне слезы скрыть.

«Спустись к гостям, там карлики потешно
И с легкостью сумеют рассмешить.
Плясать уродцы могут и кривляться,
Ужимками смешат они народ!
Пошли же, Бьянка, нам пора спускаться.»

«К чему мне карлики? Ведь я сама – урод…»

Мне няня помогла одеться вскоре.
Расправив платье пышное на мне,
Она сказала тихо: « Это горе…
Дитя, как тяжко будет там тебе…»

«Я справлюсь, няня, дедушка так хочет…
Да, боязно, конечно я страшусь.
Пускай твой взгляд все муки мне пророчит,
Но я незамедлительно спущусь.»

«Не бойся, детка, я с тобою рядом!» –
Мой дедушка взял под руку меня.
И я пошла с тревожным кротким взглядом
На свет блестящий адского огня.