03 11 000 Поэт и человек. Имидж

03 11 001
Поэт и человек. «Кто есть кто» или «два в одном».
А в чём проблема-то? Ну поэт, ну человек, ну и что?
Да то, что у одних эти понятия совпадают, а у других разнятся. И это уже не несколько «я», и даже не сменные маски, а нечто иное. И причиной тому наша несвобода.

Несвобода проявляется в двух видах: 1 Зависимость. 2 Ответственность.
То есть, ограничения со стороны и самоограничения.

Человек в принципе не может быть полностью свободен. Даже на необитаемом острове он будет в постоянной зависимости от куска хлеба насущного, от погоды, от сна, от стихийных бедствий и от множества «уютных мелочей», обеспечивающих ему комфортное и беззаботное существование. Он зависим от собственной печени, мозжечка и простаты. От простуды, свинки и других напастей. А в обществе человек тут же попадает в зависимость от других людей.

Теоретически, свобода, полная свобода, возможна лишь в творчестве. Вот и выходит: свобода творчества и несвобода жизни.

Поэт живёт, как бы, в двух системах измерений. Одну жизнь он проживает в воображении, другую – в обществе себе подобных. В одной жизни он – Поэт, возвышенное неземное существо со всеми своими мыслями, чувствами и переживаниями. А в другой – он такой же червь, как и все остальные. И мысли, чувства и переживания у него уже другие. Не лучше и не хуже, а просто другие.
Даниил Хармс писал: «Скоты не должны смеяться». Хорошо сказано. Скоты не должны смеяться! И уж тем более, они не должны писать стихи. Скоты, не пишите стихи!… А они смеются. И стихи пишут. И стихи-то у них бывают прекрасные. Добрые, светлые, лиричные.

03 11 002
Один из приколов – сделать зверскую рожу и сообщить: «В душе-то я нежный». Частенько это вызывает смех, причём каждый смеётся над своим.

03 11 003
А бывает наоборот: в жизни – тихоня и размазня, а в стихах – наглый и беспардонный хам. Этот феномен породил теорию, что человек ищет в творчестве то, чего ему не хватает в жизни. Исходя из этой теории, Байрон был импотентом. Слишком уж многих женщин он любил в своих стихах.
Предлагаю другой подход, другую «теорию»: Нельзя судить о человеке по его творчеству. Рискуешь попасть пальцем в небо.
По стихам я могу судить о Пушкине-поэте, но о Пушкине-человеке не имею ни малейшего представления. И, откровенно говоря, его человеческая жизнь интересует меня лишь постольку-поскольку. И не более того. Мне вполне хватает Пушкина-поэта.

03 11 004
Меня упрекают: «Но ведь ты сам писал в своём стихотворении…». Да мало ли что я там мог понаписать! Я уже и не помню. Писал-то я когда? - пять лет назад.

Человек постоянно меняется, а стихи остаются всё такими же. Будь они написаны год назад, или десять лет, или сто лет назад – они уже никогда не изменятся. Да, я отвечаю за них и сегодня. Точно так же как отвечаю за прошлые свои поступки. Но, как и поступки, стихи уже не изменишь.

Они уже свершились. Это не означает, что я все их оправдываю, и что сегодня я поступил бы так же как десять лет назад. Нет. И дело тут не в перемене жизненных установок или нажитой мудрости. Я не намного мудрее, чем тогда. Но я лучше информирован. Я знаю, к каким последствиям привёл тот или иной поступок. Действие или бездействие. И то «как слово наше отзовётся».


(- Процесс накопления жизненного опыта. Проживая даже один день, человек становится мудрее и опытнее себя предыдущего минимум на один день.
- Опыт не равнозначен мудрости. Иначе  самый старый был бы самым мудрым).


Но, допустим, вернулся я в те времена. Стал бы я писать всё заново? Да, наверное. Во всяком случае, вряд ли вновь написанные стихи были бы лучше уже имеющихся. И не потому, что эти хороши, а потому, что в то время я просто не мог написать лучше. Не умел.

Вернуться в прошлое мешает знание будущего. Не зная будущего, повторишь все ошибки, которые когда-то совершил.

03 11 005
Счастлив тот поэт, у которого душа и разум едины, у которого поэзия и жизнь – одно и то же. Большинство же – ведёт двойную жизнь. Двуликий Янус. Одно лицо смотрит в глаза поэзии, а другое повёрнуто ко всей остальной жизни.

Такое вот раздвоение.
Но люди не понимают, не приемлют такого положения вещей. Пример Евтушенко:
«Будет жить полууехав,
Политическая ****ь». В. Гафт.
Отрицать, что Евтушенко – поэт высочайшего класса, вряд ли кто-то рискнёт. С точки зрения поэзии, качества поэзии, претензий к Евтушенко нет, и быть не может. Однако, Гафт отказывает Евтушенко в звании Поэта, упирая на его политическую несостоятельность. Принцип простой: Ну, как этот  человек может быть поэтом, если он фашист (коммунист, экстремист, голубой, красный, белый, серо-буро-малиновый, носатый, усатый и полосатый)? Если он так плохо сделал, гадко поступил, совершил подлость, сотворил пакость, и вообще, не знает теории прибавочной стоимости, и не читал Фрейда. И проблема тут шире, чем отношение Гафта к Евтушенко.

Общество не понимает, как трудно быть гением. Это значит просыпаться по утрам, умываться, чистить зубы, ковыряться в носу, и при этом оставаться гением.
До людей не доходит, что гений – гениален в чём-то одном, а в остальном он может оставаться совершенным болваном. Да ещё и с дурным характером и вредными привычками.

Из жизни гения постоянно пытаются сделать эталон, образец для подражания.  Как будто, если ты подстрижёшься налысо, как Маяковский, будешь жрать водку как Есенин, лупить крепостных как Некрасов, или эмигрируешь как Бродский, то тут же начнёшь писать хорошие стихи. Лучше всего, при этом, ещё и парочку раз погибнуть на дуэли. Это уже для полной гарантии гениальности.

Быть гением – тоже, своего рода, работа. Это ж сколько нужно трудиться, чтобы соответствовать представлениям людей о себе!

Жизнь гения подразделяется на личную и публичную. Личную жизнь человек живёт для себя, публичную – для других. Чтобы доставить людям удовольствие. Чтобы избавить их от скуки, предоставив возможность почесать языки на чужой счёт.

В отличие от личной, жизнь публичная мало влияет на поэзию. То есть, на стихи влияет, а на поэзию – крайне редко. Можно написать кучу стихов на потребу толпе, но к поэзии они имеют весьма отдалённое отношение.  Влияние личной жизни куда как сильнее. События, которые происходят с поэтом, не обязательно становятся стихами, но неизбежно влияют на творчество. Конечно. Влияние это не всегда прямолинейно и демонстративно.

03 11 006
Можно ли писать стихи на заказ? Можно. Но при чём тут поэзия? Срифмовать можно вообще всё, что угодно. Даже бухгалтерский отчёт. Но всё это так и останется бухгалтерским отчётом. И не более.

03 11 007
Зря нас уверяют, что поэт из любого события может состряпать стихи. То есть, конечно, может. Из любого события, которое происходит с кем-то другим. А вот происходящее с поэтом лично… Если поэт описывает какое-то событие, значит, оно не так уж сильно его потрясло. Нанесло не рваную рану его душе, а скорее – болезненный укол. Либо он уже перегорел, перекипел, переживал и пережил. Теперь можно и стихами поразвлечься.

«Ах, любимая меня покинула! Ох, бедный я, разнесчастный! Ой, пойду и удавлюсь!» —сразу ясно, что с «любимой» поэт давно распрощался, и то, что она ушла именно сегодня – прекрасный повод поплакаться в жилетку, и не более того. И вовсе он не удавится, а наоборот, пойдёт пить пиво.
Что написано – уже не болит.

 «Истинное горе безмолвно». А некоторые раны души никогда не заживают. Душа лишь окружает их своего рода капсулой, чтобы они не саднили так сильно, чтобы можно было жить дальше и кушать щи. «Они ведь посоленные». И если, даже через много лет, случайно коснуться такой раны, то оказывается, что боль не притупилась. Она такая же острая, как и раньше. А на фоне благополучия – ещё острее. А посему, стихов из этого не сляпаешь – слишком больно.
Как бы объяснить попроще-то? Ну, например, ткните себя ножом в бедро. Больно? Конечно. А спустя пару дней засуньте в рану палец и поелозьте им там. Больно? Ещё больнее. А теперь одновременно с этим попробуйте писать стихи. Ну и как? А никак. Невозможно писать. Боль не даёт. Нет, написать-то можно, но лишь когда боль отступила, и рана затянулась. Но с душевными ранами такого заживления не происходит. И поэт просто избегает боли и всего, что с ней связано. Бережет себя.

Зачастую, «переживания поэта» – это блеф. И весь литературный процесс – не воспитание чувств, а распродажа мозолей от печатной машинки. Занозив пальчик, литератор опишет предсмертные муки Анны Карениной. А буря сахара в стакане превратится в жуткий катаклизм планетарных масштабов.

Более того. Очевидцы, как правило, хранят гордое молчание, потому что считают, - пережитое невозможно описать никакими словами. Нет таких слов. Ещё не придумали. Одна только буря эмоций. А описанием событий занимаются те, кого это сильно не задело. Мимо просвистело. Все переживания прошли в воображении.

«Швед, русский, колет, рубит, режет…». Сразу всё понятно. Понятно, что на войне поэт не бывал. Иначе, не было бы в его стихах той игривой лёгкости в описании страшных событий. Я думаю, что если бы Пушкина угораздило топором оттяпать себе палец, то и тогда он не смог бы написать этих строк. Любой намёк на колюще-режущие предметы натыкался бы на пережитое. И вместо легковесных погремушек, перед нами открылись бы ужасы войны во всей её неприглядности. В одном клубке сплелись бы и животная радость зверья, и пронзительная боль, и хрипы агонии, и вонь от разлагающихся трупов, вопли и горе близких, онемевшая земля, и похмельное раскаянье, и кисло-горькая блевотина от тяжёлого смрада с полей, и легкие ангелы, подбирающие души павших – наших ли, шведов, всё едино, и… Уж Пушкин-то сумел бы это описать. А вместо этого – трень-брень балалайка. 
Заметьте, что в мемуарах, в хороших мемуарах, мало описательности. Для них характерна сдержанность. И именно эта сдержанность подтверждает достоверность произошедшего. И наоборот, цветастые описания, «половодье чувств» с обилием метафор, вызывают внутреннее недоверие. В подобных опусах слишком много выдумки. Читатель имеет полное право заявить автору: «Не верю».

03 11 008
Взаимоотношения Поэта и читателя не исчерпываются стихами. Читатель постоянно ждёт от поэта чего-то большего, чем просто стихи. И поэт вынужден соответствовать. Нельзя быть свободным от общества и получать за это деньги.

Поэт создаёт себе определённый имидж, и старается его придерживаться, дабы не разочаровывать поклонников. Разочарованный поклонник – уже не поклонник. (Если девица родила – она уже не девица, если свинья вспорхнула – она уже не свинья. И так далее).
Имидж поэта может быть различный. От Вселенского Засранца до Вдохновенного Небожителя. И каждый имидж имеет своих поклонников. От бабника и бузотёра до Прекрасного Принца. Это и есть та самая «жизнь для общества», напоказ, на публику. Поэт сохраняет верность имиджу, а поклонник хранит верность поэту.
«Хлеба и зрелищ!» Кроме пищи духовной, поэт становится поставщиком «зрелищ». «Зарезан на потеху римской черни» (М. Твен) Плебс вопиёт, и поэт самоотверженно исполняет то, что от него требуют поклонники.

Эпатаж Маяковского и томная загадочность Блока – работа на публику. Основной, может и неосознанный, мотив – вызвать к себе интерес и подогревать его, не доводя до кипения. Публика негодовала на выступлениях Маяковского, но залы были полны. Парадокс? Ещё бы. «На Маяковского» ходили специально, чтобы понегодовать, повозмущаться, поорать и побезобразничать. Толпу не интересуют стихи. Ей подавай личность поэта. Что он ест, с кем он спит, есть ли у него прыщ на заднице или крылья за пазухой, и что он всё-таки выкинул на пути из Петербурга в Москву? Да быть того не может! - сладко повторяет толпа с надеждой, что и впрямь было. Если уж он по дороге такие номера откалывает, то что нас ждёт по прибытии! Уму непостижимо! Новая любовница? Гарем? Педераст? Ну, это уж слишком! - радостно негодует толпа. И впрямь, слишком. До этого лучше не доводить. Пройти по болоту, не замочив подмышек. Постоянно быть на виду и служить объектом для слухов и сплетен. И не так уж важно, ушёл ли поэт в монастырь, нацепил жёлтый галстук или подрался в кабаке. Лишь бы об этом говорили, лишь бы это попало в газеты.

Из двух событий: 1 Поэт выпустил новую книгу, и 2 Поэт на спор нагадил в свою шляпу – в газеты попадёт именно второе. О первом могут упомянуть, но в связи со вторым: «Кстати, недавно вышла новая книга того самого поэта, который нагадил в шляпу». Скандальная известность – лучшее средство оставаться на плаву. А стало быть, и увеличить продажу своих книг, и свои доходы. Все хотят хорошо кушать. И поэты – не исключение. А чтобы хорошо кушать, мы должны больше и чаще зарабатывать. Стихами сыт не будешь. Так что, или имей постоянный источник доходов, или, уж будь любезен, развлекай публику, ублажай её. А она тебя за это покормит. Так дрессированные бобики исполняют сальто за кусок хлеба. Так и поэт становится на задние лапки.

03 11 009
На привязи у Дома Литераторов скучала стайка пегасов. О них позабыли.

03 11 010
Казалось бы, какая разница, где писать хорошие стихи – в Воркуте или в Москве. Но нет.

Поэты жмутся к крупным городам. Потому что, написать-то можно и в Воркуте, но выгодно продать – только в Москве. Именно в Москве, в столице, имеется самый большой отряд потенциальных покупателей. Именно в Москве ты будешь на виду у придурков и средств массовой информации.

И покидать столицу на долгий срок не рекомендуется. Пропадёшь из виду лет эдак на пять, и придётся начинать всё заново. С самого начала. С новым имиджем. Потому как старый твой имидж – уже история, легенда. А если ты был достаточно популярен, то будь уверен – твой прежний имидж уже примерили на себя многочисленные подражатели. И ты можешь легко среди них затеряться. Конечно. Самые верные твои поклонники, по старой памяти, ещё купят твою книгу. Но как немного их осталось! Толпа же увлечена новыми кумирами. И вновь завоевать её симпатии – ох как непросто. Проще всё бросить, и до конца дней оставаться «живой легендой».
Хорошо тем поэтам, у кого есть своя «команда», которая всячески его рекламирует, превозносит и воспевает его «подвиги».

При желании можно разрекламировать кого угодно. Даже полную бездарность. Назовём его безграмотность – особенностью стиля, свободного от предрассудков; его тупость – конфликтом между общеизвестным и непознаваемым; его хамство – своеобразием художника… Из любого стихотворения можно понадёргать «гениальных» строчек, из любого дерьма можно сделать конфетку.

Весь секрет: фантик + отдушка. Так делаются и эстрадные кумиры. Так делались и поэты. Имидж + команда.

- А стихи?
- А при чём тут стихи? Стихи, само собой, должны быть. Желательно, хорошие. Желательно, но не обязательно. Стихи сами по себе, а имидж сам по себе. Конечно, одно связано с другим, но зависимость не так уж велика. Ты можешь писать стихи какие угодно и о чём угодно. Но если они не вписываются в имидж, не спеши их печатать. Пусть отлежатся. Хуже они от этого не станут. Ну, если уж совсем невтерпёж, печатайся под псевдонимом. Это, кстати, прекрасный способ проверить чего ты стоишь без своего имиджа.

03 11 011
Смена имиджа может оказаться весьма болезненной для твоего кармана. Старые поклонники в тебе разочаруются, а вот появятся ли новые – это ещё вопрос. Можно привести массу примеров, как смена имиджа хоронила кумира.
Но, с другой стороны, имидж не должен застаиваться. Постепенный отход от кумира начинается на пике его популярности. Общество развивается, и имидж должен развиваться вместе с толпой. Должно происходить постоянное обновление. На старой кобыле далеко не уедешь. А самые блестящие шутки быстро приедаются и тускнеют.

Талант не аксиома. Это – теорема, которую приходится ежедневно доказывать.

Пока ты стоишь на пьедестале, остальные уходят вперёд.

Твоё творчество, твои находки служат трамплином для других. Не нравится? Прыгай сам. Начнёшь почивать на лаврах, разморит, задремлешь и не заметишь, как окажешься в полном одиночестве.
Всё требует постоянного развития. И стихи и имидж. Стихи отражают развитие души, а имидж – развитие общества.

Поклонники многое могут простить поэту. Не прощают только неоправданных надежд.

Ведь поклонник надеется на поэта, доверяет ему. Доверие – привилегия избранных. И сопряжено с ответственностью. Больной доверяет врачу своё тело, читатель доверяет поэту свою душу. Не оправдываешь доверия – пошёл вон! И, как сказал поэт: «Один светильник разума угас. Другой светильник разума - назначен»