Ольге Конончук, не боящейся псов

Хельга—значит, святая.
В венце из живых одуванчиков
она шла за птицами,
которые летят рождаться на юг,
и застряла в Сибири,
в живой ссылке.
Горластые вор-оны в законе
уважительно замолкают,
когда она проходит по дымным свалкам
(в непронзаемой пелене одуванчиковый венец
оставляет тусклый свет),
собирает самые крепкие доски и остается чистой.
Доски—не для креста,
а чтобы чинить пробитую крышу.
Живой острог--тоже
дом с видом на небо.
Поэтов ссылают рождаться в Сибирь...
Она любит всех живых существ,
от уютной мыши в листве,
до коровы, жующей траву с буддистским спокойствием.
Она—защитница зверей, мерзнущих в человечьей шкуре
и без страха кладет в хищные рты
ложки манной небесной каши.
Озверевшие люди
руками в исколотых змеящихся венах,
глотками, пьющими ядовитый огонь из стеклянных бутылок,
приветствуют пыльную бурю, застилающую разум.
И она вытаскивает тех, чью душу
выдрали из тела порывы бури,
и силится вдонуть душу обратно.
Пыль не оседает на губах--
она всегда остается чистой.
Она настолько любит всех существ,
что не отбивается
от своры человеческих псов,
и клыки не причинят ей вреда.