По стопам Шопенгауэра

I

Я хотел бы предаться праздности- ведь это благой порок.
Плодить в серых массах заразу не переступая порог
Дозволенности, что прописана с кодексе автократа
И самой блудливой шалаве вручить ярко-алый цветок.

С колокольни плюя на порядочность кучки людей- их не
Носило в притонах окраин, им грех воздавался вдвойне,
Поскольку обыденный лепет о вытоптанной морали
Для них, точно хлеб и портянки, всегда остаётся в цене.

Построить бы государство, где не гнобило бы люд,
Ибо верха иерархии, как скользкий холодный спрут,
Впиваются в жертву присосками и травят утробным ядом.
Пора устоявшимся принципам присвоить другой маршрут.

Пора прибегать к инквизиции- вакансию для палача
Открыть в каждом первом районе, чтоб офисная саранча
Поменьше меняло бы статусы на грёбаных «одноклассниках»
В период рабочей недели, обузу безделья влача.

II

Я хотел бы скормить себя ненависти, но оная внемлет мне
И чёрным рабом повинуется. Вопль правды топя в вине
Она не пускала корни в сухой чернозём чьей-то самости,
А молча бесслёзно плакала раскушенной ведьмой в огне.

Пусть правда, что злость рукокрылая парит в желатине небес
Над скопищем обезображенных танцующих полонез-
В уродстве есть градус прекрасного и близкого к эталону,
Но вряд ли священник вколотит на общей могиле крест.

И смех в тонзиллитном горле не более, чем любовь
К морозной проказе, к страданиям. Выкрикивая «Fuck off!»
Лицу ничего не значащему в пространственной обстановке,
Злорадство всегда оправдает вонючую падаль слов.

Пора прибегать к инквизиции- отрезанные языки
Не есть результат словоблудия всем мнениям вопреки,
Так же и нож гильотинный не лечит мигрень и похмелье,
А лишь аннулирует ненависть (вернее её ярлыки).

III

Я хотел бы расплавиться в лени маслом на сковороде,
Куражиться круглые сутки чёрти с кем и чёрт знает где:
В искусственных звуках брейкбита весёлый и проспиртованный,
Подобно голодным блохам в солженицынской бороде.

Лежать на скрипучем диване в обнимку подругой- вот то,
Что жаждет моё поколение,- разгромленный цирк шапито;
Все клоуны давно в запое, а рьяные акробаты
Просачиваются в инвалиды, как аква сквозь решето.

Приятно на нарах дрыхнуть по десять-двенадцать часов
На слушая рык арестантский- рулады слюнявых псов.
Как здорово спать и не думать о том, что настанет завтра
И к дверце часов с кукушкой тугой прикрутить засов.

Пора прибегать к инквизиции. Садисты, ну где же вы,
Мечтающие о созерцании простреленной головы?
Быть может и школьный директор затешется в чёрный список.
Ну где же вы дети опричнины, щенята народной молвы?

IV

Я хотел бы молиться глупости, как в средневековье Эразм
С фамилией Роттердамский. В душе назревает маразм
От форменного безобразия творящегося в подсознании.
Некто растлит шаткий разум, точно смертельный миазм.

Так школьник молотит учебником недруга по башке
С надеждой, что тот поглупеет. Ссаниной в ночном горшке
Смердит показная безнравственность насморк другим пробивая.
Единственный метод лечения- пробка в прямой кишке.

Сошедший с ума не раскается за свой неказистый путь,
Лишь скажет друзьям на прощание приятную сердцу муть,
Чтоб вечность его запомнила, как доброго сумасброда,
Который хотя бы верил, что карму не обмануть.

Пора прибегать к инквизиции. Пусть впадины выжженных глаз
Порадуют всех незрячестью в самый последний раз
И эта страница закроется, как дверь в конуру преисподней.
Прощайте надменные грешники- мы любим и помним Вас;