Мотыльки

   Мотыльков не берут за крылышки,иначе их пыльца сотрется, и они не смогут летать. Им надо просто протянуть открытую ладонь. И поскольку мотыльки создания любопытные, то с радостью примут приглашение поиграть. Иногда они порхают над моим столом в свете настольной лампы. Моя кошка лениво заигрывает с ними, но никогда не пытается поймать. Я не знаю, где спят днем ночные бабочки, но ночью они всегда возвращаются. Не хочется верить, что их жизнь длится не более одной-двух недель. Порой я наблюдаю за их причудливым танцем над лампой и вспоминаю своих соседей - арабскую семью с двумя детьми, ночной пляж, и арбуз. Мы часто выезжали развеяться на этот пляж, посидеть у моря, поболтать и покружить с мотыльками. МустАфа, младший из детей, тогда ему было два с половиной года, - моя единственная любовь в этом городе. Все развлечение этих детей – одеть чистые джинсики и рубашки и поехать в центр, поглазеть на толпу, посмотреть на «кабара» (чудовище), - ряженных-зазывал у кафе, побродить по магазинам. Мустафа и его брат Мумин носились среди туристов, смеялись, глазели на витрины, дергали меня за одежду, а потом, утомившись, затихали на руках у кого-нибудь из нас, взрослых. Тогда мы покупали арбуз и ехали часа в три ночи на пляж. Над этим пляжем стоит монумент в память погибших в авиакатастрофе в январе 2004 г. Он ярко освещен, и рядом всегда дежурит полицейский. Мы по-свойски махали ему рукой, спускались к морю и устраивались на нижних ступенях лестницы, чтобы не торопясь разделить арбуз на равные части. Один большой кусок дети всегда относили служителю порядка. Тот с неизменной улыбкой принимал подношение и снова махал нам рукой.
   У этого монумента всегда порхали ночные бабочки. Их было множество. Они легко садились на руки, плечи, волосы, одежду. Дети ловили их, глотали арбуз, визжали, крутились вокруг меня, словно сами были такими же мотыльками. Мумину – мальчику с лицом ангела - нравилось их убивать. А я учила его держать ладонь с мотыльком открытой. Он с готовностью повторял все мои движения, но я знала, что стоит мне отвернуться, он опять сожмет руку в кулак. Вместе с мотыльком. Этот мальчик меня обескураживал. Я не обделяла его вниманием, но как-то раз он, увидев, что Мустафа не слезает с моих рук, поймал его в укромном уголке и прижег ему грудь сворованной у отца сигаретой. «Адраби Мустафа, Элина» - «Ударь Мустафу, Элина», - говорил он, если его брат начинал шалить и дергать меня за волосы. Порой я сходила с ума от такой жизни и, возвращаясь с работы, не включала в квартире свет, чтобы побыть одной. Но стоило мне забыться и зажечь ночник, как в окно начинали биться мои мотыльки. Я открывала дверь, шла в душ, переодевалась, поднималась в квартиру их родителей, а потом мы снова ехали в центр и на пляж. Маленький, лопоухий Мустафа садился рядом со мной на ступени, прижимался худеньким теплым тельцем и тихо смотрел на звезды. Иногда он показывал на огни летящего в ночи самолета: «Эда, Элина?» - «Что это, Элина?». – «Тайяра», – отвечала я. Он довольно смеялся и что-то быстро начинал лопотать на своем детском наречии, из чего я понимала только то, что когда он вырастет, то они всей семьей сядут на этот самолет и прилетят ко мне в Россию. На четвертый день после того, как я переехала в другой район, чтобы быть поближе к работе - в одной тунике, сандалиях, замотанная, с лэп топом и сумкой с вещами по первой надобности, - на четвертый день, едва я закончила отдраивать новую квартиру, они ворвались ко мне, без звонка, запросто как и прежде, и опять перевернули все вверх дном.
   Мумин вошел первый. Основательно и серьезно осмотрел комнаты, проверил, разложены ли по местам мои вещи, чистая ли посуда в шкафах, есть ли продукты в холодильнике. Потом, как маленький король, он долго стоял на балконе - зелень, бассейн, фонтаны, детские площадки, крытые переходы между домами и увитые цветами террасы. По утрам, когда не слишком жарко, я сидела на этом балконе, слушала воркование голубей, пила кофе и смотрела на море. Этот район разительно отличался от того, где жили мои мотыльки. Я поняла, что Мумин увидел это, когда он по-взрослому посмотрел мне в глаза и спросил: «Эда, Элина, отель?» - «Что это, Элина, отель?». Я, стараясь не отвести взгляда от этих серьезных карих глаз пятилетнего мальчика, спокойно ответила: «Да, Мумин, это отель». И тогда он разжал свой кулачок и протянул мне открытую ладонь: «Энта квайса, Элина». – «Ты – хорошая, Элина». А в это время мама этого мальчика, моя подруга Раша, стояла за моей спиной и до боли сжимала мне запястье.
   И до сих пор дома, когда я смотрю, как мотыльки кружатся вокруг настольной лампы, я всегда непроизвольно разжимаю ладонь. А потом иду в кладовку, открываю старинный буфет, где стоит множество пустых бутылок с записками внутри, и ищу ту, в которой спряталось короткое смс: «Elena, come». Кто-то из моих мотыльков научился писать на английском. Всего несколько слов.