А Поэта забавляет - февраль 2001 г

ГЛЯДЯ  ПРЯМО

Колосится мягкий дождик,
сыплет зернами крупа.
Светят в небе ярко звёзды...
Увела меня тропа
в неизвестность по туманам
из росистых облаков.
Всё издать не по карману –
множество моих стихов.

потому издам поэму
о двадцатых я годах,
разделю на две в ней тему,
большей частью в деревнях
вырезали скот с народом
сверхидейные вожди
во главе с тупым уродом,
но всё было впереди.

Да любой вам скажет сыщик,
глядя прямо в окоём:
– Мы в стране воров и нищих
испокон веков живём.
И сегодня та же участь,
тот же самый коленкор –
управляет вновь, не мучась
совестью, чекистский вор.


СТОИМ  В  СТОРОНКЕ

Корка зреет апельсина
на окне забытых дней.
Рассыпается Россия.
Расседлав гнедых коней,
Русь не мчится, прозябает
под забором злых эпох.
А Поэта забавляет
многословие пройдох
о спасении державы
гимном сталинских времён.
Занимаются пожары
кровью политых знамён.
И опять стоим в сторонке,
и встаем под гимн вождей.
Шлют опять всем похоронки.
Нет сражения важней,
чем за пост в России нищей
быть у этих на виду.
Ветер... ветер... всюду свищет,
ищет тихую звезду.


ПРОЗРАЧНОСТЬ

Печать осеннего испуга
лежит на кронах у берёз.
И листьев золотая вьюга
уносит эхо летних грёз.
И тишина плывёт над лесом,
прозрачность синяя пылит.
И ветер воет ночью бесом,
сдувает онеменье с плит
и с тихой памяти погостов,
сжигающих листву дерев.
И от безумия так просто, –
своё желание презрев,
уносит вдаль осенних сказок
печаль туманных огоньков.
И паутина неувязок
дождями льёт из облаков.


ДВЕСТИ

Я одинок на Свете бездуховном –
стремлюсь подняться выше над собой.
И увязаю в памяти греховной,
и словно погружаюсь я в разбой.
Отверженный иду дорогой чести,
по совести живу в кромешной мгле.
И часто вспоминаю цифру – 200,
что выпало увидеть на Земле
прожившего Поэта в той эпохе,
когда дуэль почетною была.
Он прожил жизнь свою на вдохе,
не складывая никогда крыла.


ВНОВЬ

Безымянные свободы
поимённых падежей.
Вновь безмолвствуют народы
под пятой крутых вождей.
Вновь туманятся просторы
и горит в сердцах огонь.
Мы, покрытые позором,
трём задумчиво ладонь,
морщим лбы, безумству храбрых
поклоняемся в ночи,
наступаем вновь на грабли
и, как водится, молчим.


И  КРУЧИНИТСЯ

На заснеженной дорожке
остаются не следы,
отпечатки осторожных
укативших со звезды
по простору неба в синем
чистом бархате ночном.
И кручинится Россия
в измерении ином.