Разговоры с адмиралом

              I
Североморск. Я прихожу сюда.
Смотрю: опять постройки и поломки.
Сюда входили в створ мои подлодки.
Там - уходили медленно друзья.
Мне хочется кричать, но тяжки мысли.
Вам, молодым, заламывать бы руки...
Из слов молитвы медленной науки
прощенья не сложить. Мне легче свистнуть.

Мой адмиральский вид благообразен.
Бьют склянки. Китель чёрен. Череп гол.
У пирса люди скачут. Баскетбол.
Сей спорта вид, в мои года опасен...

               II

Бессонными ночами старика
я всё хожу от юта и до бака:
так сторожит пожарище собака,
не веря, что хозяев больше нет.

Отрезанная ноет в тьме рука,
и тянется к снотворному во сне.
Так щука верит в вечность на блесне.
Да мертвый кок готовит сто котлет.

                III

Здесь нет экскурсоводов, ибо след
ухода субмарины на заданье,
похож на списки левого преданья:
был, рыцарь, блин... А памятника нет.

Работа наша, моряки, простите,
вдруг переходит в комнаты архивов.
Так, результаты нервных спазм и срывов
вдруг обнаруживаются в простатите...

О той войне писали и лудили
сто тысяч мудрецов, да не о том.
А мы ведь были. Мы взаправду были:
фаланга, а не ржавый лом...

                IV

Ах, да... Устройство лодки... Если интересно,
она похожа на железный гроб.
Корма, рули, отсеки, гальюн, вода и плесень,
торпеды, трубы, люки, Вечно бесит
затейливая смесь солярки и дерьма:
как знак особый обстоятельств места,
особенно, когда кругом штормА.

Не хватит места даже на подскок.
Движенье тел, - по-русски, - лодка схавала.
И все это венчает перископ -
прибор для изученья глотки дьявола.

                V

Там даже места нет, чтобы повесить
вруна, насильника, возможно командира.
Представьте море как кусочек сыра,
где в каждой дырке дышит субмарина,
где места нет интригам или лести,
нет щели, где бы поселился клоп.
Там проще командиру дать вам в лоб.

Здесь, если всем убить друг друга,
(а нас числом бывает и до роты),
мы ляжем, словно братья, вечным кругом,
роднее тех, что в банке под названьем "Шпроты".

Мне б не хотелось вас учить понятьям:
кильватер, румб, присяга, долг, семья.
Есть вера. А в чистилище - скамья,
где все мы, в воскресенье, рядом сядем.

               VI

Ведь мы идем?
Взаправду - мы идём!
Идём внутрь шторма. Греем нами воздух.
Мы ходим, будто в шахматах конем.
Мы верим - Север лично нами создан.

Полет торпеды - это песнь шмеля
навыворот. Тупое насекомое
не ощущая в воздухе себя
уходит в воду, пребывая в коме.

Подвсплытие. Зализывание ран.
Клинкеты, протекающие вечно.
Всё это - будто сломан в доме кран.
А дом, и дворник вместе с ним, беспечны.

             VII

Да, там - в огромной впадине к норд-осту,
нет, к норду, - ты лежишь уже сто лет.
А может меньше: ведь хронометр молчит,
там, где губами рыбы извлекают бред...
Всё растворилось в немоте, включая кости,
и твари глубины не лезут в гости,
лишь рубка, будто хрен, в аду торчит.

Наверное, мы победили. Это знание
в величье океана, в толще лет
- для нас уже не смысл, а лишь догадка.
Так ткань таит в себе размер заплатки,
так этот конь, по слухам, тощ и блед,
так над рейхстагом развивалось знамя.

Там, в глубине - железо, ржа, коренья,
останки кораблей, пространство дна.
Но та Победа - наша навсегда.
Вверху - плеск волн.
Внизу - всего лишь время.

Мы распахнули легкие, как сферы,
вместив в себя приливы и отливы;
не терпит Молох эти перерывы,
на море смерть не терпит полумеры.

            VIII

От кромки океана строг и прост,
шагал по-старчески, и тяжело дышал,
как будто по компАсу - курсом ост,
войны великой вечный адмирал.
И зайчик - отражение от черепа
взлетал, метался, словно бы душа
в пространстве неопознанного берега.
 
             IX

Его забрали через полчаса.
Под левой мышцей ком, во взгляде - слово.
Он всё глотал последний кислород,
у неотложки скомкался народ
портовый.

             X

Одновременно, как щелчок и спуск,
мы вдруг узнали: - в море умер "Курск"...

             XI

Висел над океаном гам и гул.
Ломились журналисты к президенту.
Он утонул.
Он просто утонул.
Не шлите писем.
Кончились конверты.