Накануне надоело...
Сомнительный слух.
I.
Сегментны: сани, сон, сенат и лист,
на улицах народ к проезжей жмётся,
“Необходимо надо уколоться…” –
спросонья шамкает сенильный эскапист.
От верхних “ля” сойти ногой в камыш,
застыть в воде густеющей по пояс,
что этот шут, стрелой проткнувший полис,
как бишь его – Гирш, Мышкин, Тохтамыш?
Какую чушь несёт протоколист,
когда бумага терпелива сроду,
по роду практики сановному уроду
цивильный заготавливают лист.
Ручей исток упрятал неспроста,
охочих тьма, опрятных кот наплакал,
колокола достались тем, кто крякал,
лакая неприличные места.
Трещит углом варения венец,
вся соль земли присвоена суставом,
с таким биохимическим составом
сгодишься лишь червю на леденец.
II.
Спят в Эфесе чьи-то дети, время смутное течёт,
мир ещё не знает внутренних сгораний,
нефть упрятана в подклети, нечет скученней, чем чёт,
и печёт литьё печатное в коране.
Кто облизывает пятку, вынув рану из стрелы,
кровь зелёную нацеживая в ужин,
попадающих в “десятку” зорко выследят орлы,
клюв изогнут, взор имперен, зев обужен.
Нет ущелья глубже голода в аду кладовщиков
и бесплодней каменеющего слитка,
прогуляюсь налегке в сопровожденье васильков
к валуну, чей склон ослизила улитка.
III.
Не носите в самолёте турбулентное бельё,
не дразните самку аэродинамку,
хлипки хвостик и закрылки, фюзеляжик слёзы льёт,
облака на нос напялив, как панамку.
IV.
Ненаглядных обглодает, словно пресных и простых,
девка смертная, костлявая как лящик,
как же можно, чтоб в глазницах желтокостых и пустых
всех свалили скопом – чистых и гулящих.
V.
Очень даже быть собакой, а лошадкою не быть,
или пуще быть лошадкиной собакой,
не скитается Итака, не скругляются кубы,
и Лусия станет в очередь за Пако.
Нет копытам разрешенья, чтоб частить туда-сюда,
лапы носит где придётся как попало,
на повестке вымещенья сурдодушного суда
шум случайный тайны пола среди бала.
VI.
Я люблю русоволосую шатенку,
пёсик маленький облаивает стенку,
ходят дугами кудлатые бока,
воздух свеж разрядом грозного озона,
пудрит тело театрального сезона
скользкий тальк дущещипательных токкат.
VII.
Шёл вразвалку деренчливенький трамвайчик,
освещая набегающий снежок,
нет закона, чтобы кушать каравайчик,
обижая небреженьем пирожок.
Переулки разбегаютcя в безвестность,
заполняются туманом из низин,
соблазните эту низменную местность
содержимым потребительских корзин.
Вата в рамах грязноватыми комками,
ждут во сне изобретенья колеса,
топят девочку восьмое лето в Каме,
а она визжит, как рыжая лиса.
Половицы гнутся к измененью пола,
рукавицы рвутся к цыпкам до седин,
аттестат не от души вручает школа,
серый гнёт педагогических сурдин.
В голове дозрела гурьевская кашка,
надоел изюм, как визг стальной пилы,
в промокашку заворочена букашка,
соты крылышек прозрачны и милы.
Космос хмур, как обрусевший супермаркет,
продвигающий просроченную чушь,
от звезды до торжества акцизной марки
едут козлики по скользкому лучу.
Каюсь честно я, что я почти что спятил,
пячусь тесными отнорками во тьму,
у акаций есть приятель – пёстрый дятел,
он стучит в коре живущим потому.
Траектории корпускул искривились,
солнце село от усталости в кусты,
в травянистости шу-шу возобновились,
переходим между листьями на “ты”.
VIII.
Ирине.
Произведёшь на свет котёнка со стригущим лишаём,
соседи радостно хихикнут в рукавичку,
мы безошибочно гримаски нелюбимых узнаём,
при передрягах вынося их за кавычку.
Ветер мёл листвой намокшей, набухали облака,
день струился узкой ленточкою в ужин,
суждено прощать любимым даже дряблые бока,
всё равно никто другой вовек не нужен.
IX.
И её “киске”.
Этот опыт грязноват и непристоен,
как конюшни, иже Авгий содержал,
протестанта возмущеньем удостоен
возбуждённым искаженьем падежа.
Это место так смешно, что блюдца бьются,
чиж взъерошенный с прослойкой ветчины,
тем не менее им девы отдаются
от Кигали до лесов Галичины.
Без него цена им ровно вполовину
на заклинившемся намертво торгу,
если неоткуда вынуть пуповину,
лучше медный грош на паперть сберегу…
…угу…
Soundtrack: Andrаs Schiff, Beethoven, Piano Sonata c-moll op.10 №1- I. Allegro molto e con brio.
Свидетельство о публикации №111121305474