В. Соснора. Столбы судьбы

Из "Книги пустот"
 
1

     Встал и вспыхнули глаза, это будильник опоздал, неслись по проспектам, сели в автобус. Да, свободно тут, независимо, сидят на станции в белых блузках. Моросит. Ло Ш. говорит, что ходют до 9 час., а потом? — спросил я, — ползут? — потом хулиганский час. Но шоферы настроены по-нормальному, я махал бумажником, свистнул такси, подошло, подскочило, и шофер очень любезно нас довез.
     Веточки вербы в графине. Это чего веточки? — спрашиваю я Ло Ш. В баре гладкоствольные доски, пьют черный кофе с водой, у девушек мелкозавитые волосы, юноши убирают фарфор. У людей холщовое, скользкое, хлорвиниловое, цепей нет, город огненный; городок.
     У хутора треугольнички, охряные, я и живу. В белом молоке ложка. Тыквы на полу, греются у печки: блекло-оранжевая, зелено-зеленая, с проседью, бл.-зеленая. У молока привкус водицы. Стоят свечи. Свечи горят как чай.
     Может, интрига фразы, действие, сюжет — мешают, помеха, как малиновое варенье к брусничному, как молнии кремовой тыквы (обтекающей). Еще будут мастера, они будут копировать ножки швейных машин, старинных, а потом и сами надумают. Народы, жившие до нас, антикварны, антиквариат, государства тоже, их черепа, на фоне нашего населения даже скелет 19 века чудодействие, редкость, как друг. Найдешь ли династию машинных королей? — не прививаются. Дышат ошибочно кости, о бедный, бедный, уединенный мир, я вижу разрывы цепей только чтоб окунуть себя в студень, насилие, бескрайние руки тянутся в воды и берут рыбин. Но эти рыбы и последствия питания ими.
     Яблоко — белый ком, кольцо всмятку, яйцо Адама в нитратах. Я думаю об апреле, о косточках, анималистических, о их красивых руках, о песнях опер у чаек апреля, когда сейчас туман, туманится. И рот — жалкие лукошки, полные едящих зубов. Мясо на лице и руках становится одинаковым, волосы не приручаются, если вымыть, то морда краснее тела. С горы шли митинги, выворачивая подошвы, очень похоже на полиомиелит. Мне снятся пилы и занавески, нитяной тюль, оттянутые выпукло, и связь между стеклами в воздухе. У столов неокубизм с пустотой между ножек, и стулья объемны, а сядешь — сразу же плоскости. Ло Ш. выпятила губы, синие. Обед: картошка, облитая белым и чашка воды из курицы (выжатой). Дорогу подняли на высоту отвеса, обложили камнями по краям, расчесывают прошлогоднюю траву, чтоб на холмах были линии, как на гравюрах. Лягушка в пятнах, но не леопард она, ткань лягушки оригинальна, но она не лирик, Христос не растет на деревьях, а плотно прибит к бревну, рост окончен на четырех гвоздях. Я тихо хожу, толстые туфли, черно-неподвижные хороши, но не бегут. На озере утка ткет, булькая, больше никого в воде нет, жалкий, лишний день, неодушевленная пахота полей, тетерева хлопают крыльями, деревянными. Пятимерные земли тех лет! Весенняя вода из крана, в руки нам бежит, блестя. Гласные слоги идут до утр, в воде рыбак с тросточкой, со шнурком, на монокль рыбку удит, светло-красные зайчики по воде. Но холод. Хоть солнце. Дорога утрамбована. Картоны света. Серп луны и жаворонок в перекрестье летит; серый день, суточный, лоханный. Ночь подходит. Кисточки тушью полнятся. Сны несильные, ходишь с пятки на носок, теплынь, утка взлетела, оставив круги. Ел ловко. Ночию взлаяла собака, и шаги твердые, быстрые, — ежик, или ребенок. Это ребенок бегал в ночь вокруг дома, топоча, с луною, это он в тьме за стенкой, незрим. А звезды как прутья стояли над ним. Это змеи бегали вокруг дома, гремя. Ущерб луны максимальный, число ее лучей. В лесу береза, в нее вбит деревянный кол, вставлен желоб и подвешено никелированное ведро — течет сок, полный каплями. Ведро доверху, попил. Водица березовая. По всему лесу ведра висят. Цветочки на деревьях. Вокруг костры, но разве костер — круг? кто горит в пламени кругов земли, земляного «да»? цветет огонь, но разве я люблю огонь, он — родина с выпуклыми глазами, перелетевшая из синуса 23 пи ЭС, это змей, вырвавшийся из вен по неопытности времен. Блестят штаны. Березовый сок выплыл, бутыли пусты, сегодня в бане музыкант и митрополит с толстым землекопом, высшее общество, — сказала Ло Ш. У озера рыба взлетела. Кто это? — спросил я, — от нее круги внизу и вверху. — Это рыба, — сказала Ло Ш., она летит, крича, трепеща и обратно в воду летит.
     Собаки на пути лаяли от услуг. Я надел свитер в белую клеточку. Льешь воду в печь, а из нее пар, хлынул пот, как из березы. Долго шел домой длинными шагами, уменьшилось зрение, солнце не вижу, луну расплывшуюся по концам, собак не вижу, машин не вижу, только у носа, еще я видел музыканта в бане, рыжетелого, апрель ты апрель, первомайский парад! На дереве цветочки, как бабочки, усеяно. Как мило — цветут тучи! Лягушки, большие, в тяжелом, птицы верещат везде, это чертово шоссе режет мне дорогу в мир, не могу перейти, п. ч. собьет, и стою, смотрю в никуда, а потом иду боком по краешку в другую эпоху.
     Видения дня у меня, как шли по пахоте (одни сабли уж розовели, догорая) к рощице, где привязана к березе бутылка, а в ней желобок бумазеи серебристой, и выпили сока, что натекло за сутки, — я и Ло Ш. Как закат погас и земля стала спускаться, тыкаясь ногой неизвестно куда. Выйдешь на дорогу, а она сверкает, это солнце, стеклянное, это боги стоят во множестве, как рабы, пусть работают на твое время, будто есть у тебя твое время. Как сказать, а скорее мое, но мне личностное владение им не нужно. Сейчас на полях ничего съедобного, вспомнил струи дождя, в реку б прыгнуть! Ветер могучий, ходят согнутые, песнь звучит из радио, это по ТВ показывают, как в Тбилиси рубят женщину саперными лопатками — солдаты Комутантизма.
Ветер стихнет, буря запоет.
     Обошел озеро стремглав, натерпелся, ветр звенящий, будто бьются о тебя, идти, выбрасывая ноги вперед, вертеть спиной. Бросают нитки в воду, думают — рыба придет. Она придет. Люди летят в вышине на коне, небо ты мое, небо, ветер рвал пиджак зубами сзади за хвосты, если б не ветер, можно больше жить. Хоронят Берту, сестру Ози, мать Ильды — 98 лет. Город гудит от колоколов. Берта — мертвец. Сшиты вымпелы с надписями «Берте». Собираются за трупом, но нет машины, уже 3 час. задержки, а колокол звенит. Берта — колокол полей.


Рецензии