Памяти Петра Алексеевича Кропоткина

В России постыдно мало знают своих великих мыслителей. Федоров, Циолковский, Вернадский, Чижевский, Флоренский — многим ли и много ли скажут эти имена?
В этот же ряд можно поставить князя Петра Алексеевича Кропоткина (27 ноября (9 декабря) 1842, Москва — 8 февраля 1921, Дмитров, Московская губерния) — геолога, географа, историка, литератора, биолога, философа, теоретика анархического коммунизма.

Как выпускник Пажеского корпуса (1862), Кропоткин мог делать карьеру при дворе, но уехал офицером в Сибирь, где увлекся географией. После отставки поступил на математический факультет Санкт-Петербургского университета (1867). В 1868 стал секретарем Отдела физической географии РГО, в 1872 — членом кружка чайковцев (утопический социализм).
Как ученый, Кропоткин известен экспедициями по Восточной Сибири и Манчжурии, открытием Патомского и Витимского плоскогорий, нескольких хребтов, работой «Исследования о ледниковом периоде» (1876), разработкой плана экспедиции в северные моря для открытия новой суши — как всегда, Государство Российское отказалось от финансирования, и землю Франца-Иосифа случайно открывают австро-венгры, а ведь она могла носить имя Ломоносова или Кропоткина...
В 1874 году, на следующий день после выступления в Географическом обществе, Кропоткин оказывается в Петропавловской крепости, в которой пишет «Исследования о ледниковом периоде», а потом в госпитале, из которого ему удалось бежать (1876).
И на 41 год (до 12 июня 1917 года) он остался в эмиграции — тюрьма во Франции, членство в Британской научной ассоциации...

Может быть поэтому работы Кропоткина, связанные с теорией анархии, в мире известны лучше, чем в России. Может быть, потому что большевики с Кропоткиным не нашли общего языка, может быть, потому что анархисты в России, как и марксисты в России, оказались вульгарны и невежественны, чем вызвали глубокое разочарование и Кропоткина, и Плеханова, который практически в это же время тоже вернулся в Россию.
Неполный перечень работ Кропоткина насчитывает почти две тысячи наименований. У нас опубликованы от силы десятка два. С 1924 до 1966, кажется, вообще ничего не печаталось, в последние годы переиздано несколько книг, основные работы можно найти в Интернете.

Изучая с помощью индуктивного метода развитие естественных наук и одновременно — развитие анархических идей, сформулированных Годвином и Прудоном, Кропоткин пришел к выводу, что это развитие шло «рука об руку», поэтому «философия анархизма находит себе совершенно определенное место в последних попытках выработать синтетическую философию, то есть в понятии о вселенной во всем ее целом».
Повторяя, вслед за Марком Гюйо, «мысль есть уже начало дела», Кропоткин пишет: «Нет сомнения, что глубокий переворот, совершающийся в умах, не может оставаться исключительно в области мысли, а должен перейти в область действий», «… каждый шаг в развитии общества представляет собою равнодействующую умственных деятельностей всех составляющих его единиц, и он носит на себе отпечаток воли каждой из них. Каков бы ни был новый вид развития, который готовит нам двадцатый век, он неизбежно будет носить на себе отпечаток тех идей безгосударственной свободы, которые уже начинают пробуждаться теперь».

Анархизм Кропоткина — созидательный, эволюционный, практически незаметный до определенного момента, но готовый в любой момент «взять на себя инициативу действия и направить его в лучшую сторону» — этакое создание критической массы — отличается от всех революционных, в том числе анархических, течений, отличается он и отрицательным отношением к терроризму. Задача народа во время будущего восстания — «создавать, — организовать, уничтожая, и строить, чтобы разрушать».

Анархия — безначалие, безвластие, поэтому необходимо понять, почему на основе государства никакими действиями — ни декретами, ни диктатурой («Террор кует цепи для народа»), ни сменой правительства — невозможно построить новое общество.

История циклична и прерывиста. На протяжении всей известной нам истории мы наблюдаем зарождение государства в каком-либо месте, его развитие и распад. На смену приходит другое государство в другом месте (Египет, Ассирия, Персия, Палестина, Греция, Рим и т.д.). Развитие начинается с первобытного племени, переходит к сельской общине, затем — к вольным городам, и наконец — к периоду государства, после которого происходит смена развития.
Через всю историю также проходят две враждебные традиции: «римская и народная, императорская и федералистская, традиция власти и традиция свободы».
«Человечество не представляет собою ни катящегося шара, ни даже марширующей колонны солдат. Оно есть такое целое, развитие которого состоит в развитии составляющих его миллионов...»

Говоря о государстве, необходимо четко различать государство и общество, во-первых. «Государство есть лишь одна из тех форм, которые общество принимало в течение всей своей истории. Каким же образом можно смешивать постоянное со случайным — понятие об обществе с понятием о государстве?» «Общество не выдумано человеком, оно существовало раньше появления человекоподобных существ.»
Во-вторых, нельзя смешивать государство и правительство. Хотя государство немыслимо без правительства, но оно включает в себя не только «существование власти над обществом, но и сосредоточение управления местною жизнью в одном центре, т. е. концентрацию, а также сосредоточение многих отправлений общественной жизни в руках немногих».
Современное государство зародилось как «тройственный союз между военным вождем, судьей (наследником римских традиций) и священником, тремя силами, соединившимися ради взаимного обеспечения своего господства и образовавшими единую власть, которая стала повелевать обществом во имя интересов общества и в конце концов раздавила его». В 12-м веке европеец был еще федералистом, «стоял за свободный почин, за свободное соглашение, за добровольный союз и видел в собственной личности исходный пункт общества». Но под влиянием христианской церкви и римского права ум его постепенно развращался, «человек начинал любить власть».
Весь 16-й век, пока складывалось государство, превратился в сплошную войну и резню всех свободных городов и их союзов. «Государство требует прямого и личного подчинения себе подданных, без посредствующих групп: оно требует равенства в рабстве». Римское право, по которому власть сосредоточивается в нескольких руках, заставляет людей со всеми своими нуждами в установленном порядке обращаться к церкви и государству. Государственное образование постепенно настолько пропитывает сознание рабским духом, что люди начинают считать права на свободные союзы и другие свободы, которые были нормой в веке 12-м, «завоеванием демократии».
Государство создало систему промышленного рабства, с наемным трудом, разделением труда, ведущим к разделению народов, обнищанием рабочих, разорением крестьян.
Из принудительного труда, налагаемого сначала на покоренные народы, а потом на всех «неблагородных», оно создало налог — личное рабство «под предлогом производства полезных работ, охраны свободы граждан и увеличения их богатства», который «дает правительству не только средство сделать эксплуатацию более усиленной, но также средство удерживать народ в бедности и создавать легально, не говоря о воровстве и о панамских мошенничествах, такие состояния, которые капитал один никогда не смог бы создать», иначе говоря — «средство обогащать богатых».
На налоги оно породило образование, вся цель которого — заставить детей бедных поверить, что «вне государства, ниспосланного провидением, нет спасения», что «нищета народных масс есть «закон природы». При этом дети богатых получают возможность блестящего образования в области управления и манипулирования.
Государство создало монополии — «грабеж народного богатства», при помощи которых возникли все крупные состояния во всем мире. Зло монополий и крупного капитала не только и не столько в бесчестной эксплуатации целых народов, сколько в том, что они становятся колоссальной политической силой. «Капитал и государство — два параллельно растущих организма, которые невозможны один без другого и против которых поэтому нужно всегда бороться вместе — зараз против того и другого.»
Оно породило патенты — теоретически «возмутительную несправедливость, так как на мысль нельзя взять привилегии», практически — «одно из крупных препятствий быстрому развитию изобретений», и промышленное соперничество, а все государства, «как только крупная промышленность начинает развиваться в стране, приходят к тому, что ищут войны».
Оно породило бесконечные войны — за власть, за территории, за рынки, «за право эксплуатировать отсталые в промышленности нации»... За войной всегда стоят банкиры, которые с помощью государства и займов разоряют другие государства. «Там, где наивные люди думают открыть глубокие политические причины или национальную вражду, нет ничего, кроме заговоров, созданных пиратами финансов.» Промышленные кризисы всегда вызываются подготовкой к войне, которая приводит к чрезмерному производству в определенных сферах, полному упадку в других и ценовым спекуляциям. Все завоевания во все времена производились только для того, чтобы отдавать новые народы на эксплуатацию классов, которым покровительствует государство.

В современном Кропоткину государстве к «святой троице» (церковь, солдат, господин) присоединились «богатые буржуа, коммерсанты, промышленники, капиталисты, дающие денег взаймы, и целая туча чиновников». Власть всегда идет рука об руку со злоупотреблением властью, между чиновниками неизбежно устанавливается круговая порука, которую они любят называть «печальной необходимостью пользования властью». Воровство — постоянное явление всех министерств, выборы в парламент делаются при помощи денег, прокурор и адвокат — две функции государства. Всех эксплуататоров объединяет «бог власти», который живет «в самых отдаленных уголках их мозга», и ненависть к тем, «кто подрывает верховную власть государства и разрушает уважение к власти».

Суть государства — кормить за счет народа «привилегированную свору» — не изменится. Даже конституционное государство — это всего лишь «Право быть эксплуатируемым», ибо где государство — там власть, а где власть — там насилие.
«Требовать от учреждения, которое представляет исторически выросший организм, чтобы оно служило 
р а з р у ш е н и ю  тех привилегий, которые оно старалось  р а з в и т ь, — это значит признать себя неспособным понять, что такое в жизни обществ исторически выросшее явление. Это значит — не знать того общего правила всей органической природы, что новые отправления требуют новых органов и что эти отправления сами должны выработать эти органы.»
«В современном экономическом строе все тесно связано, все тесно переплетается между собою и все ведет к неизбежному падению окружающей нас промышленной и торговой системы». Государство стоит на пороге краха.

На смену ему должно прийти новое общество.
«Вообразите себе общество, состоящее из нескольких миллионов жителей, занимающихся как земледелием, так и разнообразными отраслями промышленности... Представьте себе, что в этом обществе все дети выучиваются как умственному, так и физическому труду. Допустим, наконец, что все взрослые люди за исключением женщин, занятых воспитанием детей, обязуются работать по пяти часов в день, от двадцати или двадцати двух лет до сорока пяти или пятидесяти, и что они занимаются делом по своему выбору, в любой из тех отраслей человеческого труда, которые считаются необходимыми. ...И каждый рабочий такого общества располагал бы, кроме того, по крайней мере пятью свободными часами в день, которые он мог бы посвящать науке, искусству и тем личным потребностям, которые не вошли бы в разряд необходимого, причем впоследствии, когда производительность человеческого труда еще увеличилась бы, в разряд необходимого можно было бы ввести и то, что теперь считается недоступными предметами роскоши.
Человек не может жить только для того, чтобы есть, пить и иметь пристанище. Как только его насущные потребности будут удовлетворены, в нем пробудятся еще с большею силою те потребности, которые мы могли бы назвать художественными. Такие потребности в высшей степени разнообразны у различных людей; и чем образованнее общество, чем развитее в нем личность, тем разнообразнее эти желания...
...Можно ли назвать мечтою представление о таком обществе, где все участвуют в производстве, все получают образование, дающее им возможность заниматься наукою или искусством, и где люди соединяются между собою, чтобы издавать свои труды, вкладывая в это дело свою долю физической работы?»
«Если не будет бедных, откуда взяться богатым?»
Люди все разные и потребности у них разные, поэтому смешно бояться, что все захотят одного и того же в огромных количествах.
Для обеспечения первоочередных потребностей необходим союз города и села, в котором село снабжает город продовольствием, а город село — всеми необходимыми орудиями производства, машинами и т. п. Необходимо наделение всех жильем с учетом потребности человека «иногда побыть в одиночестве». Необходимо такое развитие промышленности, которое бы удовлетворяло максимально возможно весь внутренний спрос, позволяло обществу быть независимым.

В отличие от сторонников государственной власти, даже анархистов, спускающихся от государства к человеку, анархисты по Кропоткину поднимаются от понятия свободной личности к свободному обществу. Это в корне меняет подход к экономике. Если иметь в виду только прибыль и прибавочную стоимость, неизбежно придешь к капитализму, в лучшем случае — к коллективизму, но, все равно, к той или иной форме наемного (подневольного) труда. Когда исходной точкой становятся ПОТРЕБНОСТИ людей, «то мы неизбежно должны прийти к коммунизму, т. е. к тому общественному устройству, которое наиболее полным и наиболее экономным образом обеспечивает удовлетворение людских потребностей».
От каждого по способностям — каждому по потребностям. Все попытки другого распределения приведут к неравенству со всеми вытекающими последствиями. «Услуги, оказываемые обществу, не могут быть оценены в монетных единицах». Кто имеет право претендовать на большее вознаграждение — врач, который поставил правильный диагноз, или сиделка, которая уходом обеспечила выздоровление? Ученый, выдвинувший идею, разработавший ее инженер, воплотивший в жизнь рабочий, или рабочие, добывавшие сырье для ее реализации?..
Всё принадлежит всем. Все богатства современной цивилизации создавали многие поколения людей на всей земле. «По какому же праву, в таком случае, может кто-нибудь присвоить себе хотя бы малейшую частицу этого огромного целого и сказать: это моё, а не ваше?» «Частное присвоение их и несправедливо, и бесполезно. Всё принадлежит всем, так как все в нем нуждаются, все работали для него по мере сил, и нет никакой физической возможности определить, какая доля принадлежит каждому в производимых теперь богатствах.» Каждый имеет право на довольство. «Право на довольство — это возможность жить по-человечески и воспитывать детей так, чтобы сделать из них равных членов общества, стоящего более высоко, чем наше; тогда как право на труд — это право оставаться всегда наёмным рабом, управляемым и эксплоатируемым завтрашним буржуа.»

Но «коммунизм, как учреждение экономическое, может принять все формы, начиная с полной свободы личности и кончая полным порабощением всех». Всё зависит от свойств и воззрений самих личностей, составляющих общество.

Требуя уничтожения государства и всех его органов, анархизм «требует одного: чтобы эти гнусные государственные учреждения не делали людей худшими, чем они есть!»

Человек нравственен по своей природе. «Моральное чувство является у нас прирожденной способностью совершенно так же, как чувство обоняния и осязания». Три составные части нравственности — и н с т и н к т   о б щ и т е л ь н о с т и,  из которого развиваются привычки и нравы, а также обычаи взаимопомощи и солидарности;
п о н я т и е   о   с п р а в е д л и в о с т и («не делай другим того, чего не желаешь себе», признание равноценности всех членов данного общества, равноправия) и то, что «не совсем верно называется с а м о п о ж е р т в о в а н и е,   
а л ь т р у и з м,  в е л и к о д у ш и е  — чувство, подтверждаемое, ободряемое разумом, непреоборимое внутреннее побуждение», — заложены природой, наблюдаются и в животном мире, и в первобытном дикаре, и в цивилизованном обществе.
Чувство нравственного долга — это сознание своей силы, избыток энергии, ищущей приложения, сама жизнь, бьющая через край.
«Жизнь должна изобиловать в одно и то же время и умом, и чувством, и волею для того, чтобы оказаться действительно плодотворной. Но в таком случае эта разносторонняя плодовитость и есть  с а м а   ж и з н ь — единственная вещь, заслуживающая этого названия». Жизнь не может идти вразрез с идеалом, хотя это слово «покрыто такой грязью», что хотелось бы его заменить. Тем не менее он есть — «бессознательное ощущение того, что дает нам наибольшую сумму жизненности, жизнерадостности», и если поступать вразрез с этим своим понятием, жизнь потеряет цельность, утратит силу, человек почувствует раздвоенность своей жизни.
«Животный мир, начиная с насекомого и кончая человеком, прекрасно понимает, что есть добро и зло, не справляясь об этом ни у Библии, ни у философии. И причина этого опять-таки кроется в потребностях их природы: в сохранении вида, а следовательно, в наибольшей сумме бытия, возможного для отдельного индивида». В общем, хорошо то, что полезно для общества, в котором человек живет, плохо — то, что ему вредно.
«...чем более развиты принципы равенства и солидарности в данном обществе животных, чем более они вошли у него в привычку, — тем больше шансов на выживание имеет общество, тем более у него шансов выйти торжествующим победителем в борьбе с неблагоприятной средой и врагами. Чем живее сознает каждый член общества свою солидарность с другими его членами — тем более развиваются во всех членах общества два качества, являющиеся главными факторами победы и всякого прогресса, с одной стороны, мужество и с другой — свободная индивидуальная инициатива».
Без солидарности общество было бы обречено на гибель.

«Свобода есть возможность действовать, не вводя в обсуждение своих поступков боязни общественного наказания (телесного, или из страха голода, или даже боязни порицания, если только оно не исходит от друга)». Человек никогда не сможет освободиться от привязанностей (например, нежелание причинить боль тем, кого любим) и привычек (например, быть верным своему слову), и в этом смысле никогда не может быть свободен. Но человечество должно освободиться от страха наказания, уничтожив само наказание. Человек свободный делает или не делает что-то не из страха наказания или порицания, а из личных осознанных побуждений («я обещал ...», «я назначил ...», «... будет скучно одним»).
Свободную личность нельзя воспитать насилием. Можно советовать, разъяснять, направлять,  но выбор человек должен делать сам.

«Нет сомнения, что дурно понятая и в особенности дурно истолкованная идея свободы личности может повести — и в особенности в среде, где понятие солидарности недостаточно вошло в учреждения, — к поступкам, возмущающим общественную совесть... Но достаточная ли это причина для того, чтобы отвергнуть вообще начала свободы?..
Единственное, что мы можем сделать при виде противообщественных поступков, это отказаться от правила: «каждый за себя, а государство за всех» и найти в себе достаточно смелости, чтобы выразить открыто наше мнение.»
«Когда нравственный уровень общества понизился до такой степени, до какой он понизился у нас, тогда мы должны предвидеть заранее, что протест такого общества будет принимать иногда такие формы, которые будут нас коробить, но этого еще недостаточно, чтобы заранее осудить всякий протест».

 «Объявляя себя анархистами, мы провозглашаем заранее, что отказываемся поступать с другими не так, как хотели бы, чтобы поступали с нами; заявляем, что не потерпим неравенства, которое дает некоторым из нас возможность пускать в ход свою силу, хитрость или ловкость в направлении, которому мы сами не сочувствуем... Мы объявляем войну всему потоку лжи, хитрости, эксплуатации, разврата, пороков — словом, неравенству, которым он переполнил все сердца. Мы объявляем войну всему их поведению, всему их мышлению. Подданный, обманутый, эксплуатируемый, проститутка и т. д. оскорбляют в нас прежде всего чувство справедливости, и мы не хотим более ни проституток, ни эксплуатируемых, ни обманутых, ни верноподданных».
«Провозглашая свои анархические принципы равенства, мы отказываемся присваивать себе право, которое мнили за собой моралисты, — право уродовать личность во имя того или другого идеала, который они считали хорошим. Мы не признаем ни за кем такого права, не желаем его и для себя».

«Наука доказала, что все в природе изменяется и эволюционирует: солнечная система, планеты, климат, виды растений и животных, человеческий род. После этого сам собою напрашивается вопрос: почему же человеческие учреждения должны существовать вечно?»
«Боязнь новизны и является одной из причин неудач революционных попыток нашего века.»
Поскольку рядом с традицией власти всегда живет традиция свободы, а внутри государства всегда существует общество, элементы этого нового всегда существуют и развиваются — свободные общины, местное самоуправление, ассоциации и союзы, общества взаимопомощи, кружки личностного развития и многое другое, всё, где народ самоорганизуется для реализации общих целей.
«Если нет в жизни страны того, что связывает всех, — не каким-нибудь отвлеченным понятием, а самым строем повседневной общественной жизни, — то общество должно распасться; или же оно станет добычею любого другого общества, хотя бы и отсталого в своем развитии».
«Кто  с п о с о б е н  действовать, тот  о б я з а н  действовать.»

И, поскольку главное для человечества — свободная личность, каким должно быть образование?
«Конечной целью всех наших усилий при обучении должно быть как раз «общее развитие интеллекта», однако об этом думают в последнюю очередь.» «... что понимаю я под «общим развитием»: способность и вкус к размышлению по вопросам, весьма далёким от злобы дня; широкое развитие ума, способность к отысканию причин явлений и к обсуждению их.»
«Сможем ли мы объяснить слушателям движение масс воздуха, течений и вихрей, если они не знакомы с основными законами механики? Поступать так — значит распространять ту форму обучения, которая и так распространяется слишком быстро — знание голых понятий и технических терминов без каких бы то ни было более глубоких знаний. Получаемые знания в области точных наук должны быть намного глубже и шире, чем теперь. Они должны стать более конкретными. Можем ли мы, рассказывая о распределении растений и животных по поверхности Земли, о человеческих поселениях и так далее, надеяться найти в учениках вдумчивых слушателей, если они не умеют сами составлять географическое описание какого-либо небольшого района, наносить его на карту, описывать его геологическое строение, выяснять распределение растений и животных по его поверхности, объяснять, почему обитатели деревень поселились в данном месте, а не выше по долине и, наконец, сравнивать собственное описание с подобными же описаниями других районов в других странах?»
«Учитель словесности — это совершенно особенный и наиболее симпатичный тип русской школы. Почти все русские писатели обязаны ему тем первым толчком, который был дан их умственному развитию. Он даёт ученикам то, чего не может дать никакой другой учитель: он обобщает все полученные знания, он бросает философский свет на них, он говорит со своими учениками о таких вещах, которые не изучают в школе. Так, говоря, например, о русском фольклоре, он не тратит всё время на разбор форм народной поэзии, но делает экскурс в общую эстетику. Он говорит об эпической поэзии вообще, о её значении, о влиянии греческой поэзии на умственное развитие Европы; упомянет теорию Дрейпера и «Merlin l'Enchanteur» Кинэ, поговорит об этике русского фольклора и об этике вообще, о её развитии в течение столетий, и так далее, не придерживаясь строго официальной программы, но всегда согласно с собственными идеями и вкусами. И так — по каждой теме своего курса.»
«Естественные науки должны иметь своего «учителя словесности», который раскрывал бы связи между явлениями материального мира и знакомил бы слушателей с красотой и гармонией Вселенной. Когда-нибудь философия природы будет признана необходимой частью обучения.»
«Во всяком случае, не превращением учительства в выгодную профессию можно достичь хорошего обучения детей и сохранения среди учителей свежести и прямоты мысли, необходимых, чтобы идти в ногу со всё возрастающими нуждами науки. Учитель будет учителем только тогда, когда он воодушевлён истинной любовью и к ученикам, и к своему предмету, а это воодушевление не может сохраняться годами, если учительство — всего лишь профессия. Людей, решивших посвятить себя учительству и способных на это, достаточно даже в нынешнем обществе. Надо только понять, как отыскать их, заинтересовать преподаванием и объединить их усилия. В их руках с помощью более опытных наставников наши школы очень скоро станут совсем иными, чем сейчас. Они станут местом, где юное поколение будет получать знания и опыт предыдущих, а старшее будет черпать у молодых новую энергию для общей работы на пользу человечества.»

«Правда, во все времена как в царстве животных, так и в роде человеческом оказывалось большое количество особей, которые  н е   п о н и м а л и   того, что благо отдельного индивида и вида его в целом, по существу, тождественны. Они не понимали что, так как главной целью жизни индивида является ее интенсивность, то он и ищет этой интенсивности в максимуме социальности, в наивозможно большем отождествлении собственного «я» со всем окружающим. … и те, кто сумел лучше других понять это, те и получили возможность насладиться наиболее полной жизнью.»

«Насаждай вокруг себя жизнь.»

Я, конечно, могла сделать выводы, опираясь на сегодняшнюю действительность, но, по-моему, думающий человек сделает это сам. «Выбор за тобой!»

И еще очень надеюсь, что 170 лет со дня рождения П.А. Кропоткина в России хоть как-нибудь отметят.
-------------------

http://oldcancer.narod.ru/anarchism/PAK-Mutaid8.htm - П.А. Кропоткин. Взаимная помощь среди животных и людей как двигатель прогресса / Пер. с англ. В.П. Батуринского под ред. автора. М.: Голос труда, 1922. XIII, 342 с.
http://oldcancer.narod.ru/Geography/pakwgob.htm. П.А. Кропоткин. Чем должна быть география / Kropotkin P. What the Geography ought to be // Nineteenth Century. — 1885. — Vol. 18, November. — P. 940–956.
http://avtonom.org/old/lib/theory/kropotkin/
http://www.syndikalist.narod.ru/krop/