Фёдор Пилюгин. Костер на том берегу

-   Юра, ты дядю Мишу Чайкина помнишь?
- Конечно… А ты почему об этом спрашиваешь?! – удивился Александр Юрьевич Шатура… Никогда еще жена Наталья Владимировна не встречала его таким неожиданным  вопросом.
- Им человек один интересуется, - сказала Наталья Владимировна.

Жена Александра Юрьевича, научный сотрудник местного краеведческого музея, рассказала о своем почти что подвиге – о найденной в основном фонде папке, в которой были нужные журналисту материалы. Дело в том, что в местном музее года три не было электричества. Помещения плохо отапливались. Женщины кутались в верхние одежды и ругали местные власти, которые так равнодушно относятся к собственной истории. Экспозиции из-за невозможности найти что-либо в фондах, не обновляются. Кое-какие выставки получали из других музеев. То сокровища кунсткамеры показывают. То какие-то восковые фигуры. А то и вовсе стыд и срам - эротические картины местного художника. Но люди ничего - идут, смотрят… И жизнь в музее теплится дальше. Три года никто из жителей не интересовался музейными фондами. И вот папка с нужными кому-то архивами по милиции увидела электрический свет и благодаря этому была обнаружена и передана в руки журналисту…

– Мы ему подобрали все материалы, которые были… Он просмотрел. Кое-что выписал. Но все же остался недоволен. И тогда я вспомнила, что мальчишки в детстве гурьбой за ним ходили. Ещё краем уха слышала, как ты в какой-то компании что-то рассказывал об этом милиционере. Посетитель заинтересовался… Он хочет с тобой встретиться. Если ты, конечно, что-то помнишь…

Александр Юрьевич вдруг почувствовал, как ему был нужен этот вопрос… Он вспомнил отчетливо и ясно послевоенную городскую окраину. Весенний вечер и мешок с травой, который принес и бросил возле костра его друг Васька, по уличному Келбас. Это был огромный мешок, который должен был каждый вечер набивать травой Васька. У тети Зины была корова. Он иногда помогал Ваське рвать траву. За это тетя Зина угощала его молоком…
Вот они сидят на небольшой полянке на краю посадки, пекут в костре картошку. Обгорелой палкой он ворошит огонь. Юрка Шкондин подбрасывает, чтобы костер лучше горел, прошлогоднюю траву, сухие веточки. Серый, то есть Сережка Колодезенко, ничего не делает. Подперев руками голову, он смотрит на огонь… Было у костра еще человека два-три, но их лица Александр Юрьевич уже не вспомнит… Вечереет. Тепло, тихо. Низкий дым от костра стелется низко над землей. И тут и появляется Васька с заготовленной на ужин корове Милке травой. Юрка откуда-то приволок старую дырявую резиновую грелку. Затем вытащил из кармана горсть «кабанчиков» – патронов от итальянского автомата. Они были короткие пузатые, с тупыми пулями-рыльцами. За это и прозвали их «кабанчиками». Юрка отвинтил горлышко грелки, насыпал туда патроны, снова закрыл дырку и бросил грелку в огонь. Они отбежали метров на пятьдесят от костра, залегли в канаву. Занялись пламенем сухие ветки, которые Юрка набросал на грелку… Лежат, ждут. Интересно, как будут взрываться итальянские патроны? Так как русские или немецкие, или как-то иначе? Как русские рвутся, они знают хорошо. Пули и осколки от них разлетаются недалеко от костра. А вот как полетят пули от «кабанчиков», ни Юрка, ни он, Сашка -  никто из пацанов еще не знает… И вдруг Васька, по уличному – Келбас – вскакивает…
- Мешок! Мой мешок! - с ужасом кричит Васька… - Меня мамка убьет! 

 И прежде чем они могли сообразить, почему может убить Ваську мамка, он поднимается и бежит… Там, в двух метрах от пылающего пламени, лежит, туго набитый травой, Васькин мешок! Огонь над резиновой горелкой уже вовсю полыхает… Пули будут разлетаться и все осколки – всё, это – точно - в мешок полетят… Потому что он большой и пузатый… Как настоящий кабан…
Они все оцепенели от ужаса. Высунулись из канавы, шеи вытянули, как бабаки, которые заметили движущийся предмет и смотрят, что же дальше будет…  А Васька мчится, аж пятки сверкают…

И вдруг откуда ни возьмись – дядя Миша. Они его узнают по милицейской форме – сапогам, галифе, фуражке. Он бежит наперерез Ваське… А Келбас уже в метрах в 10 от костра… Что будет? Дядя Миша – худощавый, поджарый уже рядом с Васькой прыгает и сбивает пацана с ног и падает нанего. И в этот момент костер как подпрыгнет… В нем что-то оглушительно лопнуло, и началось… Они упали в канаву, лежат, не в силах что-либо подумать… А над канавой – вжик-вжик – проносятся осколки - «ошметки» от «кабанчиков». Сколько продолжалась это какофония? Минуту? Пять секунд? Этого ни тогда, ни после ни Юрка, ни Серега, ни он сказать не могли. А Васька и подавно… Когда все затихло, они почуяли острый запах горелой резины. Подняли головы… Прямо перед их спасительным убежищем дымится головка старой грелки. А дальше, в 6-7 метрах перед костром, сидит, отряхивая сухие травинки дядя Миша Чайкин. Перед ним, скрючившись в комочек, лежит Васька – Келбас… Они оцепенели – Васька не двигается. Прошло еще пять-шесть секунд… Вокруг милиционера  и Васьки все еще дымятся разбросанные головешки костра… И  тишина, будто не было в природе этого странного треска рвущихся «кабанчиков» и пересвиста летящих над их головами пуль… Наконец, дядя Миша зашевелился, приподнялся, поглядел на костёр. Поднимает голову и Васька. Ура! Мальчишки выпрыгивают, не помня себя от радости из канавы. Васяка живой! Они подбегают к Келбасу, теребят, вытирают его перепачканное землей, головешкой от костра, слезами лицо. Васька смотрит на всех перепуганными глазами и обречено повторяет, всхлипывая: «Теперь мамка меня убьет…»

Дядя Миша уже ходит по полянке. Он не ругается, ходит молча, что-то высматривает. Мальчишки подходят ближе… Они бы давно удрали от милиционера, но у костра, вернее, у того, что от костра осталось, лежит мешок с травой. Теперь мешок больше напоминает рыбацкую сеть, в которую набились водоросли… Васька захныкал еще сильнее… Они, мальчишки, ошеломленно молчат. Понимают, что если бы не  Бог весть откуда появившийся дядя Миша, в момент, когда начали рваться «кабанчики», Васька как раз бы добежал до своего приговоренного к погибели мешка. И лежал бы сейчас рядом с мешком неподвижно… Но Васька этого еще не понимает. Он плачет – мешок жалко…
Они молча, уткнувшись носами в землю, идут к Ваське домой. Чуть позади этой «похоронной» процессии – шагает дядя Миша.
- Убью, паразита! Ты что с мешком сделал?! – закричала тетя Зина, мать Васьки, едва они затащили траву во двор… И следом с улицы зашел милиционер…
 
- Ты погоди, Зинаида, сына убивать… - сказал дядя Миша, вставая впереди Васьки и загораживая его. – Ты сначала поблагодари Бога, за то, что он живой пришел. За то, что мы только мешок твой испорченный занесли в твой двор…
Они слушали разговор двух взрослых людей и ничего не понимали. Дядя Миша мог бы отругать тетку Зину за то, что та не смотрит надлежащим образом за Келбасом. В смысле – за своим сыном. Мог бы потребовать от нее немедленно наказать Ваську… Но он сам же Ваську и защищает…  Это он, дядя Миша, который закрыл своим телом друга у костра и еще там, в посадке мог каждому залепить по оплеухе, накрутить уши и ли на крайний случай устроить наказание путем обыкновенной порки! А он не только спас их товарища от разъяренной мамаши, но и не заложил их, пацанов за их вопиющую беспечность. Это сейчас он делает удивительное для себя открытие: а ведь после этого ни Юрка Шкондин, Ни Серега Колодезенко – никто их пацанов их крайка не повторяли той опрометчивой процедуры, которую до случая с мешком Васьки-Келбаса они проделывали чуть ли ни ежедневно!
Правда, даже в тот момент они не отказались от другого занятия... Они понимали, что и в этом случае играют с огнем. За ними во все глаза следили родители. Но мальчишеская солидарность была превыше всего. Они кивали представителям администрации, учителям, квартальным, которые чуть ли ни каждый день были в доме каждого из них. Да, да, если «случайно» найдут патрон, снаряд, пистолет, винтовку или автомат (пушки никому из пацанов не попадались) они немедленно скажут об этом родителям или учителям. Даже сами принесут и сдадут оружие в милицию. А в известное им время лезли через забор на завод Гаврилова. Пробирались в мартеновский цех и затаивались в темном грязном закутке перед огнедышащей печью. Там лежал толстый слой пыли от формовочного песка. Они стоически пересиливали пыль, жару, страх. Они точно знали, что сейчас по рельсам двинется вагонетка с оружием, направленным на переплавку. У каждого из них есть несколько секунд, чтобы на ходу взобраться на вагонетку и вытащить первый попавшийся на ощупь под руку предмет… Когда выходили из своей засады на свет во двор, они обнаруживали в своих руках – у кого автомат ППШ, у кого трехлинейку, в кого наган… Арсеналы накапливались. У него, Сашки Шатуры, была трехлинейная винтовка Мосина, наган и пистолет ТТ. Винтовку от матери он прятал в дальнем конце двора в бревнах, приготовленных для строительства сарая. Наган и пистолет лежали в подполье. Наган ему достался при мене без деревянной ручки. Ручку вырезал ножичком из деревяшки, которую он «позаимствовал» у старого комода… Новую ручку нагана обязательно надо было показать дружкам. Иначе, зачем было ее делать? Требовало демонстрации и другое вооружение. И скоро соседи стали замечать крадущихся огородами пацанов с винтовками или автоматами наперевес… И тут по городу прошел слух: дядя Миша проводит показательные стрельбы из своего пистолета. И даже место назначил, где произойдет это событие. И вот на берегу речки Глубочки, у глиняной горы стали собраться пацаны округи. Пошел на речку и он, Сашка. Спускается с мальчишками по улице Пролетарской. Пацаны идут возбужденные новостью, всё ещё веря в ее достоверность.
- Ага – даст! Догонит и еще …даст! – яростно шепелявит вихрастый пацан по прозвищу Булава.
- Да ты что?! Это ж дядя Миша! Он когда тебя обманул?!
- Ну, нет… А это с оружием мероприятие… Соображать надо…
- Это он что-то задумал!
- Задумал, не задумал… Если что – разбежимся… Нас вон сколько. Всех не поймает…
 Дядя Миша появился на пристрелянном десятками глаз месте точно в объявленное время. Сухощавый, стройный, среднего роста человек. Форма с портупеей подчеркивали красоту и надежность этого человека.
- Здорово, мужики!
- Здрасьте… - отозвались нестройно.
- Собрались? Значит – постреляем? – улыбнулся дядя Миша, вытаскивая из кобуры свой пистолет. Это был старый, местами отполированный руками до блеска ТТ. Но он выглядел грозно и завораживающе…
- Постреляем!!! – дружным эхом отозвались пацаны. В глазах – нетерпеливые огоньки. Дядя Миша постелил на кем-то услужливо поставленный ящик газетку, вытащил из своей сумки какой-то матерчатый мешочек и высыпал патроны. Они горкой рассыпались по газетке…
- У-у-у!!! Настоящие! – ликующе забурлила толпа. Теперь уже и у самых стойких скептиков рассеялись последние сомнения… Толпа плотным кольцом окружила милиционера…
- Минуточку, минуточку, ребятки, - поднял руку дядя Миша. – Если у нас на стрельбище не будет порядка, мы же друг друга перестреляем… Ну-ка, орлы, стали вот сюда…
Наконец, все организационные моменты позади. Под глиняной горой захлопали выстрелы. Затрещали горшки, чугунки, старые банки, выставленные под горой в качестве мишеней. Каждый выстрел сопровождают возгласы одобрения или сочувствия…
 - Наконец, очередь доходит до меня… Дядя Миша вкладывает пистолет в мою ручонку. Я с трудом его удерживаю…
- Это у нас Шура Шатура… Посмотрим, Шура, получится ли из тебя Ворошиловский стрелок, - балагурит под ухом милиционер. – Зарядить – или сам зарядишь?
- Я сам, я знаю, - торопливо отвечаю я. Еще бы. Дома такой же, только без патронов… Сколько раз я взводил затвор, посылая в ствол воображаемый патрон! Дядя Миша поддерживает меня под локоть…
- Целься вон в тот горшок! Подводи мушку под середину горшка… Так, руку держи твердо, так…
Голос дяди Миши рокочет у самого уха… Я ощущаю его дыхание, каждое прикосновение его руки… Сердце бешено колотится…
- Не волнуйся, на курок нажимай плавно, ласково… Так…
Раздается выстрел. Перед глазами выплескивается облачко сизого порохового дыма. Горшок – вдребезги!
- Ура! Попал! Санек – ворошиловский стрелок!- одобрительно кричат друзья. Дядя Миша тоже говорит, что я молодец и настоящий защитник Родины… Чувствую, как твердая рука дяди Миши теребит в знак одобрения за плечо и потом слегка подталкивает меня. Отдаю пистолет и, гордый, невозмутимо отхожу в сторону… На самом деле - в душе ликую и пляшу. Попал! Получилось! А дядя Миша уже склонился над очередным стрелком…
Отстрелявшие пацаны снова кучкуются…
- Еще по разу даст стрельнуть?
- Ни… На всех патронов не хватит…
- Я видел, он не все из мешочка высыпал… В его сумке еще что-то есть…
- Надо попросить еще… Я, например, не попал…
- Ну, для того, чтобы ты попал.  всех боезапасов милиции не хватит…
Кто-то из неудачников первой попытки все же пристраивается в очередь… Он даже оттирает маленького ростом очередника. Тот обиженно шмыгает носом…
- Витька? – дядя Миша сразу обнаруживает маневр хитреца … –  Э-э-э, дружок! Ты же отстрелялся!
- М-э-э… Дык, я не попал, дядя Миша… И патроны еще есть… – умоляюще смотрит Витька в глаза милиционеру…
- А вот Колюшка еще не стрелял … Что ж ты такой большой маленького оттираешь из очереди? Это, Виктор, называется непорядок!
Витька отходит, но недалеко. Хлопает еще несколько выстрелов. Но звона чугунков и треска простреленных горшков больше не слышно. В конце очереди подобрались не самые сильные стрелки…
- Все? – дядя Миша обводит глазами пацанов. – Никто не забыл попасть в горшок?
- Я! – снова выкрикивает Витька. Дядя Миша отвечает укоризненным взглядом. Витька отступает в толпу, оправдывается…
- Что ж теперь скажу отцу? Промазал? Нет уж лучше – не стрелял…
– Все стреляли, а ты не стрелял? Так тебе и поверят…
– А на мне патроны кончились…

Дядя Миша устало опускается на ящик, смотрит на почти растаявшую горсточку патронов на газетке, потом заглядывает в сумку, неторопливо снимает фуражку, протирает ее изнутри, затем снова надевает.. Толпа выжидательно затихает… Витька смотрит голодным взглядом. Да и остальные, уже разбившие по горшку или банке пацаны приходят в нетерпение… Толпа мальчишек умоляюще стонет… Прежнего вида у дяди Миши уже нет. В сдвинутой на затылок фуражке  он теперь похож не на строго милиционера, а на старого добродушного казака.
- Говорите, еще по разу? – тоном, как будто его почти уговорили, произносит дядя Миша… Он хлопает себя по коленкам, обводит всех замерших в ожидании пацанов добрыми серыми глазами…

- Этот момент я вспоминал много раз в жизни. И когда учился в Миллеровском сельскохозяйственном техникуме, и когда, закончив пединститут, уже преподавал в школе… Вспомнил и сейчас, когда к дяде Мише проявил интерес твой корреспондент… Как, думаю я, человек с неполным среднем образованием смог провернуть серьезнейшую полицейскую операцию, с которою, порой, не могут справится многочисленные карательные подразделения МВД?
-А мне ты про эту операцию ни разу не рассказывал, - заметила удивленная Наталья Владимировна. Она никак не думала, что один единственный вопрос о человеке так изменит привычное течение будничного вечера в ее доме. Вот уже целый час, забыв обо всем, она слушает мужа – и видит и костер в лесопосадке, и глиняную гору, слышит пистолетные выстрелы. Но главное перед глазами - сам дядя Миша,  царство ему небесное, не к ночи – ко дню помянуть …
Он сидит на ящике перед толпой сверстников ее будущего мужа, отчаянных пацанов послевоенного времени, в тайных арсеналах которых разве что разобранных пушек не хватало… Она слышит его вздох…
- Ладно, хлопцы… Добро…
Уже подпрыгивают от восторга и нетерпения пацаны, и радостный гул нарастает над глиняным стрельбищем…
- Время у меня есть… Только выдержала бы моя маленькая пушка… Вон она как нагрелась! Она-то у нас на всех желающих одна… А вас – вон сколько…
- У-у-у!!!
Это дядя Миша посмотрел в ствол пистолета…
- М-да… - огорченно опустил руки на колени, снова посмотрел на мальчишек и все поняли по его взгляду – там, в стволе, что-то его огорчило…
- Ну-ка Шура, погляди, - неожиданно, выхватив из толпы взглядом мальчика, зовет дядя Миша. Мальчик, гордый, что позвали именно его, берет ТТ, осматривает теплый пистолет со всех сторон, ничего подозрительного не находит…
- Да ты в ствол, в ствол посмотри… Блестит?
- Что – блестит? – не может понять мальчик…
-Ну, хоть что-нибудь…
- В стволе?!
- В стволе…
Шура снова заглядывает в ствол, пожимает плечами…
- Вроде – нет…
- М-да, - огорченно вздыхает дядя Миша забирает у Шуры пистолет
 - Прежде чем стрелять, его надо почистить… Вам-то что… Постреляли и разошлись по домам. А мне чистки на целый день… Ладно, ребятки…
И вдруг над притихшим стрельбищем, словно хлопок пистолетный, мальчишеский вопрос: « А если из своего – можно?»
- Из своего?! – удивляется дядя Миша…
- Разойдись мы в тот момент по домам, через день, через неделю нашли бы патроны не только к ТТ – к автоматам, винтовкам, пистолетам, - продолжает Александр Юрьевич. - Обязательно бы нашли – мы же были мальчишками послевоенного времени! Ведь после Сталинграда немцы отступали через Миллерово. Бои здесь были ожесточённые. Но нашу армию уже нельзя было остановить. Немцы бросали оружие везде. И не только  взрослые собирали винтовки и боеприпасы. Для нас оружие было предметом особой страсти и гордости. Если у тебя не было пистолета или автомата – ты не пацан!   И сейчас патроны мы из-под земли бы достали. И снова пошла бы по оврагам и карьерам канонада… И не все пули полетели в горшки и прочие мишени – таких примеров в послевоенные годы было больше чем достаточно… Вот и после этой  затеи с показательными стрельбами пошли бы разбирательства, и  дяде Мише боком бы всё обернулось… Но тогда мы об этом не думали  – мы просто ещё хотели пострелять…

- Из своего? – вроде удивленно произнёс милиционер, задумавшись. Потом махнул рукой... – А что… давайте попробуем… Несите своё вооружение…
Что тут началось. Мы заорали, стали что-то выкрикивать. Кто-то уточняет, перед тем как бежать домой, а из винтовки можно? Можно! Никого уже не настораживает легкость, с которой дядя Миша разрешает принести и русский автомат ППШ, и немецкий «Шмайссер»… Я со всех ног мчусь домой – хорошо, что ни матери, ни сестры дома нет. Сверток с ТТ за пазуху и быстрей назад. Через несколько минут он уже осматривает мой пистолет -  первый ТТ…
- Э-э-э, Санек, подзапустил ты пистолет… Я бы тебе в военное время объявил десять суток ареста. У тебя ж, смотри, ствол внутри заржавел! Из такого пистолета стрелять опасно…
- А из моего, из моего, дядя Миша?
- О, у тебя что-то затвор заедает…. В твоем пружина ослабла… Это надо в мастерской по приборам смотреть…

 Через час Михаил Афанасьевич Чайкин шагает, увешанный автоматами, винтовками, с пистолетами за поясом, вверх по Пролетарской улице. Прохожие, узнав его издали, удивляются: откуда столько оружия?. Через день по городу поползли слухи: «Дядя Миша вооруженную банду разоружил». Мы, когда нас родители спрашивали об этом,  гордо и независимо отмалчивались. Потом еще недели две спрашивали при встрече, починил ли дядя Миша в своей мастерской пружинку? Дядя Миша обстоятельно объяснял, что поломка оказалась серьёзнее, чем он предполагал – пистолетом специалисты занимаются. Может, даже на завод придется отправить. Потом мы увлеклись самодельными шпагами. Кто-то уехал учиться. Кто-то переехал в другой город. Взрослея, мы уже оценивали свои арсеналы по-другому и даже посмеивались на процессом добровольного разоружения. Сданные на ремонт ТТ и «Шмайссеры» стали забываться…  А вот сам дядя Миша не забывается никогда…  Может, и  живым-то я остался благодаря его показательным стрельбам. Говорят, и незаряженное ружье раз в год стреляет, а у меня было три огнестрельных единицы…
 Наталья Владимировна с нежностью смотрит на мужа. В его глазах светятся огоньки, которые она давно уже не замечала. В них что-то от мальчишеских забав, детской радости, утренней свежести… Ей уже кажется, что это не он тут сидит, а легендарный милиционер Чайкин. А она – это худенький мальчик Саша Шатура. Дымится костер на берегу реки. Дядя Миша рассказывает о войне, ест с мальчишками картошку. И жалко (это ей уже как музейному работнику жалко), что он не записал эти рассказы. Вон сколько времени прошло, а воспоминания о деде Мише, согревают их теплом и чистым светом…

- А когда он придет? - спрашивает Александр Юрьевич жену.
- Сказал, через неделю. Он бы и сегодня пришел, но я подумала, ты же должен подготовиться, что-то вспомнить. На это потребуется время…
Александр Юрьевич кивнул. Жена принялась хлопотать с запоздалым ужином. Он вышел во двор, потянул воздух. Весна… Ему было как в далеком детстве легко и хорошо. И вроде ничего особенного не произошло – кто-то спросил о человеке. А ему стало хорошо. Потому что спросили его об очень хорошем человеке. А когда ты знаешь, что этот человек случился в твоей жизни, тебе тогда и самому хочется сделать что-то доброе и хорошее. Рассказ о хорошем человеке тоже можно отнести к таким поступкам…