Жмётся - подборка

УДАЧИ  СВИНЕЦ

Беспечность струится во взоре
морозного дня в вечеру
февральские радуют зори
меня, веселят по утру,
вселяют надежду на радость –
увидеть восход тишины,
плывущую с неба усталость
и звёздную брошь купины,
сверкавшей под солнцем заката,
я принял за лёгкую грусть
великой печали солдата,
читавшего стих наизусть
под сводами новых сражений
в стране невесёлых сердец,
уставших от частых кружений,
где свищет удачи свинец.


В  ОБХОД

По  утренней свежести тихо
иду я весёлый в обход
студеного памятью лиха,
смотрю на седой небосвод,
где всполохи давней тревоги
искрятся в лучах от звезды,
оставившей след на дороге.
И в памяти тихой воды
я вижу её отраженье
ночное на илистом дне,
пылает она в озаренье,
со дна улыбается мне.


НЕ ПРОШЕДШЕЕ  В  ПРОШЕДШЕМ

Для меня преграды нету
на пути к мечте своей.
Благодарен я Поэту,
что мне пел как соловей
зарифмованную прозу
на закате в тихий час,
становясь порою в позу,
я кричал: – Зачем рассказ
пересказывать стихами
и по нотам их играть,
пересыпанных снегами?
Вспоминая вспоминать
не прошедшее в прошедшем,
недалёкое – в веках.
Я ходил, как будто Леший
на моих висел боках.,
переваливался громко
через пень, колоду, дрын.
И звенело слово громко,
впереди горел Нарым
на просторах призаречных
в затаёжном далеке.
Путь светил на Небе Млечный,
отражавшийся в реке.


КУСАЯ,  ДЕРУТСЯ

По тихому плесу унынья
скользит забытьё тишины.
Сижу одинокий у тына
в крапиве колючей весны.
Пред тихим простором осенним
на карте задумчивых дней
течёт беспокойство по венам,
засохшей листвы и теней
отброшенных облаком грусти
на гладь умиленья в саду,
где пчёлы, кусая, дерутся,
как черти в кипящем Аду.


В  ДЕНЬ  ОБЛАВЫ

На востоке в час презренья
я живу, как сом, на дне,
жду приход стихотворенья.
И промчаться на коне
я хочу по строчкам ранью
задушевности степной.
И на выпасе бараньем,
под замызганной луной
полежать в тени забавы
в промежутках тишины, –
попадаю в день облавы
в грусть осенней старины.


СИЖУ  ОДИН

На грубой паперти отказа
сижу один в пыли веков
и жду, как будто бы указа
за грустной памятью оков,
в синеющем просторе лести
летят, курлыча, журавли,
несут на крыльях память чести
и запахи родной Земли.


НЕУВЕРЕННОСТЬ

Положение двояко
у изгоя на ветру.
Он, как гордый забияка,
бьёт в сомнениях зарю
отрешенности степенной
в округлениях нуля.
И в печали этой ленной
жмётся к паперти змея
неуверенности странной
в тихой правде суеты.
А в речах со словом бранным
нет беспечной правоты.