Мир любящих Винсента

Эта страница возникла спонтанно.
Просто люблю Ван-Гога, мне понравились
стихи и люди, написавшие о нем.
Мне будет приятно, если эта страница не достигнет точки

            ***

Осип Мандельштам (почти о Ван-Гоге)
       
На   бледно-голубой  эмали,
Какая мыслима в апреле,
Березы ветви поднимали
И незаметно вечерели.

Узор отточенный и мелкий,
Застыла тоненькая сетка,
Как на фарфоровой тарелке
Рисунок, вычерченный метко,--

Когда его художник милый
Выводит на стеклянной тверди,
В сознании минутной силы,
В забвении печальной смерти.
 

           ***
 
 
  Арсений Тарковский
            
Пускай меня простит Винсент Ван-Гог
За то, что я помочь ему не мог,
За то, что я травы ему под ноги
Не постелил на выжженной дороге,

За то, что я не развязал шнурков
Его крестьянских пыльных башмаков,
За то, что в зной не дал ему напиться,
Не помешал в больнице застрелиться.

Стою себе, а надо мной навис
Закрученный, как пламя, кипарис,
Лимонный крон и темно-голубое,-
Без них не стал бы я самим собою;

Унизил бы я собственную речь,
Когда б чужую ношу сбросил с плеч.
А эта грубость ангела, с какою
Он свой мазок роднит с моей строкою,
Ведет и вас через его зрачок
Туда, где дышит звездами Ван-Гог .

                ***

                Сан-Торас
 
               
 ...Чтобы вливать по капле
добродетели священных очарований,
терпение Твоего тернового венца,
Tвоего бичеванного тела, окровавленного бока...
(молитва).



Он мир создал единым духом, вписал в него автопортрет,
С отрезанным, кровавым ухом, и диких ирисов  букет,
Багровый виноградник  Арля... Смотрю, лиловый  кипарис,
Пронзает облачную марлю и воспаленный лунный диск.

Он сеятеля в хлебном поле, оставил с пашней и зерном.
Он одержим был, нищ, и болен безумием и божеством!
Он не смирил тоску попойкой, и прострелил свой бедный бок,
И на больничной, узкой койке, он умереть никак не мог.

А в залах Лувра изучают его пейзажи, степь, кусты,
Подсолнухами прорастают в бессмертие его холсты!
С последним выдохом сердечным cказал, покинув Провансаль:
Одна печаль продлится вечно и будет вечная печаль.
___________
По словам  Тео, который был при Винсенте в его смертные минуты,
 последние слова Ван-Гога:
La tristesse durera toujours
(«Печаль будет длиться вечно»).

       
         ***

       Вонтер Лак
 (шуточные стихи)

Ван   Гог  не бывал в Таганроге.
И если по правде сказать,
там мало кто знал  о   Ван   Гоге
и помнил вангогину мать.

И Чехов чудесный не чаял
навек покорить Амстердам,
хоть Чайку имел за плечами,
Сестер, Дядю Ваню и дам.

Но слово взлетело. Тревожит...
Картины обжили музей...
Здесь чайка летит... И нашел же
 Ван   Гог  в Таганроге друзей...

По венам каналов и улиц
пульсирует кровь городов...
И я в Амстердаме тусуясь,
с обоими выпить готов.)

       
              ***

         Сан-Торас
 
         
Лос. Город художников.
                Кипарисы ракетами взмыли
                Из полотен Винсента Ван-Гога,
                Из клубящейся масленой сини,
                В кобальт неба - до звезд и до Бога!

                С.Т.

Из молочного марева громы
Наступали, а город притих,
В бормотании утренней дрёмы
И невнятицы мифов ночных.

Это вечно раздетое лето!
Крон кудрявость и елей резьба,
Повилики, атласной манжеты
И магнолии белой тесьма.

Не бывает звенящей капели,
Хрусталём не твердет вода,
Эти земли не знают метелей
И кристаллов прозрачного льда.

Жгучий полдень,полночная свежесть,
Вздох капризов дрожащей земли,
Щеки выбритых трав и небрежность
Неожиданных красок Дали!

Город спит в дождевой карусели,
В поволоке поблекших огней
И рисует весну Боттичелли
На холмах голливудских полей.



***


Акварелли Ирен


Небо смотрит аметистом...
/посвящается Винсенту Ван Гогу,
         из цикла «Любимые живописцы» /
 

Небо смотрит аметистом,
Словно в море, в нём волнит,
А звезда с прищуром истым
С живописцем говорит.

Всё подвластно ей сегодня,
Всё трепещет и плывёт,
И её собрат художник,
Снова в руки кисть берёт.

Быстро краски он мешает,
Бирюзу, кармин, лазурь,
И мазками воплощает
Отраженье звёздных бурь.

В сердце вихрь не сдержишь кляпом,
Гений кисти он сейчас,
И соломенною шляпой
Не прикрыть колючих глаз.

Вновь нисходит, оживая,
Ночь сапфировых небес,
Где звезда, повелевая,
Живописца ждёт к себе.

          Сан-Торас
          
           ***

Опять всю ночь не спать и спасть с лица,
Сойти на нет, сойти на свет с крыльца,
На облака, набрякшие, как марля,
В заре багровей виноградов Арля.

Опять весь день брести и пережить полвека,
Войти в закат,в разрыв, в распад молекул,
В кармических тисках, в воронке крематория,          
Мять боль в висках и знать - иной юдоли

Не обрести. И в снах бессонных
Качаться, как Ван-Гоговский подсолнух.
Войти в рассвет по кругу и квадрату,
Нахмурив бровь от солнечного злата,

Испить зарю, не размыкая уст,
Застыть золой, и прорасти как куст,
Побегами в пургу, зеленым цветом,
И на седьмом кругу, успев при этом,

Сцепляя вежды белой пеленой,
Сменить одежды перед тишиной.

              ***

Шуляк Владимир


Плод бледно-жёлт, а скатерть голуба.
А скатерть голуба и утончённо груба.
На ней покоится Ван Гога голова
подсолнухи целующая в губы...
Всё это там, в абсентовом краю,
среди неистовой мистерии мистраля,
где не летают птицы гамаюн,
зато пылятся томики Стендаля.
Всё это там, где нет ни нас, ни вас –
в посеребрённом позапрошлом веке
и не достать билет и аусвайс
туда
       в какой-нибудь обыденной аптеке.
Ах, Франция, в которой есть Эйфель,
но нет пока карандашей Эффеля –
пряди, пряди свою кудель
какую все другие не сумели.

               

           ***

  Елена Нижний Рейн

Винсент. Цветущие Ветви Миндаля
               

Ах, Винсент,
Коряво, грубо
Выверчены дерева,
Но небес твоих голуба
Голубинно голуба!


 
----------------------

Винсент Ван Гог. Цветущая ветка миндаля. Сан-Реми, март 1890
Холст, масло, 77х92. Музей Ван Гога, Амстердам

Время написания этой картины - последний год жизни Ван Гога. Он на лечении в Сан-Реми, в психиатрической клинике. Его мучают приступы болезни. После лечения художник переезжает в в Овер-на-Уазе в окрестностях Парижа. Винсент пишет удивительные, полные жизни работы, будто самый счастливый, здоровый и молодой человек на свете...

27 июля 1890 года Ван Гог отправляется работать на пленэре. Возвращается подавленный, сам не свой. Признается, что стрелял в себя из пистолета (оружие так никогда и не будет найдено). Срочно прибывает доктор Гаше, брат Тео торопится ему на помощь, но в ночь на 29 июля в возрасте тридцати семи лет Винсент Ван Гог умирает.

Я привожу пару писем Ван Гога к брату Теодору, который всю жизнь помогает Винсенту во всем, понимает его Дар, делает все возможное, чтобы выставлять и продавать его картины. Покупает для Винсента краски и кисти, ищет ему врача, оплачивает пребывание в клинике для душевнобольных, поддерживает брата материально и духовно. Теодор не прожил и года после смерти брата.

Первое письмо - о том, что работа для Винсента - это жизнь, это то, что дает силы перебороть болезнь, вернее жить сквозь нее. Второе - об этой картине, о цветущих ветках миндаля... В конце - отрывки из последних писем Ван Гога брату Теодору.


"
ВИНСЕНТ ВАН ГОГ. ПИСЬМА К БРАТУ ТЕО. 1890. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ЖИЗНИ

Январь 1890
Я никогда в жизни не работал так спокойно, как над этими последними полотнами; надеюсь, что ты получишь некоторые из них одновременно с этим письмом. Однако вслед за тем мною на мгновение овладело отчаяние.

Но, поскольку последний приступ длился всего неделю, считаю бессмысленным все время думать о том, что он может возобновиться. Во-первых, это не обязательно; во-вторых, предугадать, когда и как он наступит, все равно нельзя.
Следовательно, надо как ни в чем не бывало по мере сил продолжать работу. Скоро я получу возможность в более или менее теплые дни выходить на улицу и попытаюсь закончить все, что начато мною здесь.

Чтобы дать представление о Провансе, мне необходимо написать еще несколько полотен с горами и кипарисами.

Это будут вещи того же типа, что «Овраг» и горы с дорогой на переднем плане, - в особенности «Овраг», который я покамест не отсылаю тебе, потому что он не просох.

У меня готов также вид парка при убежище - сосны. Я убил массу времени, присматриваясь к характеру сосен, кипарисов и т. д. в здешнем прозрачном воздухе. Во всех них есть неизменные линии, которые встречаешь на каждом шагу.

Бесспорно, в истекшем году приступы начинались у меня в самое разное время; однако в нормальное состояние я постепенно приходил лишь тогда, когда начинал работать. Вероятно, так будет и в следующий раз. Изменить что-либо мы бессильны, следовательно, будем держаться так, словно ничего не происходит.

Было бы бесконечно хуже, если бы я опустился до состояния моих товарищей по несчастью, которые ничего не делают по целым дням, неделям, месяцам, годам, как я уже не раз писал тебе и повторял г-ну Саллю, уговаривая его не настаивать на помещении меня в это убежище.
Только работа помогает мне в какой-то степени сохранять самообладание и надежду когда-нибудь вырваться отсюда.


Середина апреля 1890
------------------------------
Сегодня попытался прочесть полученные письма, но ничего не понял - голова еще не работает достаточно ясно... Правда, она не болит, но я совершенно отупел. Должен тебе сказать, что такое бывает и с другими, кто, как я, непрерывно работал в течение долгого периода, а затем внезапно был осужден на бесплодие. Сидя в четырех стенах, много нового не узнаешь; однако здесь, во всяком случае, можно убедиться, что бывают люди, которым нельзя разгуливать на свободе как ни в чем не бывало. Теперь я оставил всякую надежду, даже совсем отказался от нее. Может быть, может быть, я действительно вылечусь, если поживу немножко в деревне. Работа шла успешно, последнее свое полотно «Цветущая ветка» - ты его увидишь - я сделал, пожалуй, лучше и тщательнее, чем все предыдущие: оно написано спокойным, более уверенным, чем обычно, мазком.

И на другое же утро я стал конченым человеком, превратился в скотину. Это трудно понять, но, увы, это так. Мне страшно хочется вновь приняться за работу, но даже Гоген пишет, что он, хоть у него крепкое здоровье, отчаялся и не знает, выдержит ли он и дальше. Ведь такие истории часто случаются с художниками, верно? Бедный мой брат, принимай вещи, как они есть, и не убивайся из-за меня: сознание того, что с тобой и у тебя дома все в порядке, поддержит и ободрит меня гораздо больше, чем ты думаешь. Может быть, после тяжелых испытаний и для меня наступят более ясные дни. Пока что собираюсь в скором времени отправить тебе новые полотна...

Когда поуспокоюсь, опять перечитаю письма и завтра или послезавтра напишу снова.

 

30 июня 1890
...
Последние дни я усиленно работал, написал четыре этюда и сделал два рисунка, один из которых - виноградник с фигурой крестьянки - вскоре пришлю.

Собираюсь сделать из него большую картину. Я думаю, мы никоим образом не можем рассчитывать на доктора Гаше. Во-первых, он болен еще сильнее, чем я, или, скажем, так же, как я. А когда слепой ведет слепого, разве они оба не упадут в яму? Не знаю, что и сказать. Мой последний ужасный приступ был в значительной мере вызван близостью остальных пациентов; да, заточение раздавило меня, а старик Пейрон не обратил на это ни малейшего внимания, предоставив мне прозябать вместе с безнадежно больными.


29 июля 1890.
Письмо, которое было при нем. Последнее письмо
Хотел бы написать тебе о многом, но чувствую, что это бесполезно.

Художники, что бы они при этом ни думали, инстинктивно воздерживаются от споров о современном состоянии торговли картинами.

В сущности, говорить за нас должны наши полотна. Да, дорогой мой брат, я всегда твердил тебе и теперь повторяю еще раз, со всей серьезностью, на какую способна упорная сосредоточенная работа мысли, - повторяю еще раз, что никогда не буду считать тебя обычным торговцем картинами Коро. Через меня ты принимал участие в создании кое-каких полотен, которые даже в бурю сохраняют спокойствие. Мы создали их, и они существуют, а это самое главное, что я хотел тебе сказать в момент относительного кризиса, в момент, когда предельно натянуты отношения между торговцами картинами умерших художников и торговцами картинами живых художников.

Что ж, я заплатил жизнью за свою работу, и она стоила мне половины моего рассудка, это так. Но ты-то, насколько мне известно, не принадлежишь к числу торговцев людьми и умеешь стать на сторону правого, так как поступаешь действительно по-человечески. Но что поделаешь?!

                ***


Ольга Мищенкова
             
Ван Гог и пустота
Остров Ван Гога
Господи!
 Для чего ты сподобил меня художником?
Невозможно так!

Почему душа моя вечно пуста
Не скажу чиста
Но как будто нитки вытягивает из холста
Из меня
Притяжение
Беспрестанного изображения
Красоты и любови непостижимой
Неодолимой

Господи!
Для чего плещешь море во мне глубокое
Одинокое?

Почему корабли без меня ушли?
На краю земли
Я опять собираю их, леплю их из красных глин
И звенят
Капли кадмия
Беспредельность угадывая
Игры солнца делая на мгновение недвижимыми
Неуловимые

Господи!
Для чего ты красный цветок раскрыл надо мною
Купиною?

Почему они даже тут, на волне и в воздухе
Подсолнухи?

Неопалимые мои
Подсолнухи

*********************

ВИНСЕНТ  ВАН  ГОГ

«Я считаю, что из всех моих работ картина с крестьянами, которые едят картофель, написанная в Нюэнене, безусловно лучшее из того, что я сделал»

Чтобы преуспеть, нужно тщеславие, а тщеславие мне кажется абсурдом»

«Я нахожу, что то, чему я научился в Париже, исчезает, и я возвращаюсь к тем мыслям, что пришли ко мне на природе, до знакомства с импрессионистами». Винсент Ван Гог.


***********

      Брюссель. Антверпен. Мауве в Гааге.
Палитра колоритная Парижа,
В котором впечатлений зарождалась
Размытая безоблачная дымка,
Не исчезая  облаком  Моне….
     Ты  понял краски раньше, чем смог видеть,
Не зная правил и хитросплетений
Вот только нарожденного звучанья,
Которым был охвачен новый век,
Перешагнувший в сон  другой эпохи.
    Твой  Творче  поздно разбудил скитальца,
Успевшего  исколесить планету
С мотивами другого направленья,
Которое тебе не бЫло чуждо,
   Но от которого пришлось уйти.
Твой дар и одержимость в увлеченьи
Позволили тебе  постигнуть небо
Палитрой одинокого сознанья
И  завещать его  потомкам мира
Подсолнухами из букета  солнц.
   Усталость вековая черных шахт
Могла ли равнодушьем  встретить сердце
Того, кто в проповедники стремился?
   Поддержка Тео очень была кстати,
А встреча с Мауве закрыла тьму.
   Рассеивались тучи над  мольбертом,
К которому  сильней тянулось сердце,
Чтобы оставить на его холстах
Не времени  придуманные  меты,
А слезы изнывающего сердца,
Настроенного на мотив души.

   Вдыхая воздух утренних пленэров,
Ты не пленялся кружевом рассветным,
Живописуя облаками рай.
    Ты постигал судьбы самосожженье,
Бросая в топку творчества не краски,
А душу обожженную свою,
Которая  искала состраданья
Под небом тяжелеющего века
    И никогда его не находила.


    Всего семь лет ты отдал Музе цвета –
И больше тысячи своих холстов,
Когда по две картины ежедневно
Выбрасывал наружу кровоток.
Рисунков столько же…
                Так билось сердце.


   Твой диалог с самим собой и миром
Давно звездой горит на небосклоне
Суровых лет промозглости и смрада,
Окрашивая легкостью палитры
Не легкие сюжеты бытия.
   Ты отдаешь себя своим посланьям,
Учеников выводишь тропкой к свету,
Живописуешь шахты и ткачей.
Ночами от Золя  глаза  тускнеют,
Считаешь «Едоков» - картиной лучшей,
Хотя и первой ей случилось быть.
   Ты осветляешь хмурую палитру,
Доставшуюся  от голландцев в память,
Когда проходишь по мостам в Аньере ,
Глотая пьяный воздух впечатлений
Того неподражаемого лета.
    И кажется тебе, что столько цвета
Ты никогда еще не видел раньше,
И кажется, что все оттенки мира
Зависли разом над мостами утром.

    В тебе уже свирепствует броженье,
Которое вдруг выльет  желто-синий
На души обморок твоей души
От впечатлений, что копило сердце,
И…
……….з
 ………….а
……………..д
………………..о
…………………..х
……………………..н
………………………..е
…………………………..т
………………………………с
…………………………………..я.

   На улице Клозель твои работы
Танги захочет  показать Парижу.

   «Но, чтобы преуспеть, тщеславье нужно.
Оно мне, друг мой, кажется абсурдным», -
   Так говорил Винсент родному брату.

   Ты изгоняешь сердце из Парижа
И ищешь утешения на юге,
Попав в объятья теплые Прованса.
   Тебя пленяет цвет деревьев ранний,
Как будто ты в Японии проснулся,
Ее прозрачностью  пленившись утром.

   «Мост Ланглуа» напоминает чем-то
Отдельные пейзажи Хиросиге.

   А ты  опять  идешь своей дорогой,
Оставив позади Impressionism:

   « Я нахожу, что то, чему учился
В Париже я , тихонько исчезает
И возвращает меня к мыслям прежним»,
   Писал Ван Гог однажды  брату Тео.

   Но ты не сможешь изменить звучанье
Палитры, просветленной  впечатленьем,
И будешь верен   чистому  напеву
Насыщенных тонов  арлезианских.
   «Подсолнухи» твои сияют
Из глубины безудержностью цвета
И остаются в сердце вспышкой бездны.

    Ты пишешь ночью, бросив ветру вызов.
Свеча сгорает на плече мольберта,
Которую ты   снова   зажигаешь,
Чтобы  оставить отзвук этой  мглы
Мазками сердца и минором  боли.
Так отплатил тебе  разрыв с Гогеном
На Рождество после безумной ссоры.
      Автопортрет о том расскажет миру.

В холстах твоих  поселится графичность,
О напряжденности вещая  сердца,
На искореженных  ветвях  оставшись  тенью.

    На «Красных виноградниках в Арле»
Ты заработаешь немного солнца,
Которое падет своим теплом
В холодные мерцающие воды
Не отразившись …
     Так хочется тебе уединенья,
Но пониманья хочется скорее.
    Ты диссонансом пробуешь палитру
И беспорядочно разбрасываешь пятна,
Пустив воронью стаю над полями.
    И чувствуется осени дыханье,
В которой – смерти четкие шаги.
    Ты захотел ее приблизить поступь.

***

…..Однажды Небо бросило звезду
На землю странную  среди дождей и пыли,
И из звезды  произрастало  солнце
Таким иссиня – желтым откровеньем,
Которому завидовали звезды.
   Подсолнухи бросали  семена
В страстями  перепаханное   поле,
Чтобы из века в век рождаться вновь
Напоминаньем о душе поэта,
Который рассказал  Земле о жизни,
Пролив на холст небесное сиянье,
Семь нот палитры  обессмертив светом.



Вместо эпилога


Аллея с тополями на закате,
Меняя на плечах боа с горжеткой,
Еще недавно отвечала  рыжим
Безмолвному сиянью октября.

В ином наречьи много темных пятен,
Которыми закрыто слово-ветер,
Но тень живая возле изголовья
Пустому утру проливает свет
Совсем не синеглазым  искупленьем.

Ты помнишь ли, мой ангел, сколько  солнца,
Окрашенного в тон листвы осенней,
Ложилось на пустынную дорожку?
По ней задумчиво ступал Ван Гог.
Он покидал тот дом пустынных мыслей
Как раз после трагедии с Гогеном,
Нарушив слова  вновь запрет заветный.

Сейчас в его покое откровенном
Среди печалей отдыхала вечность
И посылала янтаря свеченье
Под ноги путнику, лишая тени,
Чтоб синим контуром ему  присниться
Многоголосой музыки Машо.

   Ты помнишь ли его лицо, мой  ангел,
Когда он оторвал свой взгляд от листьев
И посмотрел на нас, стоящих возле?

   Он знал конец, не помня о начале….
И столько боли было в пониманьи
Того, кто создавать умел паренье,
Из облаков роняя в воздух жемчуг.

    За ним осталось очень много теней,
Которые его не отпускали,
Но главная бежала впереди,
Он шел за ней случайным совпаденьем,
Туше прозрачным в переливах  света,
Или сливался  с нотой  в  фьордах Грига
Колористическим штрихом глиссандо.

   О чем он думал, одинокий странник,
Когда янтарь ронял под ноги слезы?

Он вспоминал клубники спелой запах,
Который из-под белого  истомой
Перелетал в иное измеренье
И оставался каплей на   запястье.
  Туман вечерний гОловы  детей
Представил взору – ангелов двух лица
Напоминаньем брошенного века
Среди кленовых  золотых монет.
   Он с нежностью вдыхал томленья грусти
Забытого почти совсем свиданья,
В котором  помнил   песню камыша,
Окрашенную обертоном зимним,
И ветви теплые весенней  ивы.
...Он вспоминал ночные  разговоры
С коллегой Полем  о цветов смешеньи,
Когда всю ночь до самого утра
Глаз на смыкая, спорили о важном,
А утром…
…………….Утром так болели кости,
Что даже кофе не помог с корицей.

…Он шел навстречу.
Помнишь, ангел рядом
Своим крылом его коснулся лика,
Который был не так в тот вечер светел….

….Его не отпускало сожаленье…

…Тот дар, который получал он снова,
То радовал его, а то печалил,
То вызывал в душе негодованье,
А то рождал  от сердца  ноты грусть.
     Он солью посыпал живые раны,
Кидался в омут, чтоб увидеть звезды,
Терзал палитру в поисках звучанья…

   О, Господи, да мало ли всего
Пришлось на свете пережить Винсенту,
Когда ему казалось, что рассветы
Не могут больше радовать его…

…Аллея с тополями на закате…

…Мой ангел, помнишь ли...


           ***
Вскормил подсолнух  на спирали неба
Из желто-фиолетовых рапсодий…
Луна завидовала солнцу : « Мне бы
Твоих рассветов и твоих мелодий!»

А он ходил по улицам Парижа,
Дружил с дождями, полутонил  воздух…
А ночью, звезды  разбросав по крышам,
Спешил к мольберту, чтоб испить все слезы.

Потом признают и потом оценят,
Потом увидят, а сейчас – не зрячи…
Не скоро брэндом от тебя повеет…
Сегодня – больно, и сегодня – плачешь.

Копило солнце миллионы лет,
Чтоб бросить зерна на Винсентов цвет.


7.


Чтоб бросить зерна на Винсентов цвет
Старалось солнце накопить звучанья,
Перезаполнив звуком мирозданье
Его картин, которых жаждал свет.

На улице Лепик воздушен  день…
Иль не воздушен... Суть не в этом даже.
То важно, что с души спадает лень,
Когда идешь Ван Гоговским пейзажем.

То важно, что тебе не мрачен путь,
Что тени глаз привычной не заметит,
Что грёза поутру тебя приметит
И тихо-тихо скажет  сердцу: «Будь!»

И ты очнешься…И прольется нега
Ван Гоговского облака без снега

      ***
Галина Золотаина

Гении в кабачке


- Винцент, абсент плесните,
Поговорим о Таити.
Туземочки с плоскими грудками
Сладше жён законных с их шмутками.
Не найти красоты среди олухов,
Винцент, не пишите подсолнухов!
Лучше ничего не пишите,
А отправимся на Таити.

Островитянки прогреты солнцем до лона...
На Таити всё красно-жёлто-зёленое...
Короткие ножки так горячи изнутри...
Винцент, не смотрите так! Не смотри...
Ты лучше пьяного Поля слушай,
Вон у тебя какие большие уши,
Такого уха и одного б хватило,
А Софья-то в Дании совсем обо мне забыла...

Пропустим, Винцент, ещё по стопочке,
У таитянок такие вкусные попочки,
Такие квадратные пяточки, плюские носики...
Тыща чертей! Куда вы меня выносите?!
Винцент, за что ты этим вонючим платишь?
За вину?! А-а, за вино....
Эх, Ван Гог, ты же с ними спятишь...
               
***
Адольф Зиганиди

Ван Гог Терраса кафе ночью

Аляповатых звёзд гирлянды
на синем атласе небес,
фасад, ажурная веранда,
рядами столики, навес.

Идиллия в ночи Парижа -
то ли Монмартр, то ль Ле Бурже,
дневной угар житейский снижен,
вечерний начался уже.

В сей час почтенные матроны
вершат прогулки с детворой
и, приподняв свои роброны,
уйдут с булыжной мостовой.

Густеет ночь, фонарным светом
залита улицы черта
и скоро шляпки и корсеты
все ангажируют места.

И только далеко в полночье
гостям укажут на порог...
Погожий вечер, день закончен,
что и запечатлел Ван Гог.



                ***
Сан-Торас

Живем мы в безвремЕнье перемен,
Тут, современники мои, как Нефертити,
Но если б не Эжен Анри Гоген
Мы б мало, что узнали о Таити.

Как, например, про остров Сан-Хуан
И всякие восточные спорады,
Там ведь не кушал кактус Дон-Хуан,
Там ведь Сафо не слушала рулады.

Кабы, не Орлеанские бистро
Нам не видать «импрессии» улова
Не встретил Поль Гоген бы Писсарро
И он не умер бы на Хива Оа,

И мы бы не узнали ни фига,
Как в Мулен-Руже пляшут балерины,
Когда б Тулуз Лотрек или Дега
Не написали маслицем картины.

Но вышел в небо месяц –звездовоз,
Содрав тужурку меховую с лиса
И нанизал Винсент шашлык из звезд
На острие ночного кипариса.

Вот так неумолима судьбонить,
В своей неповторимой судьбовязи.
Потомки, нам вовек не уловить
Причин и следствий, и меж ними связи!

Но есть священнодейственный момент
Когда стоишь, забывшись у полотен,
Я б каждому воздал антаблемент,
Я б каждому дал "композитный орден"!*

Прим. Аффтора.
*Имеется ввиду орден за живописную композицию.
Антаблемент — верхняя, часть архитектурного ордера.
Мулен-Руж  -  кабаре в Париже, где бывал Тулуз Лотрек.
В переводе с французского — "Красная мельница".
Название от заметной над зданием ветряной мельницы…