Я палец клал меж прутьев этажерки

Я палец клал меж прутьев этажерки,
но вечно не срабатывал резец.
Как мелкий пакостник до юной пионерки,
я до тебя дорвался наконец.

До фотографий, выдуманных мною,
различной жёлтости, с портфелем или без,
до ласточкиной склеенной слюною
живой шкатулки с кодом о тебе.

И потому – комод мне строил рожи
и, больно цапнув, в угол убегал,
и зеркало насупливалось строже
в бессмысленной попытке напугать.

И пальцем я касаюсь где изнанки –
из зазеркалья ветром по ногам! –
там зеркало – нуда и интриганка –
из будущего цедит по слогам.

Про жизнь! И про колбасные обрезки!
Прямою речью – соло(м) на трубе!
В моё лицо летели занавески,
что зеркало втянуло в пасть себе.

Я знал, что это символ и сравненье,
как люди сравнивают, скажем, плащ с пальто
(прекрасные, нетленные творенья!).
Но я не знал, с чем сравниваю что.

Мне что-то женское шептало – нет, не мама! –
в прозрачном платье, в платье из стекла,
что жизнь моя не зеркало, а рама
того, чем жизнь моя всегда была.

Богиня ль то была или из сказки,
стеклянно двигаясь и чиркая о пол,
случайно вымело те слюдяные маски,
что я случайно в зеркале нашёл.

И я уверовал, как в маленькое чудо,
в кораблики, уткнувшиеся в снег.
В моей судьбе, когда я снова буду,
я закружусь, как щепка по весне. –

Хоть, в общем, мало толку в разговоре,
и хоть слова лишь уменьшают дар, –
я заведу судьбу на задний дворик
и покажу ей всё, чем был всегда.

Балкон разрушенный, что нависает сверху,
весь бледно-розовый, в берёзках и в корнях,
и толстых гусениц, и эту пионерку,
что пробежала прямо сквозь меня.

И в школе проповедь, и долгий гул досочный
в трёх этажах, обшарпанных, как борт,
и детских страхов перевод подстрочный,
неподслащённый, словом, высший сорт!

Нелепицу звонков и сладость лета
из перелома горького стебля,
летящие в забвенье силуэты
не стоящие – в этом! – ни рубля.

Мечты собаки и улыбку птицы,
отнюдь не комнатной, не дохлой массу лет,
а той, пригнувшейся, чтоб взмыть и накрениться,
крылом всекая в небо пируэт.

Быть может, и не сразу – как родится –
не знаю уж, зачем… - нарвать траву! -
туда придёт девчонка, что мне снится,
и я её увижу наяву.

Когда две пары глаз на дохлой крысе
сойдутся – вдруг, пустой и в пустоте,
как гонг, чудесный сон слетит из выси
о тех глазах и о веснушках тех.

Вот я о чём средь стрессов всенародных,
среди боёв и странствий игровых…
Вам всё это претит – ну, как угодно!
Я – старый кукольник и циник. – Ну а вы?