Вторая итерация

* * *

Творец миров, и звёзд, и терний,
и скромный труженик АйТи,
он существует в бренном теле -
живёт в сети.

Страдает, любит, ненавидит,
давя на кнопки, лупит нечисть,
и если из игры не выйдет
он вечен.

Зачем-то и меня он создал,
а я его придумал в блоге.
Пускай мы с ним всего лишь посты -
мы боги.


* * *

Поговори со мной, прохожий,
я взглядами уже затыкан
встречающих меня по роже,
и провожающих затылком.

Что написал немой глухому
слепой прочёл всему трамваю
не видя ничего плохого
в хорошем. Сцена бытовая

растягивалась. Кто-то слушал
что там насочиняли тролли...
На миллионной части суши
осталось нас примерно трое,

кто точно знает, что нас двое.
Но лишь один из них спокоен.


* * *

Осыпалось и облетело
с чугунных прутьев чёрных ив,
и ты наш сайт переглядела,
сдавая зоммерцайт в архив.

Давно окученные грядки
запорошились желтизной
страниц, играющихся в прятки
со мной.

Но логи блога не налоги
на то, что я их не смотрю:
достаточно, что видят Боги
как нас прижало к ноябрю

в конце начала октября.
Терпи, потери костеря.


* * *

Чётное желание
или трансцендентное?
Это ведь: "жила не я."
Бедные мы бедные,

всеми позабытые:
кукла в золотом
платье, и побитый я -
человек с винтом.

У меня падучая,
у тебя ангина.
Что у нас получится?
Разве, Буратино.


* * *

Я замечаю: я стал ýже.
Но не в плечах, а за плечами.
Я полюбил садиться в лужу,
и там барахтаться ночами,

сливаясь вместе с лужей в реку
и проецируясь на стену
того, кто ищет человека
в том, кто из человека сделан.

По чертежу мы обезьяны.
Надписано на копии:
"Напильником сточить изъяны
до моего подобия."


* * *

Ты надеваешь платье и боты.
Платье на тело, боты на сервер.
Я, изнывая в жару от икоты,
еду из Индии прямо на север.

Ты заряжаешь сложнейшую пушку -
я заряжаюсь энергией мантры,
и зарифмовываю "Пушкин."
тупо, конечно, но не для Суматры.

Пусть я и выгляжу как Квазимода,
я был помазан твоею помадой
будто бы Будда, Бурда. Квази-мода -
круто, кулюторно, непонятно.

Мы расплодились, так и оставшись
только вдвоём. Непомерная тяжесть.


* * *

Я был везде. Я есть. Я буду.
Я вне времён, пространств, и пут.
Не Будда я - скорее Будто,
Убунту, и кровавый бунт

бессмысленный и беспощадный,
продуманный до мелочей,
придуманный и не начатый -
(не начатый, пардон), ничей.

Люблю летать скрестивши руки,
свернувши ноги калачом.
И пусть прохожий ловит глюки -
я совершенно ни при чём!


* * *

Вскружим дуэтом. Где-же кружка?
Да и ведро потянет. Память
и есть вся жизнь моя, подружка.
Такую сразу не забанить,

и потереть нельзя эрэмом
из-под рута, почистив место
для новых. Только вот дилемма -
быть может, как админ я бездарь -

не чистится. Видать, консолька
открыта с каррент диром, во как.
Твоя, не правда ли, Ассолька?
И сколько в той консольке форков.


* * *

Да, я - такой. И ты - такая.
И сколько ты ни вычитай,
я чувствую: перетекаю
в тебя. Такая вот черта -

дефис, тире не ставший,
а в общем, минус, что между
подставившим и подуставшей.
Мы справили свою нужду

по-крупному, весомо, зримо.
Тусовка плачет: ах-ах-ах!
Осталась ты неповторима,
а я остался в дураках.


* * *

На берега надвигается море
чтоб засолить всё засохшее горе.
Море режут на части большие суда,
в красный цвет это море красит Судан.

Правят морем одни только зыбь и рябь.
Самый храбрый из капитанов их раб.
Точит камень любой, даже пенистый ляп,
пусть мы слышим лишь только сопенье и храп.

Но спокоен Урал и не дрогнет Тибет.
Те не прут у тебя, а дают тебе.
Ветер свищет меж ними как между гланд,
стонет в кайфе, плюётся, поёт: "хартланд"...


* * *

Все агрегаторы денежной массы
изображают грехопаденье.
Всё, что не движется в медленном вальсе
движется вниз в пирамиде хотенья

или желания преобразиться.
Там, в основании мирозданья
где-то безумствует жаркая птица
с нечеловеческими устами.

Тёмное дело - теплое тело.
Вы не найдёте той птицы на карте.
Это совсем нераскрытая тема,
и Гамаюн вообще здесь не катит.


* * *

Тиха и пасмурна картина,
пастель осыпалась в постель,
и толстым слоем паутина
на Путине лежит отсель.

Окно открыто по привычке,
сарай задвинут на засов,
и освистали электрички
давно низвергнутых богов.

Везде в природе перемена!
Малину с сахаром промяв,
я жду весны всенепременно,
когда мне кошки скажут "мяв".


* * *

В краю кривых четвёртого порядка
порядком полысевший гражданин
смусолив руки тяпкою на грядках
горазд был забираться в мезонин,

и там творить - не для себя, помилуй,
читатель верный, ясен-красен пень! -
а чтобы дасть свое творенье миру,
и чтобы мир воспринял эту хрень,

и возлюбил - нет-нет, не гражданина! -
а лишь его прикольный ник!
Товарищ бы смотрел из мезонина,
и радовался тем, как он велик.

Однако-же, лукавствует натура:
товарищ тоже чья-то креатура.


* * *

А вас не возводили в куб?
Не брали вас по Рунге-Кутте?
Не измеряли связность губ,
чтобы использовать вас в культе

стихосложения дробей,
самосожжения стихов,
тихосолжения бровей,
хотиклонения волхвов?

У вас, наверно, плоть и кровь -
меня придумал мать-и-матик.
И состою я из углов,
кривых кривых мальтийских мантий.


* * *

Мне было бы куда теплей
когда б несовершенство мира
не рисовало на стекле
моих зрачков ориентиры,

пути и стрелки, сизый дым,
и все другие крайности,
пришедшие из суеты
дополненной реальности.

Сегодня обещали снег -
а сыпят буквы только!
Стряхну я их с ресниц и век
на черновик - и ф топку.


* * *

Мне незнаком не каждый камень,
и мебельную ткань песка
прочешет мой усталый сканер
не методично, в пол-ползка,

и без ненужного жужжанья.
Я отрешенно брёл домой,
и думал, что безумно жаль мне,
что решено уже тобой

безумнейшее уравненье
и красоты, и простоты,
природа-мать. А я раненье
сравнимое, поди, с Толстым.


Маргарита

И было нужно раздевать.
И вот, раздетые гроздями
все поосыпались в кровать,
утыканную сплошь гвоздями.

Ещё там был какой-то чёрт.
Чорт по старинному. Он старый.
Он говорил, что всё течёт,
и тыкал в зрителей гитарой.

Потом летал. Потом они,
раздетые. И все - по разу.
Так на концах столбов огни
изображают бозобразье.

И туча как огромный сом
заполонила этот сон.


* * *

Нет ничего нежнее, чем пропереть
свиток пергамента карандашом
в месте, где героини всех оперетт
на прямой вопрос отвечали "шо?"

А будучи переспрошенными, чли за благо
строить из папоротника какой-то дворец,
увидемши который, прохожий плакал,
а вошедший в него звездовался в торец.

"А нишо" - отвечала тогда графиня,
уходила пить кофе с бумагой, и танцевать
со своим любимым ведёрным графином -
кружиться, кружиться, и торцевать

вошедших...


* * *

В раме портьера, за нею кисель
с пенкою липкой из воздуха жаркого.
Дальше мы видим: плывёт Колизей
или Исакий полуденный шавками

сопровождаемый в жидкую тень,
где раскалённая лава асфальта
медленно льётся в университет
Герцена, места моста и разврата.

Медленно, ме... И не мне далеко
небезразличны ни алгебра звуков,
ни убежавшее молоко -
то, что я пью, предварительно сфукав.


* * *

Может, это несерьёзно?
Тут такая рифма вышла
и зашла сюда: Серёжа,
Серж. Уржаться. Выше, выше...

Недостаток кислорода
скомпенсирован пейзажем.
Не пойму никак природу:
был когда-то я посажен,

но взошел я вверх ногами.
Потому хожу по небу.
И на той дороге камень:
"ты не нежил, не жил, не был."


* * *

Я не пишу стихи, я их рисую.
А пишут пусть художники картины.
Всё, что в моей творится антресоли
забитой в добровольном карантине

такою всячиной, что трудно даже всякой
её назвать, поместится с лихвою
в двенадцати строках, покрытых вязкой
поликлональною стихирною молвою.

Смешаю буквы и добавлю красок,
украденных у дутфы тёмной ночью,
по ним пройду трёхосным КрАЗом,
и тем испорчу.


Истинные страдания

Приснился мне блокадный Ленинград,
и Шостакович, длиннополый дятел,
стучит о том, что знает: что Сократ
дороже лжи, о том, что и Создатель

порой грешит передо мной, собой
уж тем, что мог бы лучше постараться,
и сделать клавиши RETURN, забой
в абстрактных классах всех имплементаций.

Тогда бы лёгкость нам была дана
за просто так, не как подарок ценный,
и муки голода, несчастия, война,
сошли б со сцены...


Одиночество в кубе

Я есьмь четырёхмерный куб
времён, изодранных проекций,
твоих творениям венец, и
ценник, и Венеций кум,

и перепел, и горный дрозд
и гарный чел, и годный дятел -
я сам теперь уже создатель
миров и римов, ритмов, звёзд.

Ты не хотемши создала,
я был не пожеламши создан...
Но помню, что там были звёзды.
А может, крошки со стола.


* * *

Поэзия это добыча -
а по-горняцки, дóбыча -
небытия из событий
с ночи печали дó ночи -

сжатие без потери
качества и надежды -
и увод за портьеру
подсознанья падежных

и родовых окончаний -
переправа предлогов
через голос в молчанье,
через тернии в логос.


* * *

Выше уже не летится.
Пустота еле дышит.
Только змеи и птицы
поднимаются выше.

Только рыбы и змеи
опускаются глубже.
Выпила девочка зелья -
песенка слышится глуше.

Чувства вдруг обострились.
Мысли же разбежались.
Станет ли обозримей
мир, где всё так слежалось?

Мальчик же снова пьяный
долбит по фортепьяно.


* * *

Понедельник, десять тридцать,
скоро спать. И снова тянет:
вот бы взять и застрелиться.
Подавиться ли костями

строчек, выломанных ночью
из забора привидений.
Где, скупясь на троеточья,
жизнь рассказана. В беде не

то познаешь, если друга
отделяет от подруги
рукодугатура круга,
радуга-дуга разлуки.


Медведь на антенне

Прощай зима, как говорится.
Здорово, лужи, ручейки!
Прыщи вздуваются на лицах
как будто почки. Рычаги

какие-то подняли землю -
туда, где воздух, солнце ближе.
Разлили воду или зелье.
Сугробы, выперев, как грыжи,

теперь и вовсе почернели.
Весна идёт красиво, чинно!
Асфальт ещё не починили,
а бес залез ко мне в бочину.


* * *

Кхы-кхы. Я, кажется, спою
сейчас. Сейчас-сейчас сей час!
Спою. А может быть, `ствою`.
С мою: "Пока горит свеча!"

Но голос мой скорее твой,
ты карточка, я негатив
твоей-моей и этой-той.
В тебя-себя мне не войти.

Увы, такая наша жисть:
я тот - не тот, ты та - не та.
Но если вместе нас сложить
получишь серого кота:

твоей дорогой он идёт.
А ты в обход - и он в обход.


* * *

Вера не без знания,
чувства не без практики.
Мы когда-то занялись
химией лунатиков -

то-ли, млин, полётами,
ли-то, нимб, поэтикой -
розовыми лентами,
сладенькими редьками.

Наловили глюков,
было презабавно.
Я тебя затюкал -
ты меня забанила.

А потом разбанила,
но смотался в баню я.


* * *

Для начала рассмотрим вот этот стол.
Или стул - в плоскости нашего взгляда.
Так восемнадцать тысяч листов
трактата о сущности миллиарда

сущностей элементарной физики
составляют из себя парадокс Рассела.
В нашей системе отсчёта низенький
стул переходит в стол высшего разума

преобразованием гомотетии. Или аффинным.
Но взгляд перемещается на одежду
и на раздежду прекрасной Афины -
испуская при этом частицы надежды.


* * *

Прокрутили год со скрипом
часики на Спасской башне.
Мы расшибли нашу скрипку,
затупили лясы, рашпиль

языка засунув в горло
помолчали. После больше:
ты плясала полуголой
на снегу, я лез из кожи,

вылез, только отряхнулся -
трахался как кот весенний.
Ты замёрзла, я рехнулся.
Год прошел в сплошном веселье.


* * *

Мне нравится, что Вы больны,
а я здоров не головою.
Мы послеславием сильны
как в попу пьяный алколоид

силён не силосом ствола,
а мозгом, мозгом, мозгом, мозгом!
Ты помнишь, как ты соврала,
сорвав аплодисменты Моське?

В Москву! Конечно же, в Москву!
Плевать на строгость карантина!
Мне нравится что и мазку
подвластна целая картина!


* * *

Привыкаешь к слову вечность?
Привыкай - ведь оно не кончится -
как и мы - и вот этот вечер -
и вот этот стишок - на кончике

той иглы что в яйце и утке,
утка в зайце, а заяц в шоке.
В каждой щуке есть доля шутки,
мимо которой проходят в школе.

Чем мартышечней тем бесовее.
Мне для рифмы здесь нужен ботинок.
Вчитывайся в то, что в безмолвии
Кай выкладывает из льдинок.


* * *

По мне-так то, что нельзя,
это как раз то, что понтово.
Даже несносное перенеся
я не одену пальто на.

Так, в доказательстве теорем
от противного будет исход.
Завтра угар, послезавтра гарем,
вечером стулья, утром издох,

днём возродился, а ночью опять -
в пепел и сажу. Я буду просажен
в карты, украден, подарен. Вопить
хрен ли тут мне? Мы на массаже

то ли ума, а может, души.
Тушу мою даже ты не ищи!


* * *

Живу в эфире - в Йоте, вайфае.
Я в проводах и на жестких дисках.
Веером торренты раздавая,
я проникаю и через Cisco,

и через стены, окна и ядра,
в сердце девицы, в мозг старикана.
Я это Гойя, я это ярость,
яд светлой чувственности, Фата Моргана.

Хочешь, не хочешь мной отравиться,
нравится, нет? А пусть и не нравится!
Всякая ягодка с пивом - девица,
всякая дéвица ночью - красавица.


* * *

Ты обгоняешь меня на строфу.
Впрочем, дело не только в количестве.
Я только Климт - а ты будешь Сафо -
если мы вдруг переходим на личности.

Охра как охра, Охта как Охта.
Ока как Ока, как и око заскоком:
мне на охоту теперь неохота -
холодно! хохотно! - ни за скока!

Выкрасить жизнь предлагаю пастелью,
выбросить мысли из чайника с носом,
выкусить можно и нужно в постели -
больше соосности - жить станет сносно!


* * *

На полустаночке сойду -
трава-мурава по пояс.
Я занимбован как сатурн.
А поезд похож на поезд,

убегающий от меня змеёй
и скрывающийся за холмом,
за деревьями, за землёй.
Прохожу я здесь паханом -

как хозяин - по необъятной
Родине своей. И дышу легко.
И мне офигительнейше приятно,
Сулико ты моя, Сулико!


* * *

Я, вообще, только в снах и живу.
И тем самым, весьма виртуален.
Отвечаю за дежавю,
не вылезая из спален.

Отвечаю и за цвета,
за полёты, мечты, и за страхи,
за стихи, и за точность цитат,
ну и ясен же перец, за трахи,

охи-вздохи, оранья в бреду,
и за сиденеье часами в и-нете...
Ты не узнаешь, когда я приду
и когда я уйду не заметишь.


* * *

Все ощущенья двойственны
когда нет ощущения скуки.
От одной стены до другой стены
этого дома сутки

надо ехать на велосипеде
мимо стола и стула, комода, шкафа,
всё время петь, и
иногда быть посланным нахо,

и заехать туда, и вернуться гордо,
под Лениным градом слов сутулиться....
Так в честь кого был назван тот город,
аптека, фонарь, и вот эта улица?


* * *

Было дело, я пускал
змея в облака.
Ползать - это ведь тоска -
я и помогал!


* * *

В конце всех концов, не найдём мы концов.
И начала не вспомним. А то, что мы пишем
из себя представляет скорее кольцо,
что для ума не является пищей.

Вытяни в линию весь этот бред -
будет абзац, и конец замаячит.
Для головы всех вреднее главред.
Но голова - это голенький мячик:

скачет она по полям, по лесам,
дебрям и весям, Файрфоксам и Вордам,
лихо плетя в колесо словеса.
Гвоздик с концами и кольцами - в воду.


* * *

Индекс цитируемости строк про жука,
когда-то севшего на страницу Диккенса,
на гуглояндексе перескакал
гороскопы, и оргии дикие.

Может быть даже уделал хентай.
Хотя, про хентай не уверен, вряд ли!
Один человек глубоко не хватает
другого. В реале.


* * *

___ "... стул ..."
___ ИА

Плащ висит как клон. Как коло-
кол, как тень, как сень, как воздух.
Как бутылка кока-колы
в жаркий день или при звёздах

выезжает в самосвале:
"... праздник к нам опять приходит!"
Плащ блуждает средь развалин
только при плохой погоде.

Он как я - всего лишь призрак
акварельный и пастельный.
Этим плащ нещадно близок
узникам своих бастилий.

Праздник? Или, может, узник?
Плащ не знает. Слишком узок.


* * *

Поэзия реально боевик:
зарежут здесь пером, удушат пледом.
Кто первый как-то влез на броневик
спихнёт ногой того, кто лезет следом.

Как ты ни вой, но на войне не воин
поэт - когда один, не член союза.
На фоне эвфоний и какафоний
других мужей своя мужает муза.

Последний писк - поэты интернета.
Чтоб называться Е-поэтом скромно -
без поцелуев в шубу, без минета,
и без бабла - зарегистрируй клона!


* * *

Время - то, что текло -
стынет в глупом желе.
Скоро станет стеклом.
Не о чем и жалеть.
Так и мы в янтаре
будем всегда слиты
словно наши следы
встретились в январе
чтобы бесславно стих
наш баснословный стих,
не соблюдя устав
мудрости, и устав,
замер в наших устах
нами так и не став.