Ана Бландиана. Формула

Я уже не помню, когда в первый раз услышала это выражение, символический смысл и размах которого мне суждено было оценить впоследствии. Сначала я не поняла всей его важности, и, может быть, меня, недавнюю пришелицу с севера страны, привыкшую к неулыбчивой, жесткой основательности, даже подкупило его простодушное легкомыслие; не лишенное грациозного лукавства, оно вполне могло мне понравиться. Это выражение, а скорее, формула, в скором времени открывшая мне свои магические свойства, имеет форму простую и эллиптическую, синтетическую и сущностную, его образовывают: глагол, содержащий рудимент движения, и два служебных слова, из которых одно предполагает, напротив, статичность, а второе выражает готовность объединить что угодно с чем угодно, не заботясь о результатах, в поверхностный и мирный союз, в сожительство, невзыскательное, без претензий. Вот это выражение: «Сойдет и так». Оно годится на все случаи жизни, для самых разных — по социальному положению, профессии, интеллекту — типов людей. Оно в ходу у механика, который не знает, почему отказала машина, и наугад бухает по ней кувалдой; у крестьянина, который ездит каждый день за пятьдесят километров в город, чтобы работать там вахтером; у школьника, который учится, лишь бы не остаться на второй год. Не знаю, бывают ли обстоятельства, исключающие наступление той минуты слабости, досады, отвращения или желания словчить, когда кто-то, устав или просто махнув на все рукой, прибегает к универсальной формуле «сойдет и так». Универсальной — потому что она, как джокер в картах, способна заменить все на свете, со спасительной и преступной бесшабашностью занять место опыта, профессионализма, строгости к себе, возмущения, достоинства, серьезности, совести и еще многих понятий, в которых гораздо больше веса, но которые гораздо труднее отстаивать. Нейтральная и вездесущая, совершенно пустая и именно поэтому такая расхожая, она, магическая формула, ничего не говорит и ничего не дает этому миру, по которому проходит так непринужденно, — ничего, кроме приятия этого самого ничего; ничего, кроме благодушного, почти веселого примирения с ходом событий, отданных на откуп энтропии и вырождению. За спиной этого всеядного ничего мир разлагается и душа дряхлеет, сохнет мозг, убывает вода в реках, стынет земля, замыкается в круг история. Мне нетрудно представить себе ад, где страдание — самое привычное дело, где унижение — величина постоянная, где цинизм служит лекарством, равнодушие считается достоинством и глупость — счастьем, — ад, на вратах которого высечено блаженными крупными буквами: СОЙДЕТ И ТАК.

Перевод с румынского Анастасии Старостиной