Русско-арабский разговорник

                Моим друзьям:
                Людмиле, Жаннетт, Наташе,
                Володе, Коле, Яше,
                одному арабу с русской душой
                и многим-многим другим
                затерявшимся в буднях иных городов.
                Простите, кого не упомянула.
                Это всего лишь миниатюра.


Вы не знаете специфику российских медучреждений? Я беру направление на анализы в одном конце города, еду их сдавать в другой, а на прием к врачу спешу куда-то еще по звонку кого-нибудь из одноклассников. Мне жалко время. Почему в одном из арабских городов, где революцию начали камнями, я могла пойти в госпиталь в 2 часа ночи и за смешные деньги получить консультацию и рецепт на порцию своего железа и тут же сделать необходимые процедуры, а здесь я плачу гораздо больше, по полдня сижу в очередях и могу сдать анализы только с 8 до 9.30 утра? В том городе я часто ходила на пляж одного «русского отеля» посидеть на понтоне среди туристов и послушать русскую речь, чтобы не забыть родной язык. И меня всегда умиляла способность некоторых соотечественников делать пальцы веером в гостях, как и их уверенность в то, что все можно купить. Я вернулась домой в августе того года. На протяжении всего этого времени через каждые 3-4 дня мне звонит один арабский мистер и спрашивает, когда я вернусь обратно. И знаете, зачем я ему нужна? Чтобы  на одной из его роскошных вилл, стоящей на горе, посреди огромного сада посидеть с ним 15 минут на потертой скамейке и молча смотреть на город. Просто посмотреть на город, который он покорил. Молча. Потом звонит художник и после обычного «хаур ю - квайс - хамдулилла - иншаала, юр фэмили о.к.» и т.д. (как ты? – хорошо - слава богу - дай бог, с твоей семьей все нормально) возникает вопрос: «Энта фин?» (ты где?). Я отвечаю: «Филь бет» (в квартире). - «Фин филь бет?» (где в квартире?).- «Росия». И удивленное: «Ле Росия?»(почему в России?). А потом он спрашивает: «Ты помнишь Руби?» - «Да, я помню Руби». – «Он вернулся из Италии и хочет купить твой альбом». – «Пусть покупает, он еще два года назад хотел купить его для своего миланского магазина». – «Ну ты же знаешь Руби, он хочет купить картины, а не рисунки». – «Ну, так сделай ему картины, ты один из лучших художников города, положи на цвет». – «Я - лучший». – «Конечно, если не считать Мустафу, который делает таких лошадей на черном бархате, которые тебе и не снились». – «Лошади - не мой конек». – «Да, это конек твоего брата. Последний раз, когда я решила остаться в городе, он посмотрел на меня так, как будто лошадь с одной из его картин улыбнулась». – «Мой брат передает тебе привет. Когда приедешь, привези ему воблу, ты знаешь, как он ее любит». – «Я не приеду». – «А как ты тогда продашь картины?». – «Делай эти картины сам и продавай сам». – «Фифти-фифти?». Я улыбаюсь: «Фифти-фити, и не фунтом меньше». – «Я положу эти деньги на карту, и когда ты приедешь, ты сможешь снять квартиру в своем Саншае».

Этот диалог продолжается до тех пор, пока у художника не кончаются деньги на телефоне. Я опять пытаюсь объяснить, что не приеду, а он спрашивает, что сказать брату, который ждет воблу, и самое главное, где мой злополучный альбом с рисунками? И что ответить Джо, менеджеру из Саншая, он видел его в кафе, и тот спрашивал, как у меня дела. Каждый раз, когда Джо приходится сдавать "мою" квартиру, он вздыхает и откладывает контракт до утра, а потом не спит всю ночь в надежде, что я позвоню и скажу: «Привет, Джо! На днях я возвращаюсь в город. Как там насчет моей квартиры?».

А мой альбом лежит у художника в столе его мастерской. Вне времени. Вместе со всеми моими вещами - маской для подводного плаванья, медной туркой, полупустой пачкой сигарет, парой серебряных браслетов и потрепанным русско-арабским разговорником. Эти вещи не продаются.