Сенека Нравственные письма к Луцилию Письмо 91

Сенека «Нравственные письма к Луцилию»

Письмо 91

О том, что ничто не должно заставать нас врасплох

Либералиса о пожаре огорчила весть,
Спалившего Лугдун – тот город, где он рос.
Взволнованных людей от этого не счесть,
А что же говорить об авторе «Метаморфоз»!

Вот так и вышло, что ему пришлось
На духа своего неустрашимость полагаться,
Которую он закалял и вкривь и вкось,
От всяких бед, каких возможно опасаться.

Никто не ожидал подобного явленья:
Таких примеров не было в помине!
И раньше города горели, как поленья,
Но так не выгорали, как дрова в камине.

Нигде таких пожаров не случалось,
И никогда подобного не ощущалось жара,
Чтобы от города ни щепки не осталось
Для будущего страшного пожара.

А тут всего за ночь нежданно и глумливо
Погибло столько сказочных творений,
Среди которых все незаурядные на диво.
Таких и в войнах не встречалось разорений.

И кто бы мог подумать? Нет  Лугдуна –
Жемчужины Косматой Галлии?
Коль настигала нас капризная Фортуна,
Она оповещала о боязни вакханалии.

Всё это надломило нашего героя дух,
Что стоек был пред собственной бедой,
А тут он весь как будто бы потух,
Как пламень, сразу залитый водой.

Всё неожиданное нас гнетёт сильнее,
И это прибавляет тяжести напастям.
Поэтому всяк, удивляясь и краснея,
Горюет больше от внезапного несчастья.

Но чтобы что-то не застало нас врасплох,
Нам нужно душу посылать навстречу
Фортуне, что готовит нам подвох,
Прекрасно понимая, что «Ещё не вечер».

Бывало ль что-нибудь, чего Фортуна
Не погубила бы в расцвете сил?
На что б не нападала с силою тайфуна,
Оставив кораблю лишь лоскуты ветрил?

Бывало ль для неё что-либо недоступно?
Она набрасывается не одним путём,
А разными, следя за нами неотступно,
Не оставляя нас ни ночью и ни днем.

Но не всегда она  доходит до финала,
Решив немного порезвиться с нами;
Она подчас ошеломляя нас немало,
Нас поражает нашими ж руками.

Но безопасного житья на свете нет.
В разгаре наслаждения таиться боль;
Был мир, теперь война – источник бед;
На голой пятке вырастает вдруг мозоль.

Необъяснимо, безопасность вдруг
Становится  первопричиной страха;
Союзник – недругом, а враг, как друг;
Невинного назавтра ожидает плаха.

Мы терпим всё, что терпят от врагов,
И если нет других причин для пораженья,
Их благодать в себе находит у столпов
Чрезмерности, триумфов и презренья.

Здоровых вдруг болезнь одолевает,
Невинных – кара, нелюдимых – смута.
Порою нечто новое сам случай избирает,
Чтоб наше бытование изменилось круто.

Всё, что построено ценой больших трудов
За время долгое, что отдано без сожаленья,
С великой благосклонностью богов,
То может быть разрушено в одно мгновенье.

Нам утешенья нет в бессилии нашем:
Всё возникает тихо, и медлителен прирост,
Но тороплив ущерб -  вот это страшно!
В таком несовпадении неразрешим вопрос.

И  частное и общее – ну всё непрочно;
Людские судьбы, судьбы городов –
Всё по орбите крутится порочной,
Вмиг превращаясь в прах  в конце концов.

Среди спокойствия вдруг ужас возникает;
Нежданно и негаданно рождается ненастье;
Причин к смятенью нет, а беды налетают.
А много ль царств успешно пережили счастье?

Так значит, нужно укреплять свой дух
Наперекор всему, что может вдруг случиться.
Не будь к поползновениям Фортуны глух,
Не уставай у вероломств богини сей  учиться.

Держи в сознании болезни, пытки, войны,
Землетрясенья, ураганы и пожары,
Чтоб, не сдаваясь, выдержать достойно
Судьбы внезапные и жесткие удары.

Нам нужно упреждать в самом себе
Совсем не то, что происходит часто,
А самое наисквернейшее в судьбе,
Что вдруг произойдет – судьба зубаста!

Нет многих городов, не ведавших беды:
В Ахайе, Сирии, на Кипре, в Македонии.
Когда-нибудь со временем сотрутся их следы
Величья, благородства и гармонии.

Но рушатся не только рукотворные творенья;
Сама природа терпит бешеный урон:
Моря, леса и горы – наше утешенье –
Всё в мире изменяет  череда времен. 

Поэтому-то нужно нам смиренно
Переносить погибель городов и весей:
Они встают, чтоб  умереть мгновенно
Иль постепенно раствориться в плесени.

Не стану я тебе до умопомраченья
Перечислять изменчивой судьбы дороги.
Обречены у нас, у смертных,  все творенья:
Мы в бренности живем, нетленны только боги!

Подобными словами утешаю друга своего,
Который так скорбит по городу напрасно.
Тот город  может и сгорел лишь только для того,
Чтобы воскреснув, быть ещё прекрасней!

В том городе людей намерениями благими
Утраченное возродится краше, чем тогда. 
Да будет нерушимо всё, заложенное ими
При добрых знаках и на долгие года!

Пусть дух наш учится всецело понимать:
Фортуна ведь отважится на все уловки;
Державы, города, простые люди, знать –
Все в её власти и всегда без остановки.

Нельзя нам на её намеренья  роптать:
Сей мир устроен по её крутым законам.
Подходит – подчиняйся и не стоит возражать,
Не нравится –  иди к другим с поклоном!

И негодуй, коль отнеслись к тебе предвзято.
Но если  неизбежность подоспеет ненароком,
Которая для всех бедой большою чревата,
Смирись с всепоглощающим всё роком!

Нас мерить незачем величиной гробниц
И обелисков, водруженных вдоль дороги.
Нас всех уравнивает прах, где нет границ –
Рождаемся и умираем мы без тоги.

Учредитель человеческого права
Нас разделил по родовитости имён,
Пока мы существуем, но его забава
Идет к концу, когда кончается наш сон.

Когда же к смертному конец приходит,
Он изрекает: «Прочь извечное тщеславие!
Для всех, кто по планете нашей ходит,
Закон один на свете – равноправие!»

Необходимость всё терпеть уравнивает нас:
Нет самых хрупких, оказавшихся на дне,
Ни тех, кто создал денежный запас,
Ни более уверенных в грядущем дне.

Так, Александр, македонский автократ,
Затеял геометрию постичь – несчастный!
С тем, чтоб узнать, во сколько крат
Та часть Земли мала, над чем он властный.

Он должен был в конце концов понять,
Всю ложность прозвища «Великий».
Как можно было бы великим стать,
Владея малым при посредничестве Ники.

Его учили тонкостям различным,
Что требовало прилежанья и труда,
Но для безумца было непривычно
Та непосильная учёба, и тогда:

«Учи меня чему-нибудь полегче!» –
Просил он, а наставник отвечал:
«Все эти вещи, дорогой мой человече,
Трудны для каждого, чтоб он ни означал».

Считай, что говорит тебе сама природа:
«На что ты ропщешь – одинаково для всех.
Нет легче ничего для человеческого рода –
При сдержанности духа ждёт тебя успех!»

Тебе придётся мучиться от голода и жажды,
А коль отпущен долгий срок, то и стареть,
Болеть, страдать, нести утраты и однажды,
Поскольку все мы бренны в этом мире, умереть.

Не стоит доверять тому, о чём шумят вокруг:
Не зло всё это и не тяготы –  звучанье слов.
Бояться смерти, как молвы, мой добрый друг,
Нет ничего глупее даже для тупых ослов. 

«Мне голоса невежд, – сказал Деметрий, –
Что звуки живота, чего бы ради
Мне волноваться от поветрий –
Выходят они спереди иль сзади».

Пусть нашим взглядам кривотолки не вредят,
Дурна у смерти слава – тут понять не трудно.
Никто её не испытал, но обвиняют все подряд,
А осуждать, чего не знаешь – безрассудно.

Зато ты знаешь, многим смерть давала благо:
Избавила от нищеты, от жалоб, пыток и оков,
Пока нам смерть подвластна – это ль не отвага,
Мы никому с тобою неподвластны. Будь здоров.