Стань себе редактором

Наткнулся на один сайт и кое-что с интересом там вычитал. Сайт, вообще-то, для переводчиков. А и действительно, читаешь иной раз вроде интересную книгу и хочется её с русского банального на литературный перевести.
Выбрал пока первое попавшееся что самому ближе, но в опоре на авторитеты.
Здесь, впрочем, и без меня имеется "Школа поэзии" и т.п., но как-то всё теорией прохаживаются, без конкретных примеров... Тоже, что ль, одноимённый журнальчик сварганить? Стань себе редактором и всё тут.

* * *
Мы сами по совершенно непонятной инерции выращиваем в поэзии общие бесспорные мысли
и трафаретные приемы. А поэзия дело живое, темпераментное, острое. Всякая серятина, всякий штамп, выкроенный из самых благих намерений, безнадежно тушат огонь стиха.
Владимир Луговской. Лит. газета. 1954. № 136, нояб.
* * *
...Один из моих критиков, человек, впрочем, добрый и благонамеренный, разбирая, кажется, «Полтаву», выставил несколько отрывков и вместо всякой критики уверял, что таковые стихи сами себя дурно рекомендуют. Что бы мог я отвечать ему на это? А так поступали почти все его товарищи. Критики наши говорят обыкновенно: это хорошо, потому что прекрасно, а это дурно, потому что скверно. Отселе их никак не выманишь.
Пушкин А.С. Полн. собр. соч. в 10 т. 4 е изд. Л., 1978. т. 7. стр. 117, 480.
* * *
Читать (другим) до отделки своих работ никогда не следует. Но просматривать отделанное с тем, в ком есть понимание дела, — очень хорошо. Любой художник вам скажет, что собственный глаз иногда (и даже очень часто) засматривается и не замечает, где есть что- то требующее пополнения или облегчения. Иметь перед собой такого слушателя не значит подвергать себя опасности «перестать быть собой». Лев Николаевич читал свои вещи по рукописи, и Гоголь, и Тургенев делали то же.
Микулич В. Встречи с писателями. М., 1929. стр. 167.
* * *
Вы без меня, вероятно, хорошо знаете, что стихи и поэзия суть две вещи разные. Стихи ваши очень многие местами недурны, хотя часто вялы и жидки, то есть имеют мало содержания, но поэтического чувства я во многих совсем не нашел.
…вы можете писать хорошо стихи; но для этого не сочиняйте стихов, а выражайте стихами то чувство, которое обхватит вас и ищет своего выражения в поэтической форме.
Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. : в 90 т. М., 1928 1958. Т. 90. С. 270-271.
* * *
Интересно, что, в отличие от многих рецензентов и редакторов, он [Э. Г. Казакевич] не стал цепляться к мелочам (типа: здесь у вас длинная фраза, а в этом абзаце дважды повторяется слово «который»), а постарался увидеть в рукописи основное. И сам в связи с этим заметил, что в некоторых местах хотел было сделать редакторские замечания, но решил воздержаться от них, чтобы не нарушать индивидуальности речи автора. Зато единственное принципиальное замечание, которое он высказал, — избыточность фактов в ущерб размышлениям…
...Тут проявилось многое, очень для него характерное: и бережное, уважительное отношение к литературной индивидуальности начинающего автора, которого по существу и литератором то еще нельзя назвать, и стремление к тому, чтобы за деревьями увидеть лес... Но назвать в подобной ситуации черное белым или белое черным противоречило бы его прочно установившимся представлениям о порядочности, с одной стороны, и уважению к литературному делу, с другой.
Марк Галлай. Воспоминания о Эм. Казакевиче : сб. М., 1984. С. 346-347.
* * *
Автор детективов Татьяна Устинова активно пропагандирует свой проект «Независимое читательское жюри». С точки зрения Устиновой, литературная критика в России умерла, и никакого общественного мнения, подобного тому, что существует в цивилизованных странах, создать не может. А потому только сами читатели должны определять, что им читать и что покупать, влияя таким образом на издательскую политику. В состав жюри может войти любой желающий, владеющий русским языком и имеющий определенный уровень образования, — для этого нужно только пройти анкетирование на сайте.
Кн. обозрение. 2004. 26 июля. Отдел «Новости».
* * *
Книга моя проходила трудно, но Елена Николаевна прохождению ее по разным инстанциям не мешала, а если и мешала, так только в тех случаях, когда по долгу службы уже не могла не вмешаться. В общем, вела себя вполне либерально…
…Речь зашла о моей книге. Елена Николаевна сказала, что книга ей нравится, но ее огорчило, что большинство писателей и поэтов, о которых в ней идет речь, — евреи. Нет нет, с начальством этим своим наблюдением она ни в коем случае делиться не станет. Просто ее это огорчило. Чисто по человечески. Она даже представить себе не могла, что во мне так сильны национальные чувства, что именно ими объясняются мои симпатии и антипатии, притяжения и отталкивания.
Я даже не сразу понял, что она имеет в виду. Дело в том, что те, кого она (совершенно справедливо) считала евреями, для меня таковыми не были…
Сарнов Б. Скуки не было. М., 2004. С. 580-582.
* * *
В России не стоит ругать, цитируя. Одна из главных русских традиций — традиция жалости к поруганному, униженному и оскорбленному. Даже у тех, у кого не было жалости, был интерес. Цитата запоминалась, опровержения забывались, сливались в ровный гул, хорошо оттенявший стихи.
Борис Слуцкий. Кн. обозрение. 2005. № 42.
* * *
«Трудность заключается не в том, чтобы писать, а в том, чтобы написать то, что хочешь».
(Р.Л. Стивенсон).
* * *
Избегайте ученых терминов; и старайтесь их переводить, то есть перефразировать: это будет и приятно неучам и полезно нашему младенчествующему языку.
Пушкин А. С. Полн. собр. соч. : в 10 т. 4 е изд. Л., 1979. Т. 10. С. 313.
* * *
— Вот вы пишете: «Доставляли шпалы». А я читаю и не вижу, какое действие скрывается под этим многозначным и потому безликим глаголом. Ведь доставлять шпалы можно по-разному: и поездом, и в барже, и на телегах, — не так ли?
— А данном случае их навьючили на верблюдов, — объяснил я.
Лицо Маршака расцвело.
— Голубчик, да вы только подумайте, какой это подарок читателю! Караван верблюдов — что еще может быть древнее на свете? И вдруг он на свою тысячелетнюю верблюжью тропу сбрасывает шпалы, чтобы в пустыне пошли поезда! Чувствуете, как это наглядно, выразительно? Вот она, новая жизнь!.. Кстати, у вас и эти слова есть: «Новая жизнь». Но они пустые, лишние. Эту мысль, но только не общими словами, а в ярком образе передает читателю ваш верблюд со шпалами на горбе.
Своим цепким пером он выловил из моих строк изрядное количество слов, которые тут же назвал «ватными».
— Слово, — сказал он, — должно быть звучным, звонким, как монета. «Шпалы», «рельсы», «щебень», «болты» — это у вас настоящие слова. А «большое расстояние», «своеобразный инструмент» — слова глухие, они, как вата, только застревают в ушах. И не видишь, и не слышишь того, что они должны изобразить.
«О редакторском искусстве Маршака», сост. и примеч. Вл. Глоцера.
* * *
Дело в том, что современные молодые литераторы вообще плохо учатся и туго растут поэтому. Один из них сказал: «Когда сам напишешь книгу, перестаешь читать». Должно быть, это верно: есть целый ряд авторов, которые, написав одну книгу неплохо, вторую дают хуже, а третью — еще хуже. Критика не учит, как надобно работать над словом.
Горький М. Письма начинающим литераторам. Лит. учеба. 1930. № 1-3.
* * *
- Мне бросилось в глаза Ваше пристрастие к знаку препинания, именуемому тире. В некоторых случаях он мне показался излишним.
(Из письма к М. Горькому).
- Тире я ставлю там, где запятая грамматически недопустима, а фонетика требует паузы. А вот скобки — ( ) — выбрасывайте к черту; будучи кривыми — они мешают читать. А главное, нужно отвадить авторов от злоупотребления вводными предложениями.
М. Горький и советская печать. М., 1965. Кн. 2. С. 397.
* * *
Прочтите — и скажите, чьи это слова:
— Ну, мыслимо ли спать-то! Да ты глянь-ко, красота какова! Ох, ну и красота! Ты подь сюда! Лапушка, рыбонька, подь-ка сюда! Ну, видишь, аль нет? Так бы вот и села на корточки, вот эдак, подхватила бы себя под коленочки — туже, как можно туже — понатужиться надобно — и подлетела бы! Вот эдак!.
Несомненно, всякий, кто прочтет эти строки, скажет, что так вполне может разговаривать любая крестьянская девушка. И вряд ли кто сразу узнает отрывок, переведенный с русского на русский. Вот этот отрывок:
— Ну, как можно спать? Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть!.. Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки — туже, как можно туже, — натужиться надо — и полетела бы. Вот так!
Казалось бы, законное замещение синонимами, добавление двух-трех служебных слов — но что сталось с бессмертными строками?.. Изменилась интонация, переместилась «принадлежность», и даже слова, точно совпадающие со словами Толстого, зазвучали иначе в соседстве со словами другого ряда: «корточки» и рядом «коленочки» (вместо «коленки») придают какую-то слащавость, чего и в помине нет у Толстого.
Р. Райт-Ковалева. Редактор и перевод : сб. ст. М., 1965. С. 16-19.
* * *
Пять-шесть поправок (и притом незначительных) на страницу — вот все, что сделал Бабель с сочинениями своего питомца. Пять-шесть поправок! И страница, перед тем ни единой своей строчкой не останавливавшая внимания, словно равнина, по которой бредешь, думая только о том, как бы поскорее дойти до ее конца, стала живописной, как лесная тропа, то и дело дарящая путнику новые впечатления. Я бы не поверил, что такое возможно, если бы не убедился в этом своими глазами. Но я это видел и считаю своим долгом засвидетельствовать истинность всего здесь рассказанного.
Мунблит Г. Исаак Эммануилович Бабель : (Из воспоминаний). Знамя. 1964. № 8. С. 171-172.
* * *
В первоначальном варианте перевода было:
"За все время, что просидели они в этой богатой кухне, ни один из них не смог произнести ни слова."
После редактуры:
"Пока сидели в богатой кухне, ни один не произнес ни слова."
Несколько короче, а главное — точнее по смыслу и ближе к стилю оригинала! Не стало мелких, накрошенных словечек, этой словесной «лапши», и появилась новая интонация, просторечно разговорная, единственно верная в этом контексте.
Было:
"Даже Пепе немножко смахивал на слона, а ведь он был в сущности почти так же худ, как и его собственный скелет. Да, нужно было быть археологом, чтобы добраться до их истинной внешности, скрытой под этой ужасной грязью."
Стало:
"Даже Пепе чуточку смахивал на слона, хотя он и был очень худ — сущий скелет. Но ведь только археолог мог бы докопаться до их истинной внешности, скрытой под пластом грязи."
Было:
"Не очень-то много слов было произнесено в чистой и просторной кухне."
Стало:
"Не речистый народ собрался в просторной кухне."
(Эпитет «чистой» снят, чтобы избежать созвучия «чистой» — «речистый»; эпитетом спокойно можно было поступиться, потому что чистоте кухни посвящен в рассказе целый абзац.)
"Им очень хотелось сказать что-нибудь приличное, подходящее для такого случая", — написал я.
Н. Немчинова предложила вместо «приличное» — «учтивое»; эпитет стал точным, емким, чуть ироничным: "Им очень хотелось сказать что-нибудь учтивое, подходящее для такого случая."
"Слово так и осталось тяжело висеть в воздухе", — было сказано громоздко, отдавало буквализмом. Редактор заменил:
"Слово так и повисло в воздухе."
Новелла приобрела свойственную ей в оригинале подобранность и немногословную мудрость.
Морис Ваксмахер. Редактор и перевод : сб. ст. М., 1965. С. 26-27.
* * *
Он развязывает тесемки на папке и открывает первую страницу (рукописи повести С. Залыгина «На Иртыше», которую он признал написанной "густо"):
— Только не надо начинать так: «Буранило сильно. Избы по самые крыши замело...» — и тому подобные красоты природы. Все это тысячу раз было.
А надо: «21 марта 1931 года в селе Красный Кут сгорел амбар с посевным материалом».
И дальше сразу картина — кто как к этому отнесся, что говорил и т.п.
Правил он [А. Твардовский], и обычно неопровержимо, — приблизительные, случайно подвернувшиеся словечки. Особенно был придирчив к описаниям природы, крестьянского обихода, фронтового быта, того, что сам знал до точки. Вот пример, мне запомнившийся.
В повести Айтматова была фраза: «Крепкие, как топором обтесанные, скирды...» Казалось бы, недурно сказано. Но Твардовский правит в верстке:
«Гладкие, как гребнем очесанные скирды...»
Как точна и бережна его замена! Не нарушен даже ритм фразы, а образ стал правдивее, точнее.
Как-то он совестил при мне литератора, допустившего оплошность в описании конской упряжи. И когда тот заупрямился — в наших краях де так было — Твардовский предложил ему пересказать по порядку, как коня запрягают. И поглядывал с укоризной, когда тот путался: седелка, хомут, шлея, уздечка...
Лакшин В. Открытая дверь: Воспоминания и портреты. М., 1989. С. 146.