Русичи

          ЗАПЕВ

О Днепр, ты помнишь Русь святую
В ту, сказкой ставшею, пору?
Такую дивно молодую,
Прекрасно гордую страну!

С её волхвами и князьями
И медом искристым в ковшах.
С её извечными врагами
На Дона тихих берегах?

Но тех врагов ты усмиряла.
И твердой, властною рукой
Их покоряться заставляла.
О Русь, ведь ты была такой!

Ещё татарин нечестивый
Не скоро в плен тебя возьмет.
И дикой, неразумной силой
Тебя, о Русь моя, согнет.

Но не сломает! И воспрянешь
Россией из-под ига ты.
И вновь счастливою ты станешь
На берегах Москвы-реки!

Ещё от вече над тобою
Трезвон серебряный плывёт.
И не спеша, гордясь собою,
На площадь сходится народ.

Ещё отвагой и примером
Князья дружины движут в бой,
В порыве яростном и смелом,
«Красиво жертвуя собой!»

О мир прекрасных, добрых правил…
Ты был? Иль выдуман теперь?
Вот пир горой, сам князь им правит.
Но  распахнулась настежь дверь -

И… на пороге, так румяна,
Свежа, юна, смотреть не в мочь,
К гостям, потупив очи, плавно,
Ступает княжеская дочь!

И кубок каждому подносит
С поклоном. Выпив до конца,
Гость, взгляд на деву тайный бросив,
Целует в сладкие уста!

А та… ресниц поднять не смеет:
Алеют маки на щеках.
И сердце радостно немеет,
И солнце плещется в глазах!

Но вот ресницами взмахнула…
И - взгляд! Как две стрелы, насквозь!
И солнцем на сердце плеснула,
И сердце бедное зашлось!

Уж нет с ним сладу никакого,
Хоть без конца ему тверди,
Что дорога тебе свобода,
Но ждут оковы впереди!

О витязь! Вольным и бездумным
На пир  ты ехал светлым днем.
Отважен ты, но девой юной
Без боя в полон взят на нём!

И дума уж мрачит чело.
И уж веселие остыло.
О Днепр, ты помнишь? Это было!
Скажи, куда же всё прошло?

         БАЯН

Далекой древности пиит,
Старик слепой, но звонкогласый,
На возвышении сидит,
Высоколобый, седовласый.

Он струны трогает слегка,
Из гуслей сказку извлекая.
Вокруг него толпа немая,
Баяном кличут старика.

Певец бессмертный, легендарный,
Он чрез века ведет для нас
Про Русь святую, Киев славный,
Про князя киевского сказ…

          ВЛАДИМИР

Пирует Владимир за длинным столом,
И явства и вина горою на нем.
Вокруг седоусого князя друзья,
Его воеводы, соседи, князья.

А дальше заморские гости сидят,
Наливки медовые пьют и едят.
Купцы, что в далеких краях побывали,
Вкуснее, щедрее нигде не едали.

Дружинников верных затем длинный ряд –
Приказа не надо, один только взгляд.
Довольно Владимиру бровь приподнять,
Готовы за князя они постоять!

Не раз доказали верность свою
В сечи жестокой, в кровавом бою!
Не мало достойных сидеть за столом,
Но больше того суетится кругом:

Вот служка поднос золоченый несет,
На нем аппетитных гусей хоровод.
А вот виночерпий с огромным ковшом,
Наполнит он кубки искристым вином.

Настал уж черед скоморохам вбежать,
Застолью честному и спеть и сплясать.
Веселье пошло тут и шутки и смех!
Владимир… задумчив один среди всех.

- Мне грустно, о, други, и  грустью я пьян…
Но где же, скажите мне, старец, Баян?
Тот самый, что славой меня превзошел,
Хочу я, чтоб старец на пир мой пришел.

Развеял тоску б мою песней пиит…
Гусляр уж пред князем спокойно стоит.
- Приветствую, старец достойный, тебя,
Поведай скорее, в чем слава твоя?

Владимир спросил и ответствовал он:
- Я немощен, стар, но мой голос силен!
Потомки услышат его чрез века,
Его не затопит забвенья река.

Им славу Руси вознесу к небесам.
Ни злобе, ни кривде ее не отдам!
Вот слушай, Владимир, поймешь же потом.
Запел наш гусляр и затихло кругом…

          ПЕСНЬ БАЯНА

И дивная сказка на свет родилась.
Украдкой слезинку смахнул даже князь,
Его не смущала и песня клинка,
Но тронул за сердце рассказ старика…

Рассказ был про то, как уж давней порой
Влюбился в царевну прекрасный герой.
И, бросив свои все иные дела,
Собрался в поход. Византийкой была

Царевна прекрасная, светоч очей.
Но подлый стервятник был сторож при ней!
Жестокий, надменный властитель страны.
Хоть витязь молил, без суда, без вины

Любовь без раздумий его растерзал,
В нее он железные когти вонзал,
Крылами он бил, чтоб ее ослепить,
Вздымал и бросал, чтоб о землю разбить!

И, хитрых уловок великий мастак,
Все ж витязю деву не отдал никак.
И злобно вещал со своей высоты:
- Ты, витязь, не стоишь такой красоты!

Царевну не отдал я трем королям.
Неужто тебе я, презренный, отдам?
И нагло проклятый смеялся опять!
Да, знать, не хотела любовь умирать:

Слезами и кровью она истекала,
Но сердце покинуть никак не желала.
Отвагу и верность на помощь звала,
И злоба наказана вскоре была!

Наш витязь во вражьи пределы проник,
Обидчика подлого там он настиг.
Мечи богатырские часто звенели,
Стервятника черные перья летели!

Не сладко и витязю в тяжком бою,
В любви лишь он черпает силу свою.
Она его яростью грозной поит.
Окончена сеча… повержен лежит

Враг беспощадный, ему поделом,
Растеряно витязь наш смотрит кругом:
Роскошный дворец и фонтаны и сад,
Деревья плоды золотые клонят.

И негою сладостной дышит сезам,
От  сказочной роскоши больно глазам!
Невеста моя здесь не плохо жила…
Впервые тут мысль бедняка обожгла.

Вдруг дева его не полюбит теперь?
Да только открылась волшебная дверь,
И гордая дева вступила в чертог!
Наш витязь никак наглядеться не мог.

Такой красоты и не видывал он,
И сердце забилось и, страстно влюблен,
Сказал ей: - О, дева, пойдешь ли со мной?
Хочу тебя видеть законной женой!

И руки к любимой с мольбою простер.
И этим зажег в ее сердце костер!
Царевна, земель полунощных звезда,
С любовью промолвила: - Витязь мой, да!!!

И витязь от счастья тогда засиял,
Царевну прекрасную на руки взял,
И с ней воспарил и унес за моря!
Поверьте, что все это было не зря…

Союз их прекрасен, огромен в нем прок.
А юным и пылким здесь тоже урок:
Для девушки – верность, для молодца – меч.
Они лишь сумеют любовь уберечь!

         *       *       *

Закончил Баян свой волшебный рассказ.
Задвигались гости, притихшие враз…
Но что же Владимир, доволен ли он?
Владимир… смущенный сидит за столом.

Во взгляде туманном вопрос без прикрас:
Ведь то, что певец всем поведал сейчас,
Пускай аллегорией щедро снабдив,
Но, в сути, и точен и очень правдив,

Рассказ про него, про Владимира был!
Он в давние годы за море ходил,
С дружиною верной жар-птицу ловить.
Да ворога злого за дерзость учить!

Чтоб русскую силу враг наглый постиг!
Так что же, я цели с лихвою достиг?
Жар-птица с тех пор и поныне со мной,
Княгиней зовется и верной женой.

А этот мой давний и славный поход
Доныне лелеет в сказаньях народ?
Он в памяти русской легендою стал!
Так князь, позабыв обо всем, размышлял…

И странно казалось и верно все это,
Теперь-то он понял в чем слава поэта.

Но лишни слова и Владимир молчал…
И старец ненужных чурался похвал,
Он просто по струнам ударил опять,
Чтоб песней веселой народ потешать!

Отзывчиво сердце на радость утех,
Уж вскоре смеяться заставил он всех,
От сказки печальной осадок пропал,
Пир снова веселым и радостным стал!

            МУРОМЕЦ

Но, чу, не для всех, посмотрите кругом,
Вот витязь прекрасный сидит за столом:
И светел лицом он и строен - высок,
Но грустный туман его взор заволок…

Он знатен не мало, видать по всему,
Хоть молод годами, лет двадцать ему.
Мстислав Изяславович, муромский князь.
Хорошая слава о князе неслась

По русской земле: был на княжеский трон
Безвременной смертью отца возведен,
В пятнадцать неполных. Он выдержал бой,
Безусый юнец с беспощадной судьбой!

- Ребенок на троне! – предатель кричал,
Народ взволновался и трон затрещал.
- Ребенок на троне! – летело кругом,
И дикие орды пошли на пролом.

Да, знать у ребенка отцова рука,
Уж властно коню он сжимает бока.
Предатель наказан, хазарин бежит,
Над Русью о Муроме слава летит.

О князе отважном и мудром его…
Мстиславу в то время семнадцать всего!
Мужает и крепнет герой молодой.
Не раз он с врагами на яростный бой

Дружины из Муромцев верных водил.
Владимир наслышан о князе уж был.
Порой и гонцов он к нему засылал,
К единству на случай войны призывал.

Гонцы и из Мурома  в Киев скакали,
В глаза же друг друга князья не видали.
Но вот повстречались и рядом сидят.
Тогда отчего же так грустно глядят

Молодца очи, и пасмурен он?
Настанет черед, мы расскажем о том.
Пока же пир дале и дале катится,
Почтенный народ от души веселится!

И нам не пристало веселью мешать,
Есть вести с пирами пора поспешать:
Уж несколько лет, как над Русью стал мир.
Мирза, хан хазарский, умерил свой пыл –

Знать старость пристигла. Видать по всему,
Старуха та спуску не даст никому.
Будь воин-герой ты, будь князь или хан,
Но время придет и накинет аркан.

И, взяв покороче незримую нить,
Заставить любого по струнке ходить.
Вернее, на лаврах себе почивать,
Да в неге восточной деньки коротать…

Но слухи тревожные ветер несет,
В орлином гнезде, мол, орленок растет.
Хоть крылья свои не расправил пока,
Но статью орлиной он весь в старика!

Хоть власти отцовской еще не познал,
Уж злобно и часто соседей клевал.
И, мелкой добычей достаточно сыт,
Все чаще и чаще на север глядит.

Он черною тенью над Русью встает,
Он русичам грозен уж тем, что растет!
Не дать превратиться орленку в орла,
Глядишь, и минует лихая беда…

Да, знать, и Владимир не молод уж стал,
Коль вместо похода на пир созывал.
Коль, вместо того, чтоб мечами звенеть,
Дружину созвал за столами сидеть…

          ДВА ВИТЯЗЯ

Три дня веселился почтенный народ,
Как будто не стало на свете забот.
Настойки и вина рекою лились,
В четвертый день, правда, к делам подались…

С утра-то, конечно, еще все явились,
К обеду, уж, многие чинно простились.
Под вечер двор княжий совсем опустел.
Лишь в горнице малой Владимир сидел

С десятком, не более, ближних друзей,
Да с дюжиной самых любезных гостей.

Беседа спокойно и ровно текла:
Про битвы былые, иные дела.
Ковши круговые Владимир полнил,
Улыбчив и весел сегодня он был.

Со всеми радушен, со всеми ровен,
Мстислава из всех, правда, выделил он,
По правую руку его усадил,
Особо приветливо с ним говорил.

За то, что не весел, шутливо серчал.
Еще был один, кого князь отличал:
Глеб, сын Владислава приехал на пир,
Черниговский князь молодой это был.

О нем мы расскажем особо, как раз
Глядит он надменно и гордо на нас.
Во взгляде, с прищуром, огонь полыхает,
Внимание всех он к себе привлекает

Какой-то нерусскою, злой красотой!
Мстислав его мог затемнить бы собой,
Будь сходства меж ними хоть малая тень…
Но нет его вовсе! Как ночь и как день

Разнятся повадкой и внешностью оба.
Но, право, один все же стоит другого:

Веселая удаль в глазах голубых,
Тревожная, черная тайна в других.
Грустинка случайно проникла в одни,
Другие жестокостью скрытой полны…

Опасностью скорой и верной грозят,
Как будто бы в сердце стрелою разят!
Ну, что же, Глеб – истинный сын Владислава,
Недобрая шла о покойнике слава:

Надменным, коварным, воинственным слыл,
Всю жизнь непокорен Владимиру был.
Союз, даже воинский с ним отвергал,
Хоть сам постоянно с Мирзой воевал.

Бывал им и бит, бил и сам зачастую,
Но истину так и не понял простую:
Что, если враг общий, союз – не помеха,
В единстве и сила и корень успеха!

С полгода уже как почил князь – отец,
Оставив для сына и трон и венец.
Но тот, лишь желанную власть получил,
Немедленно волю свою объявил:

Что дружбы желает с Владимиром он,
А вскоре на пир был к нему приглашен.
Черниговцу кстати пришлось приглашенье:
Конечно же ехать – созрело решенье!

Отец был горяч, ну а сын – горячей:
Не тратя на сборы ни слов, ни речей.
Со свитою отбыл он в Киев во град.
Уж кто, а Владимир был этому рад,

Хоть тайные мысли и ведал точь в точь:
Влекла к себе Глеба Владимира дочь!
Ну, что же, беды в этом нет никакой,
Коль зятем придется мне витязь лихой.

Мстислав будет предан и так мне без слов…
К рукам приберу сразу двух молодцов.
Хоть дело еще не совсем и решилось,
На славу застолье опять получилось.

Коль весел хозяин, и гость не сердит.
Черниговский Глеб из-под лобья глядит…
Лишь князю с почтением он отвечает,
Других за столом словно не замечает.

Надменно и гордо себя он ведет.
Мстислав все грустит… грусть ему не идет…
Он больше привык за оружье хвататься,
Коль надо в причинах тоски разобраться!

Верхом на коня, да и в чистое поле,
Коль сердце сжимает предчувствие злое…
О чем же Мстислава кручина берет?
Рассказ старика из ума не идет.

Тот самый, что в первый день пира рассказан…
С тех пор молодцу путь к веселью заказан.
А в сердце огонь полыхает-горит,
И сердце в огне этом сладко болит.

Ах, если бы мне повстречать на пути
Такую любовь, чтоб за нею пойти!
Чтоб ей посвятить свою жизнь и дела,
Чтоб гордой святыней бы в сердце жила…

Душе не давала покоя и сна!
Да есть ли на свете такая она?

И витязь рукой безнадежно махнул…
Слуга потаенную дверь распахнул.
И… плавно ступая, почти не дыша,
В Мстиславово сердце святыня… вошла!

Была она в розах на нежных щеках,
Рубины краснели на сочных губах.
И небо разлито в очах голубых…
Бездонных! Смущенных! Веселых! Живых!

Князь дочь показать пред гостями велел.
Таков уж у девушки юной удел…
С утра снаряжали в девичьей красу:
Жемчужные нити вплетали в косу,

В парчовое платье княжну облекли,
Под белые ручки к гостям повлекли!

Ее провожала красивая мать,
Сама молодая, что очи, что стать.
Дочь с матерью схожи – две капли воды!
Ну, Ладушка, доченька… с богом, иди!

И смотрит во след и ресницы росой,
Хоть дочкиной втайне гордится красой,
Но грусть материнскую трудно избыть…
Не долго любимице с матерью быть!

Пора уже птахе из гнездышка прочь,
Четырнадцать полных – на выданье дочь!

Мать дочку обратно с волнением ждет,
Авось, не сегодня, авось пронесет,
Назад бы уже возвращалась скорей!
А дочь не спешит… не до матери ей…

         СМОТРИНЫ

Княжна… под собою не чуяла ног!
Вот дверь, а за нею высокий порог,
А дальше зал светлый, просторный, а в нем
Почетные гости сидят за столом.

Княжна только бровью на них повела.
И вдруг… задрожала, и вдруг… обмерла!
За сердце схватилась! Глаза распахнула!
- Так вот ты какой… - едва слышно вздохнула.

И, глаз его в синей глуби утопая,
В ответ услыхала – Так вот ты какая…

Два взгляда слились, словно небо и море.
Что прочил союз этот, счастье иль горе…
Кто может об этом сказать наперед?
Княжна пред гостями, не видя, идет.

И каждому кубок граненый подносит.
Гость взгляд восхищенный на девушку бросит
И выпьет до дна, улыбнется глазами,
И к юным устам прикоснется устами…

И долго потом еще сердце немеет,
И память лобзанье святое лелеет.
В походах иль в битвах, от ран ли стеная,
Грустит молодец, поцелуй вспоминая.

И сердце подбитою птицей забьется,
Лишь память губами той розы коснется…
Но, полно, все ближе к Мстиславу княжна,
Ему наконец преподносит она

Вино золотое, огнем воспылав,
До дна выпивает свой кубок Мстислав!
И, словно во сне или в зыбком тумане,
Касается губ ее теплых губами…

Любовь! Ты слепа, как во все времена…
Не видят за счастьем ни он, ни она,
Как черная туча нависла над ними,
Им путь застилая крылами своими!

Любовь лишь возникла, а ей уж конец:
Не ласково смотрит на Ладу отец.
Глеб злобные взгляды в Мстислава бросает
И с бешеной страстью на деву взирает!

Но вот уж княжна и к нему подошла.
С поклоном вино, как и всем поднесла.
Его поцелуй приняла равнодушно,
На взгляд его взглядом ответила скушно.

И… дальше пошла… но потом оглянулась
И… нежно Мстиславу, увы, улыбнулась…

             СВИДАНИЕ

Двор княжий давно опустел от гостей.
Уж ангелы звездами ткут небосвод.
И сад, вкруг дворца, великан-чародей
В чертоги свои неспокойных зовет.

Кто зов тот услышит, тому не до сна,
Он в сад, позабыв обо всем, поспешит.
В светелке своей молодая княжна
Пред узким оконцем, мечтая, стоит.

Давно уложили ее почивать,
Задули все свечи, спи, ангел земной.
Но девушке юной не хочется спать,
Не в силах она боле спорить с собой....

Встает, одеяло лебяжее прочь.
К окну подбегает и… настежь оно.
А там… словно сказка! Волшебная ночь!
И сад-чародей тянет ветви в окно.

Он манит к себе, он в объятья зовет:
Сейчас вот подхватит в порыве лихом
И ввысь, как пушинку, ее унесет
И там растворит в мирозданьи немом!

И станет она, чем извечно была:
Быть может, вот этой далекой звездой.
Быть может… по небу неспешно плыла
Луна золотая, толстухой Луной!

Веснушкой на лике простецком ее.
Иль пылью небесной в таинственной мгле…
А он… мой избранник… вот так, без нее?
Останется здесь, на печальной земле!

Нет, нет и на землю спутилась сама,
Оставив планеты и звезды, что в них?
И вот уж по саду гуляет она
В девических легких мечтаньях своих:

Ей витязь прекрасный на встречу идет…
Ах, светлые кудри, ах, взгляд голубой!
Ему она руки свои подает:
- Навеки твоя я! Навеки ты мой!

О чем я… сошла я, пожалуй, с ума…
Взлетела на этот раз выше планет
На крыльях мечты. Я не с ним! Я одна!
Со мною любовь, да любимого нет.

И где он? Я грежу наивно о нем,
Его я зову наяву и во сне.
А он почивает, не зная о том,
Спокойно в глубокой ночной тишине…

Ах, нет, я не верю, солгать он не мог.
Он так посмотрел и огня горячей
Его поцелуй! Он мне сердце зажег!
Сказал он мне больше пространных речей!

Не верю! Не верю! И ей не до сна!
И хочется плакать и хочется петь.
Хоть заперта, юной душою вольна –
Душе не прикажешь, куда полететь!

Но, что это… явью становится сон?
Вон там, за деревьями, это же он!
Мелькнул… и еще раз родной силуэт…
А если ошибка? Не может быть, нет!

Все ближе… да вот, освещенный Луной…
Знакомая стать, белокурой волной
Нахлынули кудри на сердце ее!
Откуда он знает оконце мое?

Сюда он пришел не случайно сейчас,
Вот поднял глаза… и в глаза ей как раз
Он смотрит! Ах, створку захлопнуть скорей!
Рука замерла, непослушная ей.

Хотела отпрянуть, хотела бежать,
Уж вся напряглась и… осталась стоять.
Вдруг стало спокойно, вдруг стало легко,
Пусть руки, пусть губы их так далеко,

Да рядом сердца их, стучащие в лад!
И взгляды сквозь тьму, словно стрелы летят.
Они, как слова, что не сказаны вслух,
Но как же ласкают и сердце и слух.

Смысл слов тех понятен влюбленным всегда:
- Ты любишь? – Люблю! – Ты согласна! – О, да!!!

Как прост и бесхитростен этот напев.
Вселенная слушает их, замерев!
И… время затихло… чтоб им не мешать,
Мгновенья века перестали считать!

Смотри, мирозданье, любуйся! То вновь
Над миром седым торжествует любовь!

       СВАТОВСТВО

Известно всем: добро шагало
Всегда дорогами прямыми.
Да, не секрет, что поспевало,
Как, впрочем, поспевает ныне

Быстрее зло к заветной цели!
Досадно это, в самом деле:
Дорога зла крива, длинна,
Так от чего ж скорей она?

Судите сами, наконец,
Пока влюбленный молодец
Перед окном любимой тает,
Соперник время не теряет.

Он пред отцом княжны дает
В любовных помыслах отчет.
А заодно во всех других,
Спокойно излагает их.

Хитрец, ведет он к одному:
Как будет предан он ему,
Ему, Владимиру, конечно.
Как воевать они успешно

Отныне будут. Их союз
Пойдет от прочных брачных уз!

Княгиня тут же им внимает.
Досадно ей на сердце, знает,
Что княжий брак всегда с расчетом,
Но этот Глеб своим отчетом

Ей сердце матери смутил:
Где страсть, любовь, где юный пыл?
Да сватовство здесь или нет?
Скорее воинский совет!

Жених, а холоден, спокоен…
Нет, нет, он дочки не достоин!
Княгине Анне это ясно.
Но и другое ей прекрасно,

Увы, понятно, что княжна
На этот брак обречена!

И то не плохо, что бедняжка
Не любит, вот бы было тяжко,
Коли в другого влюблена…
А так – не первая она.

Подобный брак, увы, не новь.
Терпенье – женская любовь!

Княгиня горестно вздыхает,
Да тихо мужа наблюдает…
Тому же нравится юнец.
Им государь, а не отец

Сейчас всецело завладел,
Да и на свадьбу князь глядел
Примерно так же, как жених:
Три дня на сборы, после их

Обрядом свадебным венчать,
Потом обильный пир задать.
А там неделю на похмелье,
Вино рекою, а веселье,

Чтоб морем всюду разлилось.
Чтобы на всю святую Рось
Той свадьбы эхо прогремело!
Ну, а теперь пора, за дело.

И закружилось, понеслось…
Всем дело сразу же нашлось.
Весь княжий двор засуетился,
С покоем каждый распростился!

         СОН

Спокойна Лада лишь одна.
Пока не ведает она
Своей судьбы, пока ей спится
В светелке тихой. Деве снится

Какой-то странный, страшный сон:
Как будто бы она и он
Так близко и летят куда-то.
Все ярко, радостно и свято…

Вдруг… туча или злая птица,
Так, словно черная зарница,
В глаза огнем им полыхнула
И больно душу опахнула!

И друг от друга отнесла
И в бездну, в пропасть понесла,
Чтоб там их сжечь! Испепелить!
Но выход есть – глаза открыть.

Ах… рано, что-то дальше было…
В светелку мамушка входила.
- Скорее, Рута, что за сон?
Послушай только! – В руку он!

Каков бы ни был… поднимайся,
Да к жизни новой снаряжайся!
Ей странно мамка отвечала.
Княжна смятенно замолчала…

Вдруг сердце сжалось так, хоть плачь,
- О чем ты, Рута, нет палач
Так долго пытки бы не длил,
Быстрей бы верно, говорил!

Ну, что молчишь? Не мучь меня!
- Княгиней быть тебе в три дня!
- Княгиней? Боже мой! Какой!?
- Черниговской… да что с тобой?!

Ты побледнела… что за вид?
Княжна без памяти лежит…

           АННА

- Кто б мог подумать, что княжна
В другого будет влюблена?
Да не на шутку, а всерьез,
Ведь столько выплакала слез!

Теперь сидит, как изваянье…
Наутро предстоит венчанье,
Она же – краше в гроб кладут.
На казнь с таким лицом идут!

Так князь Владимир говорил
Жене, а сам, сердясь, ходил
В покоях княжеских своих.
Но голос Анны тверд, хоть тих.

Она лишь горестно вздыхала…
Свое уж мнение сказала.
Оно-то и сейчас при ней:
Расстроить свадьбу! И - скорей!

Война? Пускай война, так что же?
Ей счастье дочери дороже!
- Дороже, что ж, легко сказать!
Но как же ты могла не знать,

Что в сердце дочери твоей?
Теперь, выходит, я – злодей!?
Но я клянусь, что и не стал
Стоять на свадьбе, если б знал,

Что дочка выбрала другого!
Ну что, услышу ль я хоть слово?
На то княгиня отвечала:
- Коль сердце и само не знало,

Кому любовь свою отдаст
Еще до этого за час…
Могла ли я об этом знать?!
О, князь, позволь назад отдать

Упрек обидный, горький твой.
- Ах, Анна, Анна, ангел мой!
Прости, я знать погорячился,
Совсем уж, видно разучился

С женой любимой говорить.
Но что нам делать? Как тут быть?
Мне знаешь, кажется порою,
Я от тебя того не скрою,

Что чувства дочки – увлеченье
Всего лишь на всего. Значенья,
Что мы им второпях придали,
Они не стоят! Ну видали

Юнцы мельком друг друга раз…
И вот уж им любовь сейчас!
И ничего не надо боле?
Отец и впрямь, хоть в чисто поле,

Да и с дружиною, сражаться!
Князь снова начал раздражаться.
Владимир, помнишь ли себя?
И как тебе досталась я!

- Ну, мы с тобой другое дело…
- Уверен ты? Как судишь смело
Ты, князь, о чувствах молодых!
А вдруг мы тем погубим их?

Такое может быть вполне…
- Но что прикажешь делать мне?
От слова княжеского вспять?!
Княгиня, если можешь дать

Ты дельный мне сейчас совет,
Так дай его! А если нет,
Так нет суда! И кончим спор
И бесполезный разговор

Не будем далее вести.
Так можно все на нет свести!
Чернигов дался трудно мне,
И дорожу я им вполне,

Чтоб опрометчиво решенья
Свои менять. И… полно, мненье
Свое теперь не изменю.
Тебя ни в чем я не виню…

Не буду и себя винить.
Хоть свадьбе этой все же быть!

         ОБИДА

Едва невесту обвенчали,
Венцом, как цепью, оковав.
Копыта дробно застучали,
То со двора съезжал Мстислав!

С княгиней, с князем не простившись,
Не потому, что зло держал,
Он просто от тоски бежал
С злодейкой подлой не смирившись.

Но та смеялась – Погоди,
Бежать тоски-кручины сложно.
Я – в сердце! Только с ним возможно
Меня исторгнуть из груди!

Шептала, злобой заходясь:
- Вернись назад, будь безрассуден,
Обижен ты, знать не подсуден.
Суди же сам, о храбрый князь!

Твою невесту обвенчали
Увы, не с ворогом твоим,
И, все же, было б славно с ним
Скрестить мечи из крепкой стали!

И грудь счастливую пронзить,
И от злорадства сатанея,
Мать-землю кровью напоить,
И самому упиться ею!

Тогда б покинула тебя.
Ты жил бы с сердцем отомщенным,
Неправой местью развращенным,
Но без меня… но без меня!

И, даже, если б не отдали
Тебе любимую твою,
Тоски бы не было – печали,
Я в сердце злобном не живу…

А коль черниговец сильнее…
И грудь твою пронзит на сквозь?
Ну, что с того, скажу тебе я,
И в этом случае мы врозь!

Тебе – холодная могила,
Другие приютят меня.
Ну, что, тебя уговорила?
Так поворачивай коня!

Послушай, князь мое ты слово,
Иль от меня застится свет.
Глупец! Ведь риска никакого,
Семь бед, да лишь один ответ!

И князь за повод потянул…
И к свите вдруг оборотился,
Коня уж было повернул,
Как будто вот оно, решился!

Но размахнулся, не ударив,
А только плечи опустил,
Еще сильнее загрустил,
Мысль о возмездии оставив.

Да и умно ли горячиться…
Убить черниговца, что ж, ладно.
Но станет ли моею Лада?
Отец бесчинству оскорбится.

Владимир волен был решать,
Кому дитя свое отдать!
Здесь путь иной, как видно, нужен.
Но, может быть, жену у мужа

Отнять… в Чернигов собираться
И там с счастливчиком сквитаться?
Чернигов…, предположим, пусть!
Коль на роду такая доля:

Своей рукой, своею волей
Поднять мне русского на Русь!
Презреть наказ отца посмертный –
Всемерно Русь объединять!

И волком злобным, переметным
Бессовестно на части рвать
Родную землю. Ее нивы
Сыновней кровью обагрить.

И чашу горькую испить
Изгоя, проклятого миром!
Не мало на Руси таких,
Которым ничего не свято:

Пойти способны брат на брата.
В между усобицах лихих
Ненужной смертью погибают
Сыны отважные земли.

Того не ведают, не знают,
Как славно пасть они могли,
Коли за Русь! Единым духом!
Со степью, в смертный бой, тогда

Земля постлалась бы им пухом,
И память вечною была!
Нет! С них пример не должен браться…
Не уподоблюсь им я сам.

Уж, коли надобно сражаться,
Тогда на степь! И только там
Искать иль славу, иль конец!
Что ж, выход найден, наконец,

Но славный для земли родной…
Степь! Разочтет меня с тоской!
Души, что больше не живет,
Тоска не мучает, не жжет…

Ну как, тебя я обхитрил?
В улыбке губы князь скривил,
И низко голову повесил,
Молчал дорогу всю, вздыхал,

О чем-то думал… так, не весел,
В родимый Муром прискакал.

       ДРУЖИНА

Три дня метался и стенал,
В просторных княжеских палатах,
Герой печальный… но настал
Четвертый день. И вот он в латах,

В роскошном шлеме, на коне,
На тонконогом, серебристом,
В плаще пурпурном, как в огне,
С челом задумчивым и чистым.

За ним дружинники, бойцы,
Где каждый князю был за брата.
Как на подбор все молодцы!
Средь них заметней всех – Вышата:

Седой, внушительный, соратник
Еще Мстиславова отца,
Он понимал все до конца…
Боями выкованный ратник,

Был мудр отеческим умом.
Он с князем с самого начала.
Еще с тех пор, когда кричала
Измена в Муроме самом,

Он для юнца стеною был!
Потом, когда тот оперился,
И на своих крылах парил,
Старик как сыном им гордился!

Старик? Но он еще в строю!
Нет, рано старости сдаваться.
Покажет силу он свою,
Лишь бы до ворога добраться.

А вот два удальца, два брата,
Два исполина, Кий  и Вага,
Для них Мстислава слово свято,
Как было свято для Свияга,

Отца их, слово Святослава.
В сынах отцово сердце билось.
И в них изменчивая слава,
Как дева юная влюбилась.

И братья отвечают ей!
И для нее, для славы ради,
Они терпеть во веки рады
Родню возлюбленной своей:

Седло и дальнюю дорогу.
И острый меч, что им как друг,
И стрелы быстрые и лук.
И ту тягучую тревогу,

Что перед боем сердце лижет,
И душу стискивает, жмет.
И тем сильней, чем к бою ближе…
И ярость, что на бой ведет,

И их со славою венчает!
Пусть дева в Муроме вздыхает
И слезы горестные льет.
Знать не в родной земле цветет,

Не в Муроме тот дивный цвет,
Что застит братьям белый свет…
Пока ж соперница сильнее –
Их сердцу слава всех милее!

Вот Ратомир и Ратобор,
Друзья и ратники лихие.
В глазах веселье и задор,
Борьбы стихия – их стихия!

Для них война – еще забава.
Юнцы, они не верят смерти.
Гарцуют, подбоченясь браво,
В весело-грустной круговерти

Людского моря. Где рекой,
Блестя железной чешуей,
Дружина князева течет
На степь поганую в поход.

Дружину Муром провожает…
Наказы, крики, смех и плачь!
Кто ищет взгляд, кто красный плат,
Находит и опять теряет.

Кто взглядом тусклую кольчугу
Лелеет – боже, сохрани,
От всех смертей оборони
Сыночка, мужа, брата, друга!

Кто, не скрывая сожаленья,
Кокошник девичий найдет
И долго взгляд не отведет,
Сомненья полный и смятенья.

Кто уж отстал, устав бороться
С толпою, пылью и с собой,
Уже не плачет, не смеется,
Но машет, машет вслед рукой.

И только думою стремится
К тому, кто дорог и кто мил,
И кто теперь вот уходил,
Чтоб, может быть, не воротиться…

Что суждено ему на долю:
Убит ли будет, иль богат,
Придет с победою назад,
Или погинет в чистом поле?

Никто не ведает, не знает…
Не потому ль, как тяжкий стон,
Плывет и за душу цепляет
Далекий колокольный звон.

Далекий… море расплескалось
По стенам зубчатым, река
Уж тонкой змейкой – далека.
Вот на листе на сером строчка,

Все тоньше, тоньше, только точка,
Вот ничего уж не осталось.
И сразу будто облегченье…
Нет, не на долго, на мгновенье.

Уж завтра подойдет тоска,
Немилосердна, нелегка.
Сейчас… как будто все вздохнули,
Колокола и те уснули.

И тишина осиротело
В выси над городом летела…

       СВАДЬБА

Но мы оставили княжну
Перед судьбой совсем одну.
Меж тем, судьба ее проста:
Женой избранника отца

Должна она отныне быть
И тем отчизне послужить.
Не диво это, путь княжон
Веками долгими торен.

Как, в прочем, многих дочерей…
Сколь часто, в слепоте своей,
Отцы невольно их губили,
Когда их судьбами платили,

Увы по собственным счетам…
Но, полно, не пристало нам
Их осуждать, иль одобрять,
Давайте лучше продолжать.

Теперь, казалось, мы должны
О свадьбе Глеба и княжны
Вам рассказать и дать отчет,
Как пил, как ел честной народ.

И сколько съедено и пито,
А сколько вылито и бито.
Значенье даже в этом есть,
В народе шум, а свадьбе – честь!

Но, право, о пирах едва ли
Не все уже до нас сказали.
Да мы и сами-то успели…
А повторяться б не хотели.

Но, только, вот какое «но»,
Всего и было-то одно,
А наводило на сомненья…
Невесты это настроение.

Такой пустяк… да и жених
Был как-то все нетерпелив,
На дверь глядел, оборотясь,
Как будто ждал кого-то… князь

Казался удовлетворен
На первый взгляд… но, даже, он
С трудом, лишь,  взглядывал на дочь.
В себе не в силах превозмочь

Какой-то перед нею стыд.
И, сквозь благополучный вид,
И запоздало и не смело,
Но… сожаление глядело.

Да что с него теперь? Хоть ад!
А дело сделано, назад
Его уже не повернуть…
Своею рукою в долгий путь

Дитя родимое собрать,
От сердца с кровью оторвать,
А вот его и след простыл.
Нет, не спроста отец грустил:

Все ж трудно дочерей растить,
Еще труднее их любить…
А что Чернигов? Всем одно
Известно, что туда давно

Уже отосланы гонцы
Из свиты Глеба, молодцы
Три дня назад, как ускакали
С наказом, чтобы там встречали

Весь поезд свадебный, и был
Готов и там к приезду пир,
Не хуже этого! И честь
Была б оказана, как есть,

Едва с княгиней молодой
Князь Глеб воротиться домой!
Княгиня… да, теперь княгиня!
Желаешь, нет ли, так отныне

Ее все будут величать.
И Лада стала привыкать…
И к жениху, и к положенью,
Отдавши дань слезам, волненью.

Она затихла, примирилась,
А, может, просто затаилась,
Терзаясь тайно… горя мало,
Коль дева под венцом стояла,

Не дева, стало быть, она,
А мужу верная жена!
И все забыть пора, страданья,
Чудес наивных ожиданье,

Несбыточный трехдневный сон
О нем… что, мол, предстанет он
Пред ней, объятья распахнет!
Подхватит на руки и вот

Они уж далеко отсюда…
Но нет, Не совершилось чудо!
В какой-то сказке затерялось,
Да там навеки и осталось…

А наяву, как сон кошмарный,
Жених немилый нежеланный.
Желанный… Ладе рассказали,
Ее, лишь только повенчали,

Он свиту скоро снарядил
И, не прощаясь, прочь отбыл.
Княжна, как это услыхала,
Головкой только покачала.

Да пригорюнилась сильней.
Впервые так-то жизнь пред ней
Характер тяжкий показала…
А до того легко порхала

Она по жизни. Все ей было
Всегда доступно, просто, мило.
Она резвилась, наряжалась,
Так вечно будет, ей казалось:

Любимой дочкой у отца,
Потом венец, из-под венца
Ее по жизни поведет
Лишь тот, кто в сердце ей войдет!

И Лада думала, гордясь,
Конечно это принц иль князь.
Он будет стройным, белокурым,
Высоким, сильным, нежным, умным!
 
Таков Мстислав… да не таков…
Тот, что в мечтах, от всех врагов
Свою любовь мог уберечь,
Коварство с хитростью пресечь,

Отважно с силою сразиться,
Сквозь все преграды к ней пробиться!
А сердце девичье давно
Ему на веки отдано!

Как просто все в мечтах… а вот
И явь, где все наоборот:
Желанный сердце ей пленил,
Постылый руку получил.

И нет борьбы, сражений нет!
Все это только глупый бред.
Девичьи сны, их вспоминать,
Напрасно сердце надрывать,

Когда удел твой, твоя доля –
Отцова власть,  отцова воля!
Что пресекать тут, с кем сразиться?
Здесь всех умнее – покориться…

И Лада робко и стыдливо
Глядит на мужа. Торопливо
Отводит взгляд, лишь только Глеб,
С усмешкой ласковой в ответ

К ней взглядом жгучим обратится.
Бедняжка попросту боится
Его нерусских жадных глаз.
Княжне хоть в обморок сейчас…

И вновь отчаянье в груди
И ужас – вечер впереди!
А там и ночь… и с новой силой,
Как стон, как вопль – покинул милый!

И мысль – отчаянно и больно –
Яд! Вот мой суженый! Довольно!
Терпенье – доля не моя.
Прости, отец, я – дочь твоя!

И ты меня поймешь, ты знал,
Что не в смиренье воспитал,
Что нежил, холил и берег
Ты не для рабства свой цветок!

Но я тебя не упрекаю.
Прости, меня! А я… прощаю!
Княжна головку подняла,
На всех глазами повела.

И, сразу что взялось откуда:
Какое-то явилось чудо –
Так Лада вся преобразилась,
Как солнцем ясным засветилась.

Сидела гордо, величаво
И что-то царственное стало
Во взоре, в медленном движеньи.
Как будто тайное решенье

Не смерть предписывало вдруг,
А избавление от мук!
Бедняжка даже усмехнулась.
К ней все застолье обернулось.

Одно мгновение дивилось…
Потом, как что с души свалилось:
Заговорило, зашумело,
Как бы до этого не смело.

Вздохнул отец, мать подошла:
- Ну, наконец-то, отошла…
И ожила, и просветлела,
Ведь все, как мертвая сидела.

Пора… не все ведь – «ах» да «ох»,
Жених не так уже и плох:
Красив, удал, орлом сидит!
Глеб с обожанием глядит

На Ладу, словно в первый раз
Ее увидел он сейчас…
Нет, не княжна, не просто дева,
Пред ним сидела королева!

Такой ее он полюбил
В тот первый день, когда испил
Из кубка терпкого вина,
Что подала ему она.

И с ним холодное лобзанье,
Как королевы подаянье…
Оно-то и свело с ума!
Своею гордостью княжна

В нем страсть, как пламя разожгла!
Да тем погублена была…

          ВЕСТЬ

Вдруг весть, как с неба громом
В погожий день: гонцы! Сюда!
О, князь, мы посланы народом!
О, князь, в Чернигове беда!

Степь ожила и вновь грозится
И кличет русича на бой:
Мирзе проклятому не спится,
Спешит к Чернигову с ордой!

Пошли догадки, разговоры:
То не Мирза, то, верно, сын.
И – сборы, торопливо сборы.
Глеб собирался не один,

С своей законною женой!
Так муж желает и так будет.
Был с князем договор такой:
Что, мол, гроза едва минует,

Тогда в Чернигов посылать
Дары, обозы и иное.
Тогда и свадьбу доиграть,
Лишь минет время роковое.

Допрошен важно был гонец:
Где враг и кто о том доносит,
Нужна ли помощь наконец.
Хоть Глеб о помощи не просит,

Князь все-таки решает так:
Что дружбы нечего чураться,
Силен ли, слаб ли общий враг,
Отныне вместе им сражаться!

- Пока отряд с тобой пойдет,
Княгини лично охраненье,
К твоей же свите – дополненье,
Коль что в пути произойдет.

А через день иду за вами.
Теперь прощаемся с тобой,
- Закончил князь, - и, помни, с нами
Союз отныне боевой!

       КОЛЬЦО

О, доля женская Руси,
От века того и доныне,
Проси судьбу, не проси,
Тоска на ресницах стынет.

На нежных щеках ни кровинки…
Ладони ознобно приложь.
Согнешься ль, как в поле травинка,
Подломишься и упадешь…

Что толку в рожденьи высоком
И в том, что любимая дочь,
Увозят насильно, далеко,
От милого прошлого прочь!

В груди закипает рыданье,
На пальце, как обруч, кольцо,
И смерть, как из плоти созданье,
Испуганно смотрит в лицо.

Нажать на рубин осторожно
И, вот, ничего уже нет!
Княжна… не спеши… это можно
Исполнить в последний момент…

- Кто это?! – Княжна задрожала,
Вокруг  посмотрела себя,
- Ты кто? – Едва слышно сказала.
- Я – смерть! Не узнала меня?

Смотри на меня, о, безумная,
Ужасны у смерти черты.
Живая, красивая, юная,
Такою же станешь и ты!

Я – смерть! Я коварна, безжалостна,
Ни сердца во мне, ни души.
Желаешь со мной, что ж, пожалуйста…
А лучше, княжна, не спеши…

Пойми, все сгорит и обуглится
Во времени, словно в огне,
И истина «стерпится-слюбится»
Сослужит, как всем, и тебе.

И, даже, обломки горелые
Забвенья река унесет.
И в душу твою опустелую
Спокойствие тихо войдет…

И сразу нелепой покажется
И эта минута и яд.
Нелюбое любым окажется,
И раем представится ад!

И станешь, свой век доживая,
Спокойствием счастлива ты…
Не помня, а, значит, не зная
Ни прежней любви, ни мечты!

- Довольно! С тобой не согласна я!
Себя убедить я не дам!
И Лада колечко ужасное
Все ближе подносит к губам,

Кровавый глазок нажимает
Дрожащей, неверной рукой…
Смерть снова к княжне подступает:
- Два слова еще лишь, постой!

Ты с жизнью желаешь проститься?
Не мне осуждать тебя, нет!
Но, все ж, перед тем, как решиться,
Позволь дать последний совет:

Не много примеров я знала,
И, все-таки, знала я их,
Когда провиденье спасало
От рока безумных таких…

Но, помни, оно помогает
Охотно тому лишь из вас,
Чье сердце сомнений не знает,
В чьем сердце огонь не угас

Великой, возвышенной веры
В победную силу добра!
Но что тебе эти примеры…
- О, нет… не спеши… ты права!

Права ты! Я вижу знаменье,
Что сердце надеждой зажгло!
Неужто ко мне провиденье
К забытой судьбой снизошло?

Послушай, ведь ночь роковая
Сегодня должна наступить.
И это ее предваряя
Я яду хотела испить.

Я поймана в клетку и знала:
Сегодня захлопнется дверь.
Зачем же судьба помешала?
Зачем же потом, не теперь?!

Зачем так нежданно благая
Приходит о ворогах весть,
Последний мой час предваряя?
Не воля ли божия здесь…

И в чем она, воля господня?
Вопрос разрешу я такой!
Ты, смерть, погоди, не сегодня,
Ты, яд, остаешься со мной.

Пусть вера моя – паутинка,
Тебя я успею испить…
Не хочет сломиться былинка,
Не рвется тончайшая нить!

- Нет, нет, не теперь… и лелеет
Княжна роковое кольцо.
В нем яд… и грозит и не смеет,
Нет, нет… не теперь… Пронесло!

           ОТЪЕЗД

Давно ли застолье шумело,
Плясало, смеялось и пело,
И краски пестрели и в высь
Веселые звуки неслись!

И вот уж тоскливо и долго
По степи пылится дорога,
По сердцу змеею ползет.

А рядом такая родная
Одна только старая няня
И тихую песню поет.

Под песню волна за волною
Виденья прошедшего дня:
Вот Рута к княгине с мольбою:
- С княжною пустите меня!

Ну что ж, что стара – завздыхала
- Умру, вот и будет покой.
Ее сберегу я! - сказала.
- Ты знаешь, ведь мне не в первой…

В повозку взошла, оглянулась,
Глазами на все повела
И в низком поклоне согнулась,
Прощаясь со всем, чем жила.

Вот мама… и нежно и строго
Сквозь слезы на дочку глядит:
Что ждет ее там, за порогом,
За цокотом долгим копыт?

А рядом, давя и терзая,
То страстно любя, то грозя,
То в жар, а то в холод бросая,
Его неродные глаза!

Прощанье… не долго, не  скоро,
Лишь сердце сильней надорвать:
Отцовское строгое слово,
Да матери рук не разнять.

- Будь счастлива, дочка! – насмешкой
Невольной слова прозвучат.
И как-то, уж слишком поспешно,
Копыта коней застучат.

Ворота откроются настежь,
Зайдется от крика народ.
Дорога подхватит и… тяжесть
На сердце пудово падет!

         РУТА

Дорога степная качает
Повозку на плоской груди.
Тревожно княжна засыпает,
Умаялась, бедная, спи…

Не спит только мамка седая,
То вздох, то качнет головой,
Про что-то свое вспоминая,
Была и она молодой…

Ей тридцать тогда миновало,
А Анне пятнадцать годков,
И так же она засыпала
Под стук торопливых подков…

И так же не знала, бедняжка,
Что ждет ее там, впереди:
Легко ли ей будет, иль тяжко
От этой нежданной любви

Воителя и сумасброда,
Героя времен тех лихих,
Любимца Руси и народа,
Грешнейшего в сонме святых!

Однако ж различия были:
Ведь Анну в чужбину везли.
А Ладушку, чай, окрутили
С властителем русской земли!

И всем он лебедушке пара:
И князь, и удал, и красив…
Другая б за счастье считала,
Не будь так характер спесив!

Но что там за шум, что за крики?
Повозка их встала, стоит…
Старуха в волненьи великом
Над юною девой сидит.

Руками ее, как крылами
От всех заслонила б она…
Вдруг крики: - Измена! Мы с вами!
И глуше – Измена, княжна!

Но это же голос Радожи,
Дружинника свиты княжны!
Да что там случилось, о, боже,
Безвинных спаси-сохрани!

Вот крики затихли… и стала
Ужасная вдруг тишина.
Княжна ничего не слыхала,
Спала безмятежно она.

Страх Руте одной доставался.
Вот снова, с опасностью слит,
К повозке летел, приближался
Злой россыпью цокот копыт.

Вот, стоп у повозки, вот спрыгнул,
Идет торопливо один,
Вот полог парчевый откинул…
- Ну, слава тебе! Господин!

И вскрикнула, верить не смея,
Руками за щеки схватясь:
В восточном наряде пред нею
Князь Глеб… да нет, хан! А не князь!

И, словно эмблема востока,
Как будто бы благославлял –
За ханом в проеме широком
Торжественно месяц сиял!

     ПРОБУЖДЕНИЕ

Заря небес едва коснулась,
Княгиня юная проснулась.
Открыла очи, посмотрела…
Себе поверить не посмела:

Над ней, ее оберегая,
Ее от света заслоняя,
Шатер раскинут был парчевый.
По голубому золоченый

Предивный выткан был узор.
Но Лада потрясенный взор
Отводит торопливо долу:
Ковры разбросаны по полу.

Четыре шкуры с головами
На них покоятся-лежат,
И изумрудными глазами
На сказочный ларец глядят.

Ларец тот знать, царя морского.
И ни одна еще такого
Княжна царица ль не видала:
Все, что бы только пожелала,

О чем подумать лишь могла,
Она в ларце бы том нашла!
И все блестело и сверкало…
Уже не в рай ли я попала?

Такою первой мысль была.
И Лада встала, подошла
И заворожено глядела,
Забыв про все. Чуть осмелела,

Рукой к каменьям потянулась.
Сначала робко прикоснулась,
Взяла в ладони горсть камней.
И вот сверкающий ручей

В ларец с ладони прокатился.
И там на искорки разбился…
Потом алмазами играла,
Сквозь пальцы жемчуг проливала.

Теряла камни на ковер,
Не в силах потрясенный взор
От дивных россыпей отвесть.
Вдруг замерла… здесь кто-то есть!

И, вздрогнув, быстро оглянулась
И, взглядом, с нянюшкой столкнулась…
Ах, Рута, как я испугалась,
Тебя! И… громко рассмеялась!

            ПЛЕН

Как только княжна все узнала о том,
Что их захватили обманом в полон,
Что князь – это хан! И не Глеб, а – Гелен
Что мчатся они на восток, в страшный плен…

Княжна за колечко схватилась рукой:
Со мной ли ты, смерть? Слава богу, со мной!
Ну, что ж, будь готова, в безжизненной мгле
Меня ожидай, и приду я к тебе…

Теперь уже точно! Не быть христианке
Ни ханской наложницей, ни полонянкой!
И мир потускнел… и чудесный шатер
Тюрьмою ей стал! И отчаянный взор

Уже не прельщает камней водопад,
Глаза изумрудные алчно глядят.
И злато, что брошено под ноги ей
Не радует, давит! Сильней и сильней…

И с уст ее рвется задушенный крик:
Зачем же, зачем упустила я миг,
Тот первый, когда поднесла уж бальзам
Я смертный к своим пересохшим губам?

Теперь где взять сил, чтобы все повторить…
Я миг упустила, знать, долго мне жить!
Рабыней ли стану я с жалкой судьбой,
Тринадцатой ханской покорной женой.

И, между тринадцатью, всем им под стать,
Славянская дочь, буду ласки я ждать!
Но, девам востока, им будет ль вдомек,
Какой для меня это трудный урок…

Ах, Рута, ну что ты молчишь, пожалей.
А лучше, родная, не мучь, а убей!
И, няне, рыдая, упала на грудь.
А путь, он не короток, длинен был путь…

Повозка, шатер ли, не все ли равно.
Колеса скрипят и твердят про одно –
Хоть клеть золотая, известно вперед:
Не всякая птаха в неволе поет…

            ГЕЛЕН

И тянутся, тянутся  долгие дни,
Для Лады слезами и страхом полны.
В шатре предусмотрено было окно,
Днем солнечный свет пропускало оно.

А ночью свет лунный шатер освещал,
Княжне он прекрасные сны навевал:
Про ласковый взгляд и про кудри до плеч,
Про сильные руки и нежную речь…

Но он лишь однажды был близ от меня,
Когда поднесла ему в кубке вина,
Он пальцами пальцев коснулся моих…
В светелке потом целовала я их!

А речи… в саду мы молчали вдвоем…
Но слышу я их, они в сердце моем!
Его поцелуй… мне его не забыть…
Ах, что же мне делать, ах, как же мне быть…

Дорога степная повозку катит,
Предивный шатер на повозке стоит.
В шатре небольшое окошко, а в нем
Княжна молодая с прекрасным лицом.

В русском кокошнике, с русой косой…
Но пред тем окошком не князь удалой,
Не тот, что во сне деве снился сто крат,
Не тот, что и сам теперь жизни не рад…

В роскошном халате и с саблей кривой,
Пред девой гарцует наездник лихой
Увы, сын востока! Не русских степей…
Он коршуном вьется пред жертвой своей!

Он рад должен быть, но тогда от чего
И чем озабочено хана чело?
Ему все тревожней, чем ближе восток…
Но что ему может идти поперек?

Что грозному хану преграды чинит,
Грустить заставляет и больно ранит?
Не девы ль холодный и строгий отказ…
В шатре ее хан появился лишь раз.

И… грозный властитель, владыка степей,
Покорным он стал перед жертвой своей!
Но кто же здесь жертва, кто раб, кто в плену?
Влюблено глядит хан Гелен на княжну!

Как юный нукер пред владыкой стоит,
И сердце мальчишки восторгом горит,
Так сердце Гелена, томясь и любя,
Княжне синеокой вверяло себя!

Но нет, не брала его сердце княжна,
Холодной, как сталь оставалась она.
Как сталь! Та, что в бедное сердце разит
И холодом вечным, могильным грозит…

           ПРИТЧА

Славянская дева, бела и смела!
Какою же силой ты хана брала?
Красою ли гордой, что как божий дар,
Надменным ли взглядом, как сабли удар!

От этого ль взгляда Гелен, трепеща,
Что мог и не мог, все тебе обещал!
Он клялся: - Ты первою будешь ханшой,
Единственной, самой любимой женой,

И, всех прежних жен от себя отстраня,
Тебя я любить буду, только тебя!
Ты быть королевой желаешь? Изволь,
Тогда в королевстве своем я – король!

Богиней? Я – бог! А княгиней, я – князь!
Но дева его отвергала, смеясь.
Ничто не прельщало ее в тех речах,
Ни горы златые, ни клятвы, ни страх…

Но снова к любимой Гелен подступал
И речи другие, хитрец, начинал:
- Я дикий хазарин, сын вольных степей,
Так вот почему не достоин твоей

Любви я, о, дева, так вот почему
Ты чувству ответ не даешь моему?
Но притчу послушай, про то ли она,
Как белая лебедь пленила орла,

Что гордо и вольно над степью летал,
Пока про лебедушку не услыхал!
И тучи орел тот бесстрашно пронзил,
И долго в выси над землею парил.

И лебедь увидел он с той высоты,
И сердце зашлось от ее красоты!
Он белую лебедь на скалы увлек,
Гнездо ей там свил и женою нарек.

И, грозен с другими, ее полюбил.
И, нежно лаская, ей так говорил:
- Ну, что ж, что орел я, зато уж никто
Здесь, в скалах глухих не погубит гнездо,

В котором орленок взрастет наш с тобой,
Спокойно тебе будет, лебедь со мной.
Со мной, под моим, под орлиным крылом!
Все так и исполнилось… скоро потом

Она полюбила ответно орла,
Орленка ему через год поднесла!
Орленок – орел уж давненько и, вот,
Сам белую лебедь на скалы несет!

Из той же породы и так же бела…
Ну, что, поняла ли мня? Поняла!
- Так вот ты откуда язык наш познал,
Так вот почему не похож на хазар!

Знать, мать твоя русской, бедняжка была…
- И все ж я - хазарин! Из рода орла!
Отец лишь меня из сынов признавал,
Он царство хазарское мне завещал.

И, словно орлиное в скалах гнездо,
Со мною спокойно и крепко оно!
Я тоже спокоен, я грозен и смел.
И много я жен и наложниц имел

В гареме своем. Я доволен всем был!
Казалось, никто бы меня не смутил
В довольстве моем. Я уж начал скучать…
Купец тут явился и стал развлекать.

И он мне поведал, что русичей князь,
Совсем постарев и от битв схоронясь,
Грозить не желая уже никому,
Садовником стал мол в своем терему:

Взрастил и взлелеял прекрасный цветок…
Я в слухи влюбился, я весь изнемог!
И, вскоре, не в силах бесплодно мечтать,
Из русичей свиту я стал собирать.

За свитой поехал мой личный отряд,
Все тихо и тайно, а вот уж и град.
Поблизости встречен черниговский князь,
Он мною убит! Под него нарядясь,

Узнав, что теперь я на пир «приглашен»
С почетом, как русич, я в город вошел!
А дальше ты знаешь, я все рассказал.
- Ты свиту мою тоже смерти предал?

- Но бились они за княжну за свою,
Как львы, как герои! Все пали в бою!
Не сдался никто в этой битве, поверь.
Так что же, княжна, что ответишь теперь?

Неужто любовь ты отвергнешь мою…
- Уже говорила, еще повторю:
Трудно судить и, особенно, мне,
Счастлива ль лебедь в орлином гнезде.

Да только не так нам господь завещал…
Но, чтобы с лебедушкой лебедь летал!
Прости же, о, хан, ты ведь волен со мной…
- Не слова, любовь! Ради бога, постой!

Не надо про рабство, не надо про плен,
Смотри, пред тобой на коленях Гелен!
Не ты, я – твой раб! Я у ног твоих ниц.
Пойми, мое чувство не знает границ!

Но, знай же, гордячка, я буду не я,
Коль скоро и ты не полюбишь меня!
Не силой добьюсь я на ласку ответ –
Любовью! Которой не знал белый свет!

Лишь только б тебя от беды уберечь…
Закончил он странно… понятную речь.
Затем повернулся: – свидетель в том – бог!
Ты слышишь, княжна? – И шагнул за порог.

Быть может, все так бы и было, как знать?
А, впрочем, не стоит вперед забегать…

         ВЕСТНИК

Столица восточного края,
Богатством дивя и сверкая,
И марева долгих дорог,
Как сказочный вестник встает.

Тот вестник в чалме и халате,
Заплата теснится к заплате,
И посох в руке с бубенцом,
Он добр, хотя темен лицом.

Он любит рассказывать сказки,
В тех сказках любовные страсти.
Глаза там красавиц горят,
Огонь в них, коварство и яд!

Любовь злую ревность родит,
А ревность расправой грозит,
Гаремов жестокий закон,
На бале том правит лишь он!

Но есть там отвага и честь.
И подвигу место там есть.
Джигит за любимую в бой
Вступает там с силою злой!

Там прав перед законом бедняк,
Так в сказках, да в жизни не так.
Ему за терпенье и труд
Сокровища в руки плывут.

Всегда там осмеян дурак,
Хоть трижды он будет богат.
Там роза у джина в плену.
Послушаем только одну:

           ГЕРА

О, как был счастлив хан младой
С своею новою женой,
Гречанкой, юной, сладострастной,
Царевной Ольвии прекрасной!

Гелен гречанку обожал,
Всецело ей принадлежал.
Забыв о женах, о других,
О красоте не малой их,

Любови лишь с нею предавался.
И, благосклонен к ней одной,
Неутомимо наслаждался
Ее лишь дивной красотой!

Одиннадцать несчастных жен
Забыты! И молва о том
В гареме бьется, как волна.
Но кто соперница? Она

Дочь горделивая земли,
Где в небесах парят орлы.
Где кручи в небеса стремятся,
Где бездны ада не боятся!

Она – гречанкою была!
И в этом – вся ее беда…

   *   *   *

Прекрасной Ольвии сады,
Налиты сладостью плоды,
Цвета насыщены, глубоки,
С гор мчат хрустальные потоки

Стремительных и гордых рек,
Опасен яростный разбег
Упругих, сильных вод,
Что льются с гор, но вот…

Пройдя все горные теснины,
Река в тенистые равнины
Нечаянно вбежит.

И восхищении замирает,
И умиленно созерцает
Равнины райский вид.

О, где вы, бурные потоки,
И вы, опасные пороги?
Тиха и широка.
 
Равнину, видно, полюбила,
Коль нрав свирепый укротила
Прекрасная река…

Так и гречанка молодая,
Любви не ведая, не зная,
Была, как тот поток,

И своенравна, и спесива,
Горда и сладостно красива.
Да есть всему свой срок…

   *    *    *   

Царевну Герой назвали.
Гарем ей виделся едва ли
В девичьих снах. Была она,
Ведь, христианкой рождена.

Но, что же делать, коль порой
Царевны платят за покой
Своих стареющих отцов,
Своих дряхлеющих родов…

Когда ей волю объявили,
То и не рады сразу были,
В гарем идти навеки? Мне!
Отец, в своем ли ты уме!

Да никогда! Да ни за что!
Потом увидела его.
И, вдруг, притихла, примирилась…
Вот диво, кажется влюбилась!

Была как фурия сама:
Горда, отчаянна, смела!
Куда все только подевалось:
Царевна нежно улыбалась,

И сердце трепетное билось
Покорным, нежным становилось.
И плавно, медленно ходила,
И тихо речи говорила.

Игрой и песней веселила,
В любовный омут уносила…
И, вот, сама не удивилась,
В гареме ханском очутилась!

       ГАРЕМ   

Она в гарем его взошла,
Как будто новая звезда:
Все звезды прежние затмила!
Или, как на небо светило.

Иль, как комета среди звезд,
Иль, как луч света среди грез!

Все жены прежние склонились
Перед двенадцатой женой.
Не покорились, затаились…
Вниманье хана ей одной.

Надолго ли вот только это?
Но кто же знает… нет ответа!
Пока гречанка упивалась
Своей любовью, воцарялась

В гареме зависть. Черным цветом
Цвела она… как страшно это
Поймем потом, когда одной
Решили дать смертельный бой

Одиннадцать гневливых жен!
Был улей так разворошен,
Что лучше б Гере уступить.
Но нет! Тому уже не быть!

И вот все краски запестрели,
Улыбки нежно заалели,
Истомно взгляды заискрились
Тела призывно закружились…

Хан непреклонен был лишь год
Он верен Гере был, но вот,
Однажды в зелени густой
Он увидал глаза другой.

И тот зовущий, долгий взгляд
Сманил, как праведника в ад!
Она была, как откровенье,
Пусть не на долго, на мгновенье,

Арсу, девятая жена
Тем откровением была.
Он видел, словно в первый раз,
Тоску ее пугливых глаз

И шепот робкий среди ласк:
- О, господин, забыл ты нас.
Мы словно жены старика,
Наша судьба скучна, горька.

Без ласк дни долги, холодны:
Без солнца день, ночь без Луны.
Он устыдился, как же мог
Забыть он, муж востока, долг

Пред каждой из законных жен!
Но, лишь пожар был потушен,
К утру короткую любовь
Он пережил и к Гере вновь

Вернулся, думами смущен…
Арсу покинул рано он.
К полудню весть вдруг догнала:
Арсу, бедняжка, умерла!!!

Но отчего? И что за диво!
Ведь не любовь ее сгубила…
Был лекарь к мертвой приглашен.
Искал он долго и нашел.

Был приговор его такой:
- Арсу укушена змеей!
Ну, что ж, бедняжку схоронили
И снова медленно поплыли

В гареме дни… звезда горела.
Да только вот какое дело:
Вслед за Арсу ушла другая
Потом и третья, умирая,

Твердила, непрестанно  всем:
- Проклятье пало на гарем!
И ужас стал всем управлять.
О, знать, нам всем не сдобровать!

О, смертоносная десница,
Лишь муж к которой обратится,
Она к утру мертва была!
Гречанку участь не брала…

Она лишь смерти не боялась,
Любви спокойно предавалась.
Гелен отчаивался, злился.
Потом все понял, спохватился.

Догадкой странной возмущен
К гречанке обратился он!?
О, сколько гордой красоты
Являли дивные черты.

И дьявольский огонь в очах!
И твердость кремния в речах!
- Убей меня, убей сейчас!
А не убьешь, то и на час

Тебя другой я не отдам.
Я смерти каждую предам!
Иль я мертва, или они!
Так выбирай! И не тяни.

И снова бурная любовь
Всю в жилах всколыхнула кровь!
Пусть кто еще и догадался,
К Гелену подступить боялся,

Ну, а гречанка, Гера, что же?
Ей все позволено, и… боже:
Она царицей воцарялась
И долго счастьем упивалась!

Пока заезжий к ним купец
Не положил всему конец
Своим рассказом о цветке,
Что там, в далеком далеке.

Гречанка сразу поняла,
Как плохи у нее дела.
Все чары в ход она пустила,
Но господина упустила.

Орел поднялся в небеса,
Звала холодная краса
Далекой северной страны…
А жены больше не нужны!

И среди них теперь она –
Гречанка, дьявол, сатана!
Страдай, молись, беснуйся, что ж,
Что потеряла – не вернешь,

Что обронила – не ищи,
Коль упустила – не ропщи…

       ПРЕДСКАЗАНИЕ

И снова пред нами шатер золотой,
С прекрасною пленницей, юной княжной.
В богатом наряде, на мягких коврах,
Рабыни послушно застыли в ногах.

Охрана на белых конях вкруг шатра.
Любая из женщин всем этим могла
Горда быть и счастлива… но не княжна,
Совсем приуныла бедняжка она.

 Да как не печалиться, если пропал
В предутренней дымке последний привал.
Все ближе и ближе тот час роковой,
Когда юной деве сразиться судьбой.

Но хватит ли силы и жара в груди,
Чтоб встретить достойно, что ждет впереди?
И холодом полнится юная грудь,
И страх не дает не вздохнуть, не заснуть!

Что делать, коль пташка, попавшая в сеть,
Не хочет в неволе ни прыгать, ни петь.
Но вот от чего же ловец загрустил,
Что пташку поймал, да и в клеть посадил?

Неужто по той лишь причине, что он
В ту гордую птицу без меры влюблен.
И пеньем ее наслаждался тогда,
Когда еще пела на воле она?

О, как же был сладок ее голосок…
Теперь она в клетке… и голос замолк.
Веселые трели, увы, не слышны,
Лишь вздохи и всхлипы среди тишины.

И, все же причина не в этом одном,
Все ближе и ближе столица и дом.
Там девять оставленных жен его ждет,
Покоя одна лишь из них не дает:

Гречанка ревнивая, львица средь кур!
Так вот от чего хан растерян и хмур…
Она-то уж дерзкую лань не простит,
И львиные когти в бедняжку вонзит.

И в ярости будет ее пожирать!
Но как ему лань на погибель не дать?
И скачет в раздумье он рядом с шатром,
А то, вдруг, отстанет, галопом потом

Его настигает, вот рысью вперед.
Вдруг, видит, оборванный старец идет
По пыльной дороге, навстречу ему…
Хан так не был рад никогда! Никому!

- Так это же дервишь, скиталец святой,
Он послан судьбой мне, о, мудрый, постой!
Совет твой услышать скорее хочу,
Я щедро тебе за него заплачу.

Одену тебя я в парчевый халат.
А сколько на старом халате заплат,
Ты столько получишь монет золотых!
- О, хан мой великий, не надо мне их.

Достаточно нескольких медных монет,
И, если поможет тебе мой совет,
То это и будет награда за труд.
А что до халата в заплатах, то тут

Скажу тебе так, хан прекрасный, прости,
Халат не при чем, но все дело в пути:
Ты, хан, прогарцуешь свой путь на коне,
По пыли, босому пройти его мне.

Подумай, к лицу ль мне парчевый халат,
И долго ль прослужит мне он без заплат?
И кто же во мне разглядит мудреца?
Ведь мудрость бедна, ибо мудрость – свята!

Вопрос же твой знаю, ты едешь с женой,
По счету тринадцатой быть  ей с тобой.
Горда и бела и прекрасна, как сон!
С далекого севера… там ее дом.

Но север не прост и не робок, учти,
Сойдутся, поверь, у тебя с ним пути.
И будет земля в месте встречи гореть.
И много смертей … и одна будет смерть!

- Несчастный старик, так того я желал,
Чтоб ты вместо женщины здесь причитал?
- Прости, о, великий, что в область не ту
Зашел у гордыни смешной в поводу.

Не нищему дервишу ханов учить.
Ты хочешь лишь знать, как жену утаить
От львицы свирепой? Тот способ не прост.
Но есть в твоем городе башня – утес.

Жемчужину надо у сердца держать…
На время походов туда помещать.
Над башней же той будет коршун кружить,
И денно и нощно ее сторожить!
 
Увидит он все со своей высоты,
Спокоен со сторожем тем будешь ты.
Волшебный старик руки к небу воздел,
И коршун с небес на ладони слетел.

Он черен крылами и глазом кровав
И служит, как видно, он не для забав.
Старик приказал ему: - К башне лети,
Жемчужину в ней пуще глаз стереги,

Когда, как в ларец золоченый ее,
Хозяин проложит. Вот слово мое!
И коршун крылами послушно взмахнул
И в небе, как камень в воде, утонул…

       *    *    *

Лишь старец чудесный из вида исчез,
Как новая весть, словно кара с небес.
Гонец пропыленный у хана в ногах:
- Хан, русичи! Близко! Отсюда в двух днях!

Несметные полчища к нам на пути,
От края до края бескрайней степи!
- Как быстро пророчества старца сбылись…
Подумал Гелен. И бунчуки взвились!

Рога затрубили и кони стрелой!
Стремительно хан возвращался домой.
Его обгоняя, тревога и страх
Ворвались в столицу! К утру на конях,

При копьях и саблях кривых стар и мал
Стеной на защиту столицы вставал!
Хазарину в диво свое защищать,
Ему веселей самому нападать…

            НАЧАЛО

Лишь степь одевает зеленый покров,
На промысел стаи выходят волков.
Хазары кровавые ищут добычь,
Времен тех далеких проклятье и бич.

Все служит добычей стервятникам тем:
Горят поселенья, уводятся в плен
Красивые девушки, сотни юнцов.
Чтоб там, на чужбине, про землю отцов

Про вольную юность на век позабыть.
Но, если не рабство, так мертвыми быть.
Хазарин пощады не знает, он волк,
Старик и младенец – копье да клинок!

И льется невинная кровь по степи.
Трепещут народы – хазарин в пути!
И, все-таки, волку, коль хочет он жить,
Медведя в берлоге не стоит дразнить.

Хазары ж, медведя дразнить не боясь,
С разбоем на Русь приходили не раз.
Да, знать, до дразнили, поднялся медведь!
И это не раз было, будет и впредь.

Огромный и грозный идет он на бой.
Нельзя не смутиться пред силой такой.
Но вождь у хазар не птенец, он орел!
И скорой рукою порядок навел.

И вот уже войско не дикой толпой,
Немалою силой выходит на бой
С исконным врагом. Волк степной и медведь!
Кому же победа, кому умереть?

Два войска стоят в самом центре степи.
Удача, к хазарам иль к русским, приди!
Приди! Вдалеке шепчет русская мать.
Приди! И хазарка готова отдать

Не жизнь, нет, сто жизней! Ее бы родной
Сыночек, здоровый, вернулся домой!
- Сынок мой, сынок - шепчут матери две
В той северной, в этой, степной стороне.

Как счастливо жили они там и тут,
Как страшно теперь и как истово ждут!
Когда же в последний раз звякнет клинок.
Придет ли сыночек любимый, падет?
 
Нет, нет, он придет, он придет! Только жди!
Два войска стоят посредине степи.
Два войска, как встарь, как потом, как века.
Два войска стоят… но пока, но пока…

Вот звякнут клинки, вот рога затрубят.
И жизнь отдадут оба сына за мать!

        *     *     *

- О, степь пропыленная, дай мне напиться.
Скажи, где источник с прохладной водицей?
- Вон, видишь ли, город из желтой пыли
Встает на востоке, в далекой дали?

То город волшебный, то город чудес:
Вода там прохладней и чище небес.
- Но там, перед градом два войска стоят
И, в схватке смертельной, друг друга разят!

- Ну, что же, им биться всего лишь три дня.
Иди же, о, путник, послушай меня.
Сегодня день первый уже миновал,
Бойцы утомились и близок привал.

Кровавые раны до утра лизать.
А утром на бой подниматься опять!
Второй день ты тоже в пути проведешь,
На третий – к концу этой сказки придешь…

Вперед же, о, путник, смелее вперед,
Отвага и смелость к свершеньям ведет!

            БАШНЯ

Но близок конец и безмерно далек…
Мрак ночи на город и воинов лег.
А в полночь кровавая вышла Луна,
И город в ночи осветила она.

Вот ханский дворец, рядом башня – утес.
Построена, видно, для девичьих слез.
На самой вершине той башни княжна,
Сидит у окошка, бессонна, бледна.

Над ней в вышине птица-коршун парит.
То правым крылом он полнеба застит,
То левым взмахнет и закроет Луну!
О, как же пугает, проклятый, княжну.

- Ах, Рута, зачем эта птица кружит?
Добычу ли ищет, кого сторожит…
- Не бойся, княжна, лучше думай о том,
Кто на поле бранном с копьем и мечом…

- Ах, Рута, как сердце трепещет в груди…
Послушай, надеждой меня не казни.
Ведь в жизни не может быть сказки такой,
Чтоб это Мстислав был, возлюбленный мой?

- Все может быть в жизни, поверь, это так.
Вот кто победит только… свет или мрак?
Молись же, родная, и пуще молись,
Чтоб к богу молитвы твои вознеслись!

Мужайся, из сердца исторгни весь страх.
Уж полночь давно… опоздала я, ах!
Сейчас я к подножию башни спущусь,
Дела у меня там. Я скоро вернусь.

И долго спускалась в кромешную тьму,
Оставив наперсницу в башне одну.
Спустилась, дорожка вкруг башни вела.
По этой дорожке она и пошла.

Но прежде мешочек нашла под полой,
Его развязала, несет пред собой.
И сыплет на землю какую-то чернь…
Над маленькой женщиной черная тень

Проносится трижды. То коршун кругом
Летает… старуху не трогает он.
Не скоро вернулась, к ней Лада на грудь:
- Ах, как я боялась! – Глупышкой не будь.

Теперь я спокойна, теперь на замок
Ты заперта, Лада, но тихо, молчок.
А время текло, улетало в ночи,
Уж скоро рассвета пробрызнут лучи.

Луна уплывала, лучей убоясь.
Княжна задремала, устала, молясь.
Вдруг плач чей-то  жалобный, жалостный вой…
Княжна встрепенулась, что это? Ой! Ой!

Ах, Рута, проснись, кто-то плачет во тьме,
Послушай, как жутко, как тягостно мне…
А снизу все громче рыданье плывет,
Такое, что сердце вот-вот разорвет.

И мечется голос в ночной тишине,
И мечется коршун над ним в вышине!
А голос все жалобней бьется в выси.
Куда-то бежать, иль кого-то спасти…
 
- Ах, Рута, мне слушать все это не в мочь
Ведь кто-то там плачет, нам надо помочь!
Мы спустимся вниз, дорогая, прошу.
- Нет, нет, не проси, я тебя не пущу!

И мамка вцепилась ей в руку – Постой!
Какое нам дело до плача с тобой?
Иное мне сердце, как раз, говорит:
Недоброе что-то тот голос таит…

- Ах, Рута, сошла ты, наверно, с ума,
Изволь меня слушать, я все же княжна!
А сердце вещует тебе потому,
Что ты равнодушна всегда! Ко всему!

- Княжна! На коленях стою пред тобой.
Тебя умоляю, поверь мне, постой!
Зачем он теперь? Этот голос, сейчас?
Подумай, княжна, и поверь в этот раз!

А плач все сильней и нет сил устоять.
И Лада сама начинает рыдать.
Под эти рыданья рассвет проступал…
Второй день сраженья в тревоге вставал.

      *    *    *

От башни высокой змея отползла,
Всю ночь у подножья рыдала-звала.
Рыдала, чтоб сердце княжны растопить,
Звала, чтобы ядом ее опоить!

За то, что посмела любимою стать
Тому, кого Гере любить и ласкать.
Но, ладно б любила-ласкала сама…
Так нет, отвергает Гелена княжна!

Гордячка проклятая, снега белей.
Но что белизна, коли сердца нет в ней?
Самой бы на башню пробраться к княжне,
Обвить ее тело и жалить во сне!

И ядом разбавить холодную кровь!
Чтоб снова покой обрести и любовь…
Но, словно стена у змеи на пути:
Не может пробраться, сквозь стену пройти.

И бьется и плачет всю ночь на пролет.
Ее ль проклинает, его ли зовет…
К утру поняла, что закрыт в башню путь,
И сердце соперницы не обмануть.

Совсем не глупышка соперница, знать…
Так кто же она? Как бы это узнать…

                БИТВА

Два дня уже бьется Мстислав-князь с врагом.
Не зная, не ведая, даже о том
С кем бьется… нет, нет, про Гелена он знал,
Что он супротивник, что хан у хазар.

Да только не знал, что Гелен – это Глеб!
Что здесь его Лада не взвидела свет!
Пока и Гелену не ведомо то,
Что биться с Мстиславом ему суждено.

С тем Муромцем самым, что там, за столом
Грустил и вздыхал на пиру за вином…
А бьются они потому,  что вела
На битву их злоба, что вечной была!

Как жизнь двух народов, как мрак и как свет,
Что в вечной борьбе, но, увы, без побед…

Однако, победа и здесь не спешит…
Уже у хазар четверть войска лежит.
И столько же русских ушло на тот свет:
Убит Ратобор, Ратомир - еще  нет…

В обозе стенает от ран Ратомир,
Не мало врагов он сегодня побил.
За друга он мстил, да изранен и сам,
Но духом не пал – он покажет врагам!

Вот только бы встать, ну а встать нелегко.
Победа, победа… как ты далеко…
Как дьявол врубается в гущу врага
Вышата, нет, сила еще велика.

Могуча рука, верен ей добрый меч,
Немало головушек срублено с плеч!
И братья: как в песню, идут в славный бой,
Гордясь доброй силой, любуясь собой.

И, даже без злобы, как пашню вспахать,
Пройтись и оброк с вражьих жизней собрать!
Да только хазарам, им тоже не вновь
Рубиться с врагом, пить славянскую кровь.

Так кто же осилит, кому уступать?
Ведь в смертном бою без того не бывать.
Ведь витязи наши не бились вничью…
О, боги, скажите же волю свою!

Но боги молчали и силы равны,
Хоть таяли с той и с другой стороны.
Второй раз светило ушло на покой.
И бой поутих… но не кончился бой!
 
          ОМУТ

Уж вечер снова наступал…
Еще гарем не засыпал.
Царевна тихою тропой
Идет по саду. Пред собой

Кувшин серебряный несет.
Ручей среди дерев течет.
Огромен ханский сад, как лес.
Здесь уголки такие есть,

Где сумрак, кажется, родится,
Чтобы потом распространиться
На целый мир… в одном из них,
Загадочен, задумчив, тих,

Глубокий омут притаился,
Как будто с тайной породнился…

Царевна к омуту подходит,
Кувшин свой на берег становит,
На воду пристально глядит.
Свое в ней видит отраженье.

И, вдруг, о, чудо! Наважденье:
Оно исчезло вмиг.
Вода, как будто отвердела…
Гречанка в омут все глядела.

Кувшин серебряный взяла
И в воду что-то пролила.
Вода вскипела и остыла
И… лик соперницы явила…

Он был прекрасен, этот лик!
И Гера замерла на миг.
Славянки дивные черты,
Как воплощение мечты,

О чем-то светлом навевали,
Из чистой, но из чуждой дали…
Вода чуть-чуть заколебалась,
Княжна как будто улыбалась.

И что-то в той улыбке было –
Гречанка… чуть ли не любила
Воды немое отраженье!
Что это? Чудо, наважденье?

Но это все недолго длилось…
Гречанка быстро спохватилась.
И, лишь, с тоской себя спросила:
- Какая ж в ней должна быть сила?

И как же должен он любить!
Если смогла она внушить
Ей! Гере! Светлое то чувство…
Пусть на мгновение одно.

Что это, колдовство, искусство?
Да нет, пожалуй колдовство!

Впервые и в последний раз
Гречанка лик княжны видала.
Не отрывая жадных глаз,
Свои заклятья повторяла:

- Раскрой, вода, раскрой скорей
Все то, что на сердце у ней.
Лицо того мне покажи,
Кто в глубине ее души!

Шептала, страстно разводя
Персты над темною водою,
А где-то солнце, заходя,
Остатки дня брало с собою.

И снова что-то пролила
Из принесенного кувшина.
И, вдруг, все сразу поняла,
Хоть не ясна была картина.

Красавец-витязь на коне
Лишь на мгновенье показался…
Он в чем-то красном, как в огне,
Он с кем-то словно бы сражался!

Мрак все плотнее подступал,
Колдунью, омут накрывая,
Он больше тайн не выдавал,
Остатки их в себя вбирая…

             ВИДЕНИЕ

Глубокая ночь над сраженьем лежит.
Спят воины, князь утомился и спит.
В походной палатке он лег почивать,
Охрана снаружи, отборная рать.

Никто не проникнет в палатку в ночи.
Лишь полной луны золотые лучи.
Но мертвенно бледен Мстислав в тех лучах,
Две темных печати в сомкнутых очах.

О, князь, как узнать нам твой давний секрет.
Что снилось тебе тому тысячу лет?
Быть может, прекрасная дева во сне
Тянула, как лебеди, руки к тебе…

На них были цепи, на этих руках!
А, может, хазары на диких конях?
Ужасен их лик, кровожаден оскал.
Два дня ты у них тайно смерти искал…

Все сделал, чтоб только понравиться ей,
Ее же пугая отвагой своей.
Ты рвался вперед! Но отвага твоя,
Как это ни странно, спасала тебя!

Ты жив оставался. Как видно, и смерть
Решила пока подождать - посмотреть.

К тому же…два дня продолжается бой…
А хана не видел Мстислав пред собой!
Хан в гуще, и он не стремится вперед…
Хотя свое войско умело ведет

Железною волей, могучей рукой.
Вот встретиться б мне, хан хазарский, с тобой!
Сразиться на равных! Решить, кто сильней!
Ну, что ж, наступай, день последний, скорей!

Так снилось, а, может, и вовсе не так.
В палатке темнеет, сгущается мрак.
Лишь лунного света полоска видна,
Идет через князево ложе она.

Палатка надежнее, чем на замке,
Но, узкая прорезь окна в потолке.
Оттуда и льется загадочный свет.
Вдруг… будто шипенье… иль кажется? Нет!

Шипенье все громче, все громче и вот
Змея из окна, извиваясь, ползет.
По лунной дорожке проложен ей путь.
Вползла… улеглась, прямо князю на грудь.
 
Обвила все тело, потом подняла
Головку над спящим… да так замерла.
И долго смотрела, сжимая сильней…
О, князь, просыпайся! Очнись же скорей!

Мстислав застонал, что-то видел во сне.
Рукою провел по груди, по змее…
И мигом проснулся! На ложе он сел,
И всласть подивился тому, что узрел:

Восточная дева сидела пред ним.
Спокойно и просто, движеньем одним
Его упредила, мол, тихо, молчи.
Кто я? Я явилась к тебе из ночи.

Охрана на месте, не надо казнить,
Я скоро исчезну, хочу лишь спросить:
- О, князь, ради девы пришел ты сюда?
С тобою и с нею пришла и беда!

О, князь, она в башне, славянка, княжна.
Та башня отсюда прекрасно видна.
Над ней птица-коршун все время кружит,
Княжну от тебя и меня сторожит.

Тебе не легко будет в башню войти,
Однако, ты знаешь теперь к ней пути.
К любимой пройдешь, ведь и дева сама
Тебе всей душою, на век отдана!

Иди же, возьми, что по праву твое,
И прочь уходи, сделав дело свое.
Ведь хана тебе не сломить-одолеть…
Равны вы друг другу – орел и медведь!

Прощай же… и, дева исчезла, как дым,
Лишь ужас внушив появленьем своим
Суровому воину в битвах с врагом
Который и смерть-то считал нипочем!

Невольно Мстислав оглянулся на дверь,
Потом на окно, там, в оконную щель
По лунной тропе выползала змея:
- О, боже, так вот с кем беседовал я!

И снова Мстислав содрогнулся душой.
Но, вдруг, возмутился: - Что это со мной?
Во сне ли я был и теперь поражен,
Испуган, как дева, я просто смешон!

Но, если не сон это все наяву,
То завтра я к башне к любимой пройду!
Но, прежде, Гелен, повстречаюсь с тобой.
Мы силой равны? Что же, завтра – на бой!

И, если ты Глеб, предрешен этот спор:
Зажгут по тебе погребальный костер!

            ПОЕДИНОК

Лишь утро настало, Мстислав на коне.
Он войско сзывает:- О, братья, ко мне!
И слово им молвит: - Дружина моя,
Не мало легло вас за эти два дня.

Но все не решился сраженья исход.
Довольно! Настал мой и хана черед!
Я с ханом хазарским желаю идти
Один на один! И иного пути

Не ведаю я! Да, пожалуй, и он.
Кто будет из нас, из двоих побежден,
А кто победит, кому лавры пожать,
Решится в бою этом! Вызов кричать,

Вышата, тебе. – Ну, откажется хан?
- Я выйду вперед, увидать себя дам.
Посмотришь, Гелен согласится тот час,
Ведь этот хазарин недавно был князь!

Владимира дочь у злодея в плену.
Он – Глеб! Понимаешь? Но я отниму
У хитрого лиса прекрасный цветок!
Чтоб подлый хазарин владеть им не мог.

Но, помни, Вышата, коль в этом бою
Придется мне голову сложить свою,
Дружину тебе, воевода, вести.
Простите на этом, Вышата, прости!

Без славы придете на Родину… пусть.
Приказ мой последний – вернуться на Русь!
И вечную память о павших хранить.
А время для мести придет – отомстить!

        *    *    *

И встали войска, начинается бой!
Мечи обнажили и сабли долой,
И копья, как гончие, рвутся из рук.
И стрелы готовится выпустить лук!

А между врагами земли полоса,
На травах зеленых, как слезы, роса.
Цветы лежат вышитым в травах ковром,
Как мягко в них спать будет мертвым потом.

Уж скоро… и вечность сжимается в миг.
Сигнал прозвучит, как отчаянный крик.
И ринется каждый навстречу судьбе:
Мне слава! А вечная память – тебе.

Но, что это? Русских раздвинулся строй.
И на поле выехал витязь седой,
А следом второй, с обнаженным мечом,
И золотом шлем отливает на нем.

Вот к вражьему строю подъехал седой
- Хазары! Наш князь вызывает на бой
Хазарского хана. Пусть битва князей
Решит, наконец, долгий спор, кто сильней!

Согласны ли вы и согласен ли хан?
Ответ на вопрос был немедленно дан:
Как черная птица в сверкающей мгле,
Пронесся Гелен на своем скакуне

Вдоль бранного поля и встал на конце.
И ярость пылает на смуглом лице!
И клич боевой из разжавшихся уст:
- Готовься же к смерти, проклятый урус!

Презрительно русич на вызов смолчал.
Лишь, тронув поводья рукою, помчал
В другой конец поля и стал супротив,
В противника взгляд потемневший вонзив!

И –встретились взгляды! Знать будет гроза,
Когда за любовь так вот смотрят в глаза.
И копья ломают, и рубят щиты
Мужчины! Во имя земной красоты!

Тот бой достославный легендою стал
И в княжествах русских и здесь, у хазар.
Сказанья и песни слагались века:
О том, как быстра у Гелена рука.

Как молния, сабли мелькает клинок!
Но ярость слепит, и удары – не в прок…
Напротив, Мстислав хладнокровен в бою:
Он знает не малую силу свою.

И тяжко и верно мечом своим бьет!
Так кто победит из них, пламень иль лед?

А солнце все выше, вот встало в зенит.
Убит вороной, белой масти лежит.
Уж пешими бьются, щиты изрубив.
Изранены оба. Про раны забыв,

В кровавых одеждах, но крови следы
На черном и красном почти не видны!

Пора завершать поединок, пора…
А в мире живущем такая пора…
Что, кажется, камни готовы любить!
О, люди, зачем вам друг друга губить?

Но рубятся злобно! По лицам течет
Обильными струями розовый пот.
Удар! И еще! Да с размаху! С плеча!
О, кровушка-кровь, как огонь, горяча…

Как пламень пылаешь, но гаснешь в земле.
Убит хан Гелен! На зеленом одре,
На смертном… лежит среди трав и цветов…
И замерли люди без жестов и слов.

В застывших очах, как в зените стоит
Горячее солнце, а к солнцу летит
Горячая хана Гелена  душа!
А мы… завершим свой рассказ, не спеша.

        *    *    *

Лишившись вождя, ослабел дух хазар.
Кто к бою, кто к сдаче из них призывал.
Решил их судьбу поединка исход,
Враги растерялись, и город падет!

До вечера грабить Мстислав разрешит,
Сам к башне высокой скорей поспешит.

И снова пришлось ему выдержать бой,
На этот раз с птицей, увы, не простой.
Как жертвенно коршун летел на клинок,
Ни острые когти, ни клюв не помог.

Бессильно тут было само волшебство,
Любовь двух сердец одолело его!
Но вот и последней преграде конец.
И слился огонь двух влюбленных сердец!

Как долго костру тому путь освещать,
Как ярко и жарко гореть, не сгорать!
Будь славна любовь! Ты во все времена
Отважным и сильным была лишь верна!

            КУРГАН

Ну вот и последняя сказки глава.
Дорога обратно, на Русь повела…
Веселые воины бодро идут,
В обозах богатства и пленных ведут.

Хоть раны открыты и кровью сочат,
Хоть русских курганы остались, стоят.
И смотрят вслед войску, взывают: – Куда?
Ведь мы остаемся в степи, навсегда!

Но, нет, не удержишь близ мертвых живых…
Проститесь же сними, простите же их.
Все те, кто в курганах остались лежать.
Отныне до веку спокойно вам спать.


Один из холмов тех был больше других.
Хазары сложили там мертвых своих.
Лежал и Гелен под курганом под тем.
То к вечеру было… и длинная тень

Легла от него, войску путь преградив.
Ни с чем не смирившись, ничто не забыв!

Вдруг… голос ужасный среди тишины,
Толь плач чей-то женский, толь стоны слышны.
И жутко всем стало, и, словно мороз,
Змеею холодной по душам прополз…

Княжна содрогнулась и, в страхе застыв,
Знакомой тоски узнавала мотив.

А голос все ближе к сердцам подступал,
Мстислав появился, и рядом скакал.
Он думал о чем-то, он понял в тот миг:
И чьи это стоны, и чей это крик!

         *    *    *

А там, на вершине, свернувшись кольцом,
Змея возлежала, рыдая о том,
Кто здесь, бездыхан под курганом лежит…
Она и теперь ото всех сторожит,

Как прежде любимого, этот курган,
Где прах его бедный земле был предан!

Никто на вершину его не взойдет.
Всяк шаг свой ускорит, кто мимо пройдет
Стенанья и храброму сердце смутят,
И страх поразит, будь ты стар или млад!

Вот так и стоит тот курган одинок,
Близ чудного града, в начале дорог.
Он всеми покинут, он всеми забыт,
Одна лишь змея на вершине лежит.

Как долго еще ей молить и стенать?
Жалеть обо всем, ничего не желать…
И, только, прижавшись к холодной земле,
Просить у кургана: - Верни его мне!

           ВОЗВРАЩЕНИЕ

А войско все дальше и дальше идет.
Уж ночь миновала, и солнце встает.
Все горести-беды остались в ночи,
Лишь брызнули первые солнца лучи.

Вот подле Вышаты верхом Ратомир.
Он – жив! Он вернулся с того в этот мир!
Улыбка, как прежде, на бледных устах.
Но, будто, грустинка во взрослых глазах…

Лишился он друга, теперь одинок.
Пусть много друзей, всех надежней был тот,
Который с ним рядом, бок о бок, весь путь:
Убит Ратобор! В первый день… не вернуть!

И братья, хоть утро сердца веселит,
То первый понур, то второй загрустит…
У черных очей в добровольном плену:
Влюбились-таки в полонянку одну!

Обоим сумела свет божий застить!
Но как им любовь на двоих поделить?

Ах, счастье полынное, вечное «но»…
Кто пьет неразбавленным это вино?
В чей кубок без примеси слез и обид
Напиток чудесный судьбою налит?

     *    *    *

В повозке веселая едет княжна.
Давно не смеялась так звонко она!
Смех легкий, хрустальный летит к небесам.
И, радостней будто, усталым сердцам

Суровых воителей, тех, что вокруг.
И вот уж улыбки на лицах цветут
Простыми цветами, как те васильки,
Что там, далеко, на лугу, у реки.

Но смех затихает и Лада грустит,
Головку склонила… - Ну, вот, что за вид?
- Ах, Рута, родная, как счастлива я!
От этого счастья сама не своя…

Мне хочется плакать! – Теперь-то с чего?
- Но я же с утра не видала его!
И мамка смеется – Вот женская блажь:
От горя мы плачем, от счастья – туда ж.

Он – князь! Он для войска обязан радеть!
Не целый же день рядом с нами сидеть?
- Но, Рута, не с нами, а только со мной!
- Да вот он, уж едет, возлюбленный твой.

Мстислав соскочил торопливо с коня.
О, сколько во взгляде любви и огня,
Когда обращен, как теперь, он к княжне.
- Любимый, что скажешь о счастье ты мне?

- Тебе я скажу, что его целый мир
Мне ласковый взгляд твой один подарил!
Тот мир так огромен, что тесно в груди.
Родная, я болен от этой любви!

- Что скажешь еще? Говори, не молчи,
Скажи, что звезда я во мраке ночи…
- Но я не хочу, чтоб была ты звездой.
Тебя я хочу видеть только земной!

Довольно мне неба в глазах голубых!
Довольно мне зорь на щеках на твоих!
Довольно вина, что я с уст твоих пью!
Довольно того, что тебя я люблю!

Но так говорили лишь взгляды, увы.
А двое – молчали… хоть были полны
Сердца их… и бились опять в унисон.
Ах, только мечты, полуявь… полусон…

Ну, в точь, как в саду, под Луной, как тогда:
- Ты любишь? – Люблю! – Ты согласна? – О, да!

И снова вселенная слышит напев,
Напев о любви, от любви замерев.
Пройдя все преграды, и слезы, и кровь,
Над миром седым торжествует – Любовь!!!

       *    *    *

Еще раз тревога по душам пройдет:
В степи чье-то войско, на встречу идет!
Узнать! И разведчиков радостный крик:
Свои! Киевляне! Владимир-старик!

Навстречу спешит им, узнал он, что дочь,
Увы, не в Чернигове… немощи – прочь!
Огромное войско Владимир собрал
И бросился следом – она – у хазар!

И вот повстречались: - Родная! – Отец!
И князю Мстиславу: - А ты – молодец…
- Отец, я люблю его! – Счастлива будь.
Я – благословляю! И – добрый вам путь!

       *    *    *

Последняя сцена, но очень важна:
Мстислав на коленях и рядом – княжна.
Владимир – он руки над ними простер…
И каждый… слезу незаметно утер.

Целуйтесь же, дети и, с легкой душой,
В  свой путь отправляйтесь по жизни большой.
Пусть будет он долог и прям, и широк.
Любви вам и счастья! И светлых дорог!

      *     *    *

Пирует Владимир за длинным столом.
И явства и вина горою на нем.

Он празднует свадьбу, он дочь выдает.
За дочку в приданое – Русь! – отдает.

Не мало приданое, славен жених
Баян звонкогласый ведет сказ про них

И я на пиру на веселом была.
Медовые вина  и пиво пила!

Из песни Баяна я все и узнала
Что видела, слышала – вам рассказала…