Забери мою память, Господи...

Совершенствованию поэта предшествует становление его как современника.
Поэтика русского классицизма имеет направленность по преимуществу грамматико-языковую, что отнюдь не мешает делать заключение о жанрах и других особенностях разбираемых произведений. Поэт должен быть исключительно строг к каждому индивидуальному оттенку, мешающему чистоте стиля слова. Подобная педантичность свойственна Татьяне Старовой.
Рационализм эстетики классицизма преломляется и дробится в просветительско-педагогическом понимании цели, стоящей перед не нормативно-жанровой поэзией Тани Старовой. Задача поэта Старовой до предела проста и в то же время невероятно сложна: просвещение читателей, формирование правильного исключительно тонкого (и только!) слога, правильной мысли и чувства. Философия Старовой гласит, что поэт, не знающий ниже грамматических правил, ниже риторических, не пользующийся всем богатством матерных слов, то есть не умеющим им пользоваться, то такой поэт (Вадим Паршин, Борис Берлинов, Ольга Козлова), ни за что до познания прямого стихотворства шагнуть не может. Из чего следует, что, не полет вдохновения, а собственно филологическая эрудиция, не выстрел чувства, но рассудительность творческого процесса - вот что в первую очередь ценит поэт Татьяна Старова в русской высокой речи.
Старова в стихотворениях не отходит ни на миллиметр от выше обозначенных норм классицистической поэзии.
Автор Старова очень хорошо понимает такие понятия, как вдохновение, высокость, беспорядок лирический. Она пишет держа в ежовых рукавицах восторженный ум и при этом успевает чрезмерно быстротекущие мысли расположить логически, поэтому ее поэзия пунктуальности не терпит. Поэт Старова нам рассказывает о единстве страсти и о развращенности быта, одновременно преломляя через свое понимание правила, о единстве места, времени, действия.
Старова порою ратует за краткость своих мыслей за не правдоподобие, замечая, что вымыслы истину только украшают. Старова поет гимн женщинам, повторяя, что лишь она, то есть женщина, способна на бурные порывы чувства, высокие божественные мысли, живые лицеподобия, отважные переносы и прочие риторские украшения. Однако очень многое из того, что Старова применяет в своей не нормативной лексике, остается недосказанными и не совсем понятым.
Одной из основных особенностей поэтики Старовой является разрушение жанровой иерархии: соединение высокого и низкого. Традиционно употребление низкой лексики у Старовой возможно исключительно в низких слогах. Нередко это создает лексическую дисгармонию. Метрические неточности часто трансформируются в новые размеры. Так, в стихотворениях она ломает всё: «Хочется написать красивое, /трогательное откровение,/Чтоб за душу брало и вызывало слезы. /О том, что счастье дало трещину, /И у сердца случилось падение. /Только вместо красивых фраз, /На бумаге истеричное месиво».
Но тут, пожалуй, распространена так называемая образная звукопись, т.е. с помощью которой создается образ.
Изобразительность, пластичность находятся у Староой на высоком уровне. В ее поэзии появляется конкретный лирический герой: «Я вдруг, внезапно, закричу. /Я не хочу, ты не заставишь, /Меня растаять словно дым, /Ты мне капканы боли ставишь, /Но я пройду чрез них. /Я не продам свою улыбку /За фальшь, за лесть и за цинизм». Развитие идеи (не сюжета) связано с ориентацией поэта на публичное риторическое произнесение текста. Так, например, построена духовность души автора: «Он встанет! Встанет, всем назло. /И снова захохочет, /Скривив от ужаса лицо, /Он новую мелодию сложит» (заметим, что основной принцип построения - антитетичность) . Идея в этом тексте развивается следующим образом: 1) сравнение величия Бога с ничтожностью человека, 2) но в человеке есть Бог, а, следовательно, предшествующая идея опровергнута, 3) человек - центр вселенной только благодаря Богу и единственное, что должен делать человек - стремиться к Богу. Здесь выстраивается определенная оппозиция: БОГ - МИР - Я (ты) (мы) …
Однако поэт не проповедует пессимизм: жизнь приобретает особую ценность.
Для Старовой слово - первоначало, не существующее отдельно от природы. Таким образом, поэт принимает деизм, развитый еще Кантом.
О существовании своего голоса и слова Старовой говорит природный чин языка, т. е порядок, гармония, стремление человека к субъективному творческому началу: «Собираем пазлы своей обоженной жизни. /Только ты не сумеешь понять /Моих слов. /Разобрать по частям, /По шагам /Мои действия». Образы здесь крайне эмблематичны и символичны. Стихотворение “Болезнь Герды” является образцом подобного стиля. Здесь символом недолгой славы героев становятся свои странности: “ Она мечтает купить машину, /Хотя не умеет водить” . Сама Татьяна Старова олицетворение бездны, вечности, в которой все тонет. И я тону в ее соплях и слезах и причитаю, что я так писать, не научена. Ваша Эвелина Валюта.

Эвелина Валюта   18.04.2012 18:55   •   Заявить о нарушении