Перун и Марс

Сорок второе лето обжигало. Уже с раннего утра лучи молодого солнца накаляли все, что не было спрятано в тень. Ближе к полудню духота примешивалась к жаре, и ветер гонял по степям горячий, раскаленный воздух, не оставляя прохлады в тени. Кто доживал до вечера, мог созерцать, как раскаленный огненный диск солнца постепенно снижался, меняя цвет с ослепительно бело-желтого на розовый, потом на алый, а в конце - на бордово-красный. При этом казалось, что ветер, поднимая тучи пыли, порывами уходит за своим дневным другом туда, за горизонт, к надиру, оставляя измученных людей до следующего утра.
Но есть единственный способ спасения от этой жары. При этом забываешь, что температура под сорок, что горячий ветер обжигает твои прокуренные легкие, и что с утра ты не успел сделать еще глотка воды. «В атаку!» - орет ротный, и ты больше не весишь ничего, ты легок, как пушинка. Ты сыт, потому что желудок перестает больше ныть и клянчить еды. Ты не хочешь пить, потому что в миг твоя глотка наполняется влагой, ты выскакиваешь из окопа в одно мгновение, и это тебе не стоит ничего, и бежишь по вспаханному полю без усилий.
Но что может быть хуже, когда тебе солнце светит прямо в глаза и нельзя никуда ни деться, ни отвернуться.

Сейчас Он очнулся, вынырнул из черной пустоты. Боль в спине дала знать, ведь лежать на вспаханном поле - это не подарок. А тут еще черный дым от горящей резины накрывает тебя, не давая дышать. В ушах звон почище колоколов. Попытался сесть. О, лучше бы Он этого не делал! Боль молнией пронзила позвонки - от шейного до копчика. О, мать твою, как больно! И левая нога, нога-то, твою мать, вся в крови. От боли он плюхнулся назад на спину и остался так лежать. Заиграла гармонь, задушевно так, как будто Он попал к себе домой, запахло акацией. До Его ушей донесся гогот гусей и запах растертой мяты. К Нему подошел его друг детства Генка, пофорсил обновкой, ему жена сшила рубаху, и он теперь будет ее носить только по праздникам. А что, ему же надо, а то он вон, в чем работает, в том и ходит на ярмарку. А работа-то у него на тракторе, поди за трудодень весь измажешься в этой соляре и мазуте, а потом и жена не захочет в дом пустить. И чего он, дурак, пошел на трактор? Это все председатель, давай на трактор, сейчас все на тракторе работать должны, вон какая обстановка, грядет война с империалистами, война наступит, а она вот-вот наступит, а вы ни черта не умеете, кто будет освобождать пролетариат? Вон Генка и сломался, а Он - нет. И кто выгодал? Вон он, в танке и сгорел, хоть и танк был новый и самый лучший, а сгорел.
Солнце опять ударило в глаза. Такое чувство, когда ты сидишь в клубе и смотришь кино, а пленка обрывается и тебя сразу ослепляет пустотой белый экран.
Надо вставать или, хотя бы, перевернуться на живот. Так, так, так, потихоньку, на пол оборота со стороны здоровой ноги, так, еще чуть-чуть, уф, уф, сволочь, ну, больно же как! Есть!
Лежа на животе, Он вдыхал запах земли и, как будто, набирался силы от каждого вдоха. Звон в ушах стал намного тише и почти исчез. Теперь до сознания глухо доносились взрывы, скорее всего Он их ощущал всем телом, и каждый взрыв сотрясал землю.
Он попытался оглядеться и найти свой автомат. Благо он лежал рядом - буквально в трех шагах от головы. Протянув руку, Он сообразил, что нужно чуть-чуть проползти вперед и оружие будет с ним. Ноги Ему не помогут, значит надо руками. Загребая землю к подбородку, Он постепенно подтянулся и, вытянув руку, попытался достать пальцами до приклада. Чуть-чуть вперед, ну еще немного... Пальцы вытянутой правой руки медленно приближались к оружию. Наконец достал. Есть! Подтянув автомат к себе, Он успокоился. Теперь Его в плен не возьмут. Никогда. Это Кольку взяли, потому, что он смалодушничал, не застрелился. А кто не застрелится, того немцы застрелят, или отправят в концлагерь, или погонят разминировать поле. Хрен им!
Он проверил магазин. Магазин был наполовину пуст. Он успел сделать это за секунду до падения снаряда, который взорвался в метрах двадцати от Него. Инстинктивно прижав голову к земле, Он почувствовал всем телом земляной град, посыпавшийся с неба.
Подняв голову, Он решил все же ползти к своим окопам. Самое главное, чтобы не взяли в плен. Подгребая автоматом и руками, Он потихоньку начал двигаться вперед. Еще два снаряда упали недалеко. Потом три взрыва подряд, но уже не такие сильные, хотя снаряды упали поближе, чем в первые разы. «Суки, минометы подтащили» - мелькнуло у Него в голове, и руки заработали еще быстрее, подгребая землю под живот. Вдруг Он нащупал что-то мягкое и мокрое. Подняв голову, Он увидел, что наткнулся на разложившийся труп. Пришлось повернуть чуть вправо. Пропахав около тридцати метров, он поднял голову. Впереди виднелась насыпь траншеи.
В это время началась новая атака. Мысль «Затопчут!» мелькнула и погасла с первым ударом чьей- то ноги в голову.

Резкий запах карболки захлестнул приходящее сознание. Первым делом правой рукой он начал нащупывать в темноте автомат. Вот он. Так, надо его подтянуть к себе. Вот так, еще раз...
Оглушительный звон бьющегося стекла отрезвил и, в ту же секунду, вернул к реальности не только Его, но и всех, кто спал тяжелым сном. Послышался пронзительный свист и взрывы посыпались, как горох, выкинув Его из кровати и засыпая землей. Уже не было слышно никаких голосов - просто стоял оглушительный гул и звон. Бежавшего впереди ротного не стало за какую-то долю секунды, а вместо него Он увидел фонтан поднимающейся земли. Обегая воронку, Он услышал рядом истошный крик, слева, но не стал оглядываться. Адское пекло. Его легкие работали на пределе, вдыхая и выдыхая раскаленный воздух, как кузнечные меха. Он уже не чувствовал своего тела, не чувствовал усталости, как и своих ног. Он превратился в машину, в стальную машину, несущийся с огромной скоростью по вспаханному полю с одной мыслю, нет, мыслей уже не было, с одним импульсом инстинкта - «Вперед!»

- А почему вас не подобрали санитары, если вы были только ранены?
Он мотнул головой, и из черноты выплыла фигура в форме НКВД.
- Наверно, я был слишком далеко от своих позиций, товарищ...- Он не успел договорить, потому, что Его прервали.
- Очень интересно получается: вас ранят и никто не видит. Всех подбирают санитары, а вас не видят. Потом все идут в атаку, а вас все равно не видят. И только после того, как все вернулись, вас замечают лежащим рядом, да еще с ранением в ногу.
«Твою мать, сука, да он мне дезертирство хочет повесить, самострел!» - у Него вскипело все внутри.
- Да я не мог...- начал было оправдываться Он, но «следователь», подскочив к нему и схватив за грудь, брызжа слюной, заорал:
- Ты, что, падла, не отвечаешь когда я тебя спрашиваю?! Ты приказ товарища Сталина знаешь «Ни шагу назад!» Знаешь, ну?! Говори, не молчи! Так почему ты, гнида, пополз назад, а?!! Ты - предатель и я тебя расстреляю!! Ни-шагу-назад!!
Ни шагу назад! И первая цепочка спин наступавших куда-то исчезла. Ни шагу назад! И, казалось, что голова сейчас расколется от взрывов и криков. Ни шагу назад! И на Его глазах крик «ура» старшины застревает у него в горле, а сам старшина резко оседает на землю и начинает кататься, сжимая руками живот. Ни шагу назад! И Его друга Юрку, упавшая рядом мина разрывает в клочья. Ни шагу назад! Прорезавшееся сквозь дым полуденное солнце ослепляет и заставляет склонить голову вниз. Его глаза видят черно-бурое пятно. Сильная боль бьет в мозг и сбивает с ног.

Он лежал в сырой землянке, и думал: «Вот сучья жизнь! За что? За то, что ранили и не смог бежать дальше, но я ведь достал автомат. А теперь что, твою мать так, раз так». Вспомнился отец - старый большевик, которого взяли в тридцать седьмом. Что с ним? Расстреляли, наверное. И его тоже пустят в расход.
В «дверном» проеме появился Витек - новоиспеченный конвоир и сказал: «Выходи». Он вышел, и Его провели в ту же землянку, где Он был пару часов назад. Та же фигура в энкэвэдэшной форме объявила Ему, что Он свободен и может продолжать воевать. На что Он ответил: «Служу Советской Родине и товарищу Сталину!» и заковылял к двери. Но Его окликнули, объявив, что Он поедет первым же эшелоном в тыл долечивать ногу.
Это были последние слова, которые Он слышал. Дальше был свист, дым, комья земли, ветер. Едва Он успел отойти от землянки, как ее не стало - попавший туда снаряд поднял в воздух бревна, землю и все, что там было, оставив лишь дым на ее месте. Еще один снаряд попал прямо в траншею, разбросав то, что осталось от Витьки-конвоира. Ударная волна выбросила Его из траншеи. Падая, Он еще успел глазами встретиться с Солнцем, но оно Его не ослепило, как всегда, а ласково, как бы в последний раз дотронулось до глаз, лба, а потом исчезло. К моменту, когда Его ноги коснулись земли, Он уже ничего не чувствовал. Раздался взрыв, но никого он не убил, не искалечил, даже не поднял привычный фонтан земли и пыли. Пошел дождь. Летний дождь. И капли, падая на открытые глаза солдата, не причиняли боли, а, как слезы, смывали ее и оседали в многострадальной земле.