Поэма номер девять
Тишина… И конец июня…
Парочка на вчерашнем крыльце
Качается под бесцветным небом…
Камень впитал наши годы
Вместе с отпечатками туфель…
Глажу подоконник в окурках…
И смотрю на неромантичный тополь.
А он говорит – «Будет жара!..»
Ведь тополя ничего не помнят…
Доброе утро…
Доброе утро…
Балкон был когда-то открытым…
И лежал паркет вместо плитки…
Плитка, паркет - всё хозтовары…
Улыбаюсь…
Доброе утро!
Доброе утро…
Поднимаю руки к небу…
Не знаю ничего-ничего…
А где-то
Такая чистая речка,
Что отражает каждый локон тумана,
Проползающего над ней.
Камыши наклонились по течению.
Очертания елей – на ярком зареве неба…
За спиной – далёкие храмы
Освещаются солнцем…
Эхо автобуса…
Города угасают с востока.
Их живые светящиеся лапы
Превращаются в древние отпечатки
На холодной скале…
Огоньки замирают
И прячутся скромно.
И не спешат больше…
Никуда…
Доброе утро.
Доброе утро…
Но спешат пушинки тополя
За колёсами.
Безвольные, бездумные,
Бесцветно-белёсые…
Слетаются они, свиваются
То в белое платье, то в белые лилии,
И в просторные дворы бесцельно врываются,
Играя и смешиваясь - с серою пылью.
Что-то становится былью,
А что-то уходит в сказки,
И скрежещут качели на ветру от бессилья,
И умирает какой-то домик…
А когда умирает домик,
Становится всё – неправдой!
Неправдой становятся крыши!
И стены, и стяжка пола!
И глупо обманется ветер,
Припомнив здесь некий домик!
Домик…
А ты, фонарь, запутался в листьях,
И голову людям мороча,
Качаешь тенями, играешь мыслями,
Всё желая кому-то спокойной ночи.
Спокойной ночи…
Рассвело… Нынче каждый увидит
Во всех красках – свои потери.
И на летнюю улицу выйдет,
Нервно хлопнув расшатанной дверью.
И начнёт донимать прохожих
Говорком беспрерывным, невнятным.
Станет лезть вон из собственной кожи,
Будет выглядеть так непонятно!
Упадут на асфальт сорок капель дождя…
Станут все улыбаться. Глядеть друг на друга,
Разговоры-беседы о чём-то ведя.
Не скрывая - до боли смешного испуга,
Страха, что не смогут досказать,
Что, быть может, их никто не понял,
Что в растущем блеске-шуме утра
Скоро облик-голос их потонет…
Ну – подойди!!! Давай же, подойди!!!
Ты, часть толпы бегущей, невозвратной!
Куда ты шёл? Что видел по пути?
Иди сюда!!! Что хочешь рассказать нам?!
…Ну – выйди ж из киоска! Подходи,
Красивая! Не прячься за цветами!
Ты чем-то хочешь поделиться с нами?
Не дай нам просто так теперь пройти!
Не пишешь ты для звонких теноров…
Не можешь душу изливать стихами…
А мы ведь… не поймём тебя без слов…
Не научились, хамы…
…Чу! По соседней улице прошёл
Тот, кого б ты сделала счастливее…
…Ну где же знать нам всё!!! Ну как же знать
Весь жизни скол!
И начинается ливень…
И пошли, наконец, дожди.
Разбиваясь слёту о плиты.
Это значит, что всё позади,
Всё ещё впереди,
Это значит – ничто никогда не вспомнится,
Ничто вовеки не будет забыто.
Это значит – слетели с усталых плеч
Все грехи, и теперь до конца будут с нами.
И подъезды станут – наши души беречь.
Зыбкие подъезды…
Пахнущие дальними поездами…
А в одном из струящихся тёмных подъездов
От грозы скрылся юноша, нам неизвестный.
Он присел на ступеньку. Сжал ручку зонта.
И – звенит тишина… И плывёт темнота…
И из дальних подвалов сознанья всплывают
Жёлто-серые, грязные брёвна сарая,
И откуда-то выползший дед, что при всех
Норовил есть свой хлеб, нарываясь на смех.
Каждый раз его гнали, но часто под вечер
Вновь бывал он в сторонке с едою замечен.
И теперь вспоминаться вдруг стал невпопад…
По решёткам и стёклам бьёт град… наугад…
На втором этаже побледневшего дома
Обнимает усталую девушку дрёма,
Разливая по комнатам свой аромат.
- Не плачь, не плачь. Юная моя…
Не смейся, не смейся – красивая моя…
Улыбнись и засни, хорошая моя…
Ты грустила, да радовалась. Нежная моя…
Ныне ликуешь, да плачешь. Странная моя…
Улыбнись и засни. Чернявая моя,
Улыбнись, но засни. Русая моя,
Засни и улыбнись. Рыжая моя…
А в подъезде размытого марева-дома
Всё сидит этот юноша, нам незнакомый.
Где-то в прошлом есть дед…
Ожидавший момента
Потрапезничать… С кем-то…
…А последний этаж – над грозой, над периной
Облаков чёрно-серых, безжизненно-длинных,
Там – старик со старухой… Там старый диван…
Да молчанье… Уже обо всём рассказали.
Да беззвёздные, в окна глядящие дали.
Выше лифт не везёт. Берега. Океан.
Замыкается взгляд на себе. Друг на друге.
В неподвижном трепещущем сладком больном
Неподдельном и тихом блаженном испуге…
И мерцает в дожде притаившийся дом…
И на нижней ступеньке продрогшего дома
В муке сгорбился парень, нам незнакомый,
А у ног его, счастлив, практически слеп,
Кто-то тихо дрожит, доедая свой хлеб…
Съедены все хлеба…
На тарелках – остатки оливкового масла…
У ветреного моря горят в закате
Крыши лениво покачивающихся яхт…
Зной отпускает… Отпускает жизнь
В вольное плаванье по переулкам счастья,
Где каждый в вечерней его стихии –
Молод, болен, влюблён… Ни с чего, просто так…
Древний плач баркарол
Пропитал потемневшие стены,
Ограниченность десятилетий
Сладкий крик испустила в бескрайность морей,
И оранжевым стало за дальним столиком
Развевающееся летнее белое платье…
Не давая ему упорхнуть,
На спинку кресла откинулась женщина,
Та самая, случайная, незнакомая, неизменная,
Что никогда-никогда, до скончания века – не будет твоей…
Замер юноша в улыбке болезненной.
Зажмурился, как под расстрелом... Не дышит…
Впереди до неё – пять ступенек лестницы.
Позади жизнь – не поле... И звон, еле слышен…
Открыл глаза – и ни шагу сделать нельзя…
Хотел её позвать – стал вдруг что-то бормотать,
Шептать… Испивая чашу…
А она – всё краше,
Улыбается в сторону,
По светлой ткани одежды еле заметно колышутся
Волосы чёрные,
Рельефные губ уголки
Под прощальным солнцем
Словно нежною кистью художника пишутся…
И глядел на неё он отчаянно, становясь всё суше …
И звучал его монотонный голос – глуше, глуше…
Наконец, вдруг раскинув в стороны плети рук,
Зашагал по пламенеющей дорожке моря,
И упала откуда-то тяжесть, и сердца стук
Перестал с окрылённой душою о чём-то спорить…
И подбежал к красавице прежний старик,
Только в светлом костюме, и уже без хлеба;
По-отечески к нежным плечам приник,
Произнёс пару слов, указав на небо.
Беззащитно-открытою стала она,
Платье смяв, опустилась на оба колена,
Как ребёнок, разбуженный от сладкого сна,
Стала кротко следить за катящейся пеной.
А старик всё никак не мог распознать
Ничего! В дальних, горних запутанных тропах!
Дожидались сумерек в небесах.
И грозили морю…
И плакали оба…
…………………………………………………….
Расцвело… бескрайнее лето…
Автостанции хорошеют…
И я еду туда, где сонное русло
Отразило ельник, как Китеж…
Двадцать первый век распустился
Пёстрым цветом щитов рекламных,
Двадцать первый век созревает
Спелыми гроздьями небоскрёбов,
Золотятся буквы на органе
Возвращённого к юности зала,
Серебрятся составы подземки,
«Сапсаны» летят с вокзалов…
Шоссе расширяется вдвое,
Обросло лепестками развязок,
Мотоциклы проносятся с воем,
И – испаряется какой-то домик…
А из окна автобуса смотришь –
Вон домик! Ещё один домик!
…И самый таинственный домик –
Под берёзой, у русла речки…
Купаются две взрослых девчёнки,
Стесняясь случайных прохожих,
За рекой на пригорке – деревья.
Из-за них колокольня смотрит…
Берега раскрыли объятья
И, голову покоем мороча,
Баюкают, словно хотят пожелать нам
Среди бела дня – спокойной ночи.
Спокойной ночи…
В звоне зноя, в дрожанье далёкого грома
Притаился какой-то незримый знакомый.
В преломлении туч, в трепетании трав –
Бессловесный гонец неразборчивых чисел,
Затерявшийся родич, не пишущий писем,
До остатка в речном забытьи растворён,
Он пространства не чует. Не знает времён…
Мой затерянный друг, расскажи, коль посмеешь,
Что страшнее всего, когда тают мосты?
И какое из зол станет там наименьшим?
И какой наш вопрос был здесь самым простым?
Мой приснившийся друг, чем грядущее счастье
Ярче здешнего горя и здешних обид?
Чем несносней лакуны зияющей пасти –
Лабиринтов души, что сегодня болит?
Кем оттуда мы кажемся? Кем мы в забвенье
Там вдруг станем под блеском огня? Иль – лучей?
Кто в нас ангелов видит? Кто зрит – лишь растенья?
Ну а кто ж – узрит – милых простых сволочей?!
Всё ясней и загадочней наша дорога…
Силуэт отраженья так страшно дрожит…
Знойный полдень устал от моих монологов.
Не ответит никто. Упорхнуть поспешит.
Наших скучных стенаний и слёз человечьих
Не поймёт прилетевший с реки ветерок.
Пальцы съёжатся, вырвут травы свежий клок.
И в руке, и в клочке, и в песке – словно вечность…
Вечность плавает кругами,
И колышет людям души,
Словно крем сметано-белый,
Обволакивает нас.
Вечность – тихою прослойкой
Тень от тени отделяет,
Не даёт соприкоснуться,
Так, что страшно обернуться,
След холодный увидать.
Бродит вечность между нами.
Парень с девушкой хохочут
В дымке свежих струй фонтана –
Оба замолкают вдруг…
Вечность встала между ними
На секунд, от силы, восемь,
Проплыла, согнав улыбку,
Холодом сковала силы,
Скромно дверцу приоткрыла –
И захлопнула опять…
В сумерки шагнёшь, бывало,
В городской наземный ветер,
Телефон вот-вот угаснет
В тон отцветшим облакам,
И от края и до края
Кисеёю светло-серой
В воздухе повисла вечность,
И себя бесстыдно кажет
Прежде зданий, прежде лиц…
Ухватиться! Уцепиться!
Сквозь прозрачный слой завесы!
За весёлый сарафанчик,
Исчезающий в метро?
Иль на выдохе последнем
Телефонной батарейки
Написать посланье другу,
И не важно, что ответа
Не успеешь получить!
Страшно – вечность не заполнить!
Хоть малейшей безделушкой!
С незнакомцами беседой!
Иль потраченным рублём!
Может – трапезой внезапной!
Фотосессией ненужной!
Как же страшно – оглянуться,
Неподвижности коснуться!
След холодный увидать…
Если где-то опоздал ты,
Что-то – нужно было раньше,
Вовремя не догадался,
Поленился, не учёл…
Пусть само оно по праву
Вовсе ничего не стоит!
Но шепнёшь ты: «Здравствуй, вечность…
Маленькая и смешная…
Вот и здесь ты – тут как тут…»
Вы не бойтесь! Вы прощайтесь
С уплывающей минутой!
И у новых не просите
Полюбившихся даров!
Всё – до боли незаметно!
Жизнь – не к вечности тропинка!
Жизнь в ней плавает, как айсберг,
Размываясь, ночь от ночи,
Каждый миг – уже не та!
…А лохматые туманы
Отразились в чистой речке,
Хвойный лес стоит стеною,
Храмы за спиной горят…
Дивный свет... Когда успеешь
На вопросы все ответить?..
Вечность плавает кругами…
Подъезжает мой автобус.
И назад не оглянусь…
………………………………….
Вечер в последнем погасшем автобусе,
Что к мегаполису мчит.
Последнею лопастью
Дня, отшумевшего шумом обид,
Чтоб теперь,
Открыв очередную дверь
Нашей повести
Тихий, сладкий –
Ветер впустить…
Новый ветер – в закрытые двери автобуса.
Ветер в последнем вечернем автобусе
Волосы всем растрепал
С улыбкой бессовестной,
Ночи непонятой вечный оскал,
И затих.
Как будто вслушиваясь в крик
Слёз без робости –
Слабый, дальний,
В сотнях зеркал,
В закоулках, в прохладном летящем автобусе…
Кто-то в автобусе дремлющем спрашивал,
Голову вбок отклонив,
Шепча не по-нашему,
Голос до шороха шин приглушив –
Всё глядел
И, повторяя, холодел…
«Страшно! Страшно как!
Кто ты? Где ты?»
Тот отвечал:
«Я – в автобусе. В тёплом вечернем автобусе…»
Пояс горящий навстречу автобусу
Стелется, сонно слепя
Зрачками из пропасти,
Память в неведомый путь торопя.
Огоньки,
По коридорам игроки –
В пары строятся,
Тайну-тайну –
Образовав…
И опять разлетаются – в окнах автобуса…
И без оглядки в провал коридоров,
Бледный, спешит человек,
И вязь коридоров –
Бег направляет, безудержный бег!
Вновь – порог!
В пустой дверной проём – прыжок!
Без разбору…
Скорость! Скорость!
Руки – наверх!
Ухватиться – за воздух ночных коридоров!
И беззаботно, не в ритм и не в лад,
Где-то, совсем далеки,
Смеются, шумят –
За углом,
За кладкой в погребе сыром,
За холмом,
За зигзагом
Русла реки –
Исчезают, скрываются весельчаки.
Сколько на свете заветных автобусов
По перевалам кружат!
И мало ли проблесков
Сном неприкаянным в дымке дрожат!
Сколько нас
Уснуло, не сомкнувши глаз!
Гаснут отблески.
Камень, холод…
И – наугад,
По дороге… В последнем вечернем автобусе…
А за крутым поворотом шумят,
Тихо, уже далеки,
Не в ритм и не в лад –
За весной,
За опустевшей мостовой,
В тень, в покой
Старых лестниц,
В хаос, в гудки –
Убегают, скрываются весельчаки.
И со всех ног по ночным коридорам,
Взмокший, бежит человек,
И даль коридоров
Вьёт лабиринт, за отсеком отсек,
И бегут
Пустые тысячи минут
По комодам…
Ходу! Ходу!
Вверх – не смотреть!
Не споткнуться в коричневой мгле коридоров!
И, ускользающей тайной отмечены,
В мглистом развале времён
Выходят навстречу нам
Тысячи взглядов и сотни имён.
Все бледны,
Друг другу что-то всё должны…
Странно… Грустно…
И не решён
Ни один из вопросов… И спрашивать – нечего…
И начнут проступать силуэты попутчиков
В очертаниях кресел…
И начнёт наполняться пространство текучее
Отраженьями песен…
Усмехнётся водителю вдруг почему-то
Фигура в платочке…
Каждый контур и штрих будет вяло окутан
Дымным привкусом ночи…
Каждый с места поднимется, слабо вздохнёт –
И назад обернётся…
Кто-то, за руки взявшись, меж кресел пройдёт,
Кто-то вдруг рассмеётся,
И рассядутся люди под жёлтым усталым
Электрическим светом,
И припомнят они, что кого-то не стало,
А кто-то уехал,
Что когда-то за печь заронили кольцо,
Да про тот пароходик…
И узнает вдруг кто-то ребёнка лицо,
Что сидит напротив…
И поймут они все, что никто не забыл
О сегодняшней встрече!
Но успело уж выбиться время из сил –
И оставило память,
И оставило –
Вечность – в последнем вечернем автобусе,
Что против ветра летит,
Упрямою лопастью
Режет косые ночные пути.
Пассажир,
Вскочив, к водителю бежит
И на скорости
Руль хватает!!!
Руль – не рулит…
Пассажир повисает в пространстве автобуса…
И начнёт балагур-выпивоха-фотограф
Чьё-то горе снимать,
И захочет лакей-прощелыга-автограф
Чьё-то место занять,
И расшатанный, в старость глядящий, вагончик
Покачнётся растерянно,
И знакомые песни облепятся скотчем,
Обесценятся временем.
И завоет наземная ветка метро –
Почему бы не взвыть-то ей?
И захочется жизнь – то ли вспомнить остро,
То ли всё позабыть скорей.
И опять загремят по карнизам дожди
Льдистой россыпью,
И потянет ко сну ртутный сгусток в груди,
Тихо, просто так…
По салону автобуса, медно звеня,
Самовар покатится,
И захлопнутся двери сгоревшего дня,
Так легко, некстати так…
И уйдёт балагур-выпивоха-фотограф,
Лишь плечами пожмёт,
И просвет не случится в цепи коридоров,
В страшном беге – вперёд…
И начнут облака без причин колыхаться
Над дорогою,
И дороженька станет змеёй извиваться,
Одинокая…
Погодите! Да нет же! Совсем всё не так! Всё – не так!
Даже если и так, то, быть может, есть штрих, уточнение,
Обстоятельство, что пронеслось мимо фокуса зрения,
Ускользнувшая мелочь, зацепка, несчитанный знак…
Кто он, грешник неведомый, житель бескрайнего лета?
Где его безутешные двое? Что знали о нём?
С чем хотел он явиться, что скрыл от нас – солнечным днём?
И какие в слезах странной пары таятся заветы?
Миражей недоступность мучительно жжёт и томит,
Красоту не увидишь без слёз, мысль не впустишь без боли!
И вливается звуков поток… И в пустотах звенит!
Безнадёжную разность миров – заполняя собою…
…………………………………………………………………..
Рассвело… Лениво, хрустально…
Ещё ползёт по бульварам холод,
Но уже пронзительной морковной зарёю
Продрогшие влажные стены домов
Освещены… С деревьев спадает
Зазеркальная сумеречность безветрия,
Светофоры послушно меркнут –
И золотится на солнце тополь.
А он говорит: «Будет вечная осень…»
Ведь тополя – ничего не помнят.
Доброе утро…
Доброе утро…
И ничего не помнят листья,
Будто нарисованные на асфальте,
Впечатанные моросящей ночью
В задумчивую проезжую часть…
Давай ты потеплее наденешь ветровку,
Мы поедем в парк, или даже за город,
И просто сядем. И будем – слушать.
И проснулись листья, и шурша, несутся
Первокурсникам под ноги.
Мелкие яркие, рваные блёклые,
Сухие, безгодные…
С демонизмом игрушечным листья свиваются
То в янтарность икон, то в древесность мебели,
И в кривых поворотах небрежно скрываются,
Убегая куда-то, где мы ещё не были…
Вкус любви, словно в песне, «солоноват»,
На всех лицах – улыбчивость, кротость, забывчивость,
Все спешат и смеются, спешат и молчат,
Каждый хочет сказать что-то бегло и сбивчиво.
Ну подойди… Давай же… Подойди…
Куда спешишь? Что увидал в пути?..
И человек с усмешкою невнятной
Застыл – и слово вымолвить невмочь…
Пусть музыка звучит! Сквозь бег! Сквозь ночь!
Пусть станет голос каждого – понятным!
Стоит красивая… И, закусив губу,
Букеты вяжет в сумраке киоска.
Пусть музыка звучит… Пусть станет просто
Друг-друга видеть сквозь лихую мглу.
Мы попробуем встать незаметно – у дома,
Посмотреть – и увидеть… Как мало знакомых
Среди тех, с кем на общей планете живём!
Современники тихо уйдут… Не простившись…
И мы сами, спросить «как дела?» поленившись,
Планомерно покинем – наш временный дом.
Остаются во сне – горы, тьмы, миллиарды!
Неотснятые фильмы, не вскрытые карты,
Нерождённая дружба, несбывшийся миг!
Пусть же звуки несутся быстрее волн света!
Без излишних вопросов, без умных ответов…
Есть в них то, что уже не случится – без них…
Съедены все хлеба…
На тарелках остатки оливкового масла…
У ветреного моря горят в закате
Крыши тревожно покачивающихся яхт…
Солнца блеск отпускает нас
В вольное плаванье по переулкам счастья,
Где каждый в вечерней хмельной стихии
Вспомнит всё, о чём знал… Без причин! Просто так!
Небывалость былого впиталась в прохладные стены,
Ограниченность тысячелетий
Долгий крик испустила в безбрежье морей,
И пытаюсь искать следы – по холодным осенним ступеням,
Без порядка заглядывая, всматриваясь
В очертания ветхих, грязных, приветливых,
В контуры тяжёлых, чугунных, холодных…
В зияние подъездов, в молчаливость дверей…
Простите, уважаемый
Обожаемый
Незнаемый прохожий
Непохожий
И всё же –
Быть может вы, жители
Властители
Спите ли
Бдите ли,
Вы не видели случайно
Нечаянно
Необычайно
Отчаянно далёкого
Одинокого
Строгого
Немного застенчивого
Изменчивого
Навечно уплывшего
Себя не простившего
Выше – зарева
Марева
В испарине вечера?
Нечего – вглядываться,
Вкрадываться – в узкие
Тусклые
Спуски – здешние,
Неспешные,
Подвешенные – в вечерних
Трёхмерных – улочках,
Булочных,
Закусочных – бесчисленных,
Немыслимых,
Переосмысленных – заново,
Задано
Нежданно-негаданно пропетых
Заветных
Тысячелетних –
Успеть ли?
Намедни – чудится-сбудется,
Грузится,
Грезится,
Не верится,
Вестница – красоткою
Кроткою
Соткала – алую
Талую
Небывалую
За скалами
(Плакали детьми малыми)
– закатная,
До боли понятная,
Благодатная,
Неблагодарная – о чём речь!
Нечего – ждать ответа
Завета – в глазах прохожего
Похоже – удивлённого
Отдалённого
Сонного
Законно – Вы простите?
Не судите!
Ведь событий,
Открытий – множество!
Что сложится?
Что сможется – найти?
И как ни крути – вниз!
Повис – воздух солёный,
Слоёный,
Камни спасённые,
Исконно – скользкие
Плоские
Неброские – леностью
Бренностью
Неизменно – из сил выбиваются
Маются – скошенные
Изношенные
Растревоженные
Невозможные
Роскошные – лестницы,
Пенится – берег неистовый,
Каменный,
Пламенный,
Оставленный,
Больно расплавленный – мощью,
Площадь,
Ветер полощет – балконы,
Фронтоны,
Фонтаны,
Платаны,
Пространные-странные-страны-раны-сны…
Проснитесь!!! Проснитесь!!!
Далёкие мои!
Воскресните!!! Воскресните!!!
Неведомые мои!
Непонятные! Необъятные!
Невероятные мои!
У залива, на площади, вросшие в землю,
Две фигуры – из камня задумчиво дремлют…
Отрешённые, древние… Тянутся к морю…
Как же так! Неужели!
Каменные мои…
А над морем ветер – смутный,
Беспутный
Непопутный
Путанный
С минутами – не вяжется,
Но кажется, разгорелись,
Разделись,
Зарделись – облака вязкие,
Красные,
Бесстрастные,
Ясные – сочетания,
Очертания – рук раскинутых,
Вскинутых,
Воздетых,
И где-то – возвращение…
Превращение…
Прощение…
Примирение…
Парение…
И исчезла площадь
В кучевых облаках,
И исчезли руки
За огромным крылом,
На бескрайнем востоке
Зажигают огни,
И теряется тополь
В голых рощах дворов…
…………………………………..
Развезло… расплескало… развеяло… смыло…
Развело по отдельным зашторенным комнатам
Краски боли и были, Все стрелы, все силы.
Что-то нежно рассечено, что-то надломлено.
Тяготенье частиц апатично слабеет,
Начинает размётка парить в невесомости,
Разбредаются мысли по разным аллеям,
Части речи – летят в разных снах, с разной скоростью…
Остаётся лишь – музыка. В каждой ячейке
То домашнего, то одичалого вечера,
Остаётся она лишь – в ключах, в телогрейке,
Когда нет больше сил – вспоминать. Да и нечего.
Отлетает октябрь, сбросив старую кожу
На продрогшие плиты – листвой досыхающей,
И мы станем – чуть лучше, пускай не моложе,
И поймём – коли днесь не любить, то когда ещё?!
Разветвляются линии. Множатся дни.
Умножается груз на покатых карнизах.
В битве с грустною мудростью наших капризов
Мы когда-нибудь будем опять не одни.
Обязательно кто-то от страха избавит,
Обязательно кто-то заплакать заставит,
Обязательно что-то иным вдруг предстанет,
Незатейливым станет… И с чем-то сроднит…
Нам подарит туман сорок капель дождя,
Серый-серый туман, что бессонницу лечит,
Невесомые мысли, сквозь воздух летя,
Обратят свои волны широтам навстречу.
Непременно вопросы к чему-то причалят,
Непременно – застынут в ленивой печали,
Непременно вернётся, что было вначале,
И опять зазвенит удивлённая вечность…
Развело, распугало, небрежно размыло
По отдельным зашторенным избам и комнатам,
По разрозненным сейфам и стёртым могилам,
По ранимым отсекам, больным и раздробленным…
Но взгляни! Хризантемно-кленовая осень
Долгожданную нежность в ладонях нисносит.
И пустые просторы простёртой постелью
Нас встречают легко, обнимают пастельно,
Отлетают с листвой застарелые сгустки
Пережитых мучений, страданий и грусти,
И мы смотрим – как ветер свободно снимает
Пятна влаги с высоток , столбов и сараев,
Сушит сырость потерь и дождливых пророчеств,
Мнёт седые одежды былых одиночеств,
Как деревья ноябрь строгой графикой чертит,
Как на смену цветенью приходит бессмертье,
И, влюблённая в жизнь, беззащитно-спокойна,
Осознав своё счастие быть недостойной,
Невидимка-душа, открываясь дорогам,
Доверяется небу.
Устремляется к Богу.
_________________ 27.06 – 11.11.2011
Свидетельство о публикации №111111205151