Два белых медвежонка

Ну что ты трогаешь стекло
и серебро дыханьем плавишь?
Хлебни чайку, швырни стило,
запни ходули в петли клавиш

и двум бамбуковым смычкам
позволь попрыгать пиццикато
по заметённым бугоркам,
взрывая прах струной раската.

Ну что ты смотришь на меня,
своим локаторам не веря,
как будто прежняя лыжня -
непоправимая потеря?

Ужели старому торить
из года в год твою дорожку?
Да мне бы стать, да мне бы прыть,
да мне бы... отнятую ножку…

Ей-богу, это ли буран!
Я знал похлеще и почище,
когда под койкой по утрам
играл сугробами ветрище.

Когда нажраться не могла
буржуйка, дерево глотая,
когда колючая скула
немела, в лыву сна влитая.

Но это что! Случилось раз:
в одном из дальних караулов
четыре дня зубами тряс
мой друг Серёжка Имангулов.

И, не жалея живота,
жевал ремень, сосал портянки
мой корешок, боец скота
«на той далёкой», на гражданке.

На пятый вызвались идти
кормить, сменять анахоретов,
должно, промерзших до кости,
родитель твой да Витя Кретов.

Ну что ты лыбишься, щенок?
Ведь ты о том - ни сном ни ухом,
что значит плыть, не чуя ног,
глотая прах, порхая пухом.

Сопя в намордник шерстяной,
друг друга дёргая верёвкой,
мы шли - а снег валил стеной,
и ветер тешился сноровкой.

Тогда и село мне в мозги
словцо, родное не по книжкам,
весьма короткое: ни зги!
Так это значит - лиха слишком.

Мы пёрли буром наобум
шестым чутьём по божьей воле
в буран, похожий на табун
гривастый, разве что без вони.

Витёк волок тот термосок,
что возвратит стране Серёжку,
а я - бэушный вещмешок
всего, что влезло, понемножку.

Всё вперемежку: хлеб, табак,
сгущёнка, пшёнка да тушёнка,
воды четыре пары фляг...
Да мы – два белых медвежонка.

«Калаш» в брезентовом чехле –
ярмом и молотом на шее:
кому он нужен в этой мгле?
Уставу? Пуле до мишени?

А завируха – то столом,
а то провалом по колено...
Мы – напролом: ведь нам не в лом
серёг выдёргивать из плена.

Да... Что там клавиши твои!
Там нам бы санки... Да лошадку...
Ударил плетью и – вали,
да нахлобучь поглубже шапку.

Но... ни лошадки, ни саней,
ни лыж, ни олимпийской трассы
в степи, где ветер озорней,
чем все писаки-свистоплясы.

...И мы допёрли. Доползли.
Всем ямщикам носы утёрли,
дожив и до большой земли,
и до глотка горючки в горле.

Не довелось чертям зарыть
в степи ни Витьку, ни Серёжку...
Да...
Мне бы встать.
Да в ту же прыть.
Да ту же... отнятую ножку…