Последний
- Заходи, не выстуживай! - пробасил кто-то.
Я зашёл. В хате было сумеречно. Под потолком висела керосинка. Крутанув её колёсик, хозяин прибавил света, и я смог получше его разглядеть. Это был огромный старик. Чувствовалось, что он ещё крепок. Был он космат и похож, как мне показалось, на укрывшегося от гнева императрицы пугачёвца..
- Раздевайся, но не особо: сегодня ещё не затапливал, - сказал хозяин, кивнув на плиту, около которой стояла кочерга. – Ну, проходи, садись.
Я сел на лавку, а дед, стрельнув глазами на моё ружьё, вдруг рыкнул:
- Охотник, значит? Всё зверьё перестреляли, а всё бахают и бахают.
- Да я так, не ради зайцев, а просто – побродить, проветриться, - начал было я оправдываться и, увидев молнию в глазах деда, осёкся.. Образовалась тишина. Лишь вой вьюги слышался за окнами...
- Ну ладно, счас затоплю плиту, чайку согрею – попьём, – сказал старик, неожиданно подобрев. И добавил – распевно, и чуть ли не заговорщицки: – По-раз-гова-риваем!
Он вышел в сенцы и тут же вернулся с газетой и мелкими дровинками – для разжёжки.
Колдуя у плиты, он продолжал свой сказ:
- Я ведь тут живу один: никого на хуторе не осталось. Я – последний. Провода покрали – ни телевизора посмотреть, ни радио послушать. Одичал совсем. Если б ты не заблудил, я, может, и разговаривать к весне разучился б.
Дед опять вышел из хаты. На этот раз он вернулся с берёзовыми дровами.
- Ух! – Он мотнул головой, стряхнул с кудрей несерьёзную седину снега. «Ах, если б можно было так: мотнуть головой, и стряхнуть настоящую седину!» - подумалось мне. А старик сбросил полешки у плиты и, потирая застывшие руки, с восторгом произнёс:
- Разовьюжилось-то как!
Он отдышался и принялся растапливать плиту… Растопил.. Погромыхал её чугунными кружками, поставил греться чайник… «Хочешь – не хочешь, - уныло подумалось мне, - а заночевать придётся тут».
- Да, погодка! Это теперь - до завтра! - Весело отвечал «пугачёвец», подслушав мои мысли и не замечая моей грусти.
1999 г.
Свидетельство о публикации №111110101924