Живые корни - ретроочерк

Февраль   метелил   с  пристрастием. К  вечеру на  ули-
це,  беснуясь,  вовсю  танцевала   снежная   вьюга.  Белый   лохма-
тый   ветер,   налетая   с  разбойным   свистом,  бросал  а  окна  су-
хие  колючие  снежинки. Дома  тонули  в  пушистой  белыни  среди
островерхих  гребней  сугробов,  вихрящихся  снежной  пылью.
В  Дюрках ни  огонька. Спит  село  под заунывную  пес-
ню  бурана, монотонно  ноют   телеграфные  столбы.  А  после  по-
луночи   на    дороге,  что  ведёт  к  пригорку  на  околице  села, по-
явилась,  укутанная  в  шаль,  небольшая  женская   фигурка.  Про-
валиваясь  в  глубоком  снегу,  она  добралась  до  крайнего  дома,
постучала.
                -  Кто    там?  - через   некоторое   время   раздалось  за
дверью.
                -  Татьяна   Васильевна, беда.  Чернушка  отелилась,  и
у  телёнка   нога  подвернулась,  -  скороговоркой  выпалила   при-
шедшая.
                -  А,  Катя,  заходи,  -  заговорил  женский  голос.
Поёживаясь   от  холода, Татьяна   Васильевна  с  тру-
дом   закрыла   сенную   дверь,   на   которую,  с   нивесть   откуда   
взявшейся   силой,  навалился   ветер,  пропустила  девушку  впе-
рёд. Это была  доярка  Катя  Гутрина, её  дальняя  родственница.
Она  работала  вместе с  ней  на  ферме.
                -  Погрейся  пока,  я  сейчас.
Татьяне  Васильевне ничего не надо было объяснять.
Она и сама  частенько  не  ночевала  дома, дежурила  на  ферме.
Когда  идёт   отёл - не  до  печки,  за  коровами  уход  да  уход  ну-
жен. И  вот  поди  ж  ты - беда. Тут  не  до  раздумий:  каково  сей-
час  из  тепла,  да  на  морозный  ветер.
Наскоро   одевшись,  сказала  матери:
                -  Приду  к  обеду.
Вышли   за   калитку.  Татьяна    Васильевна   зажмури-
рилась   от   ударившего   в   лицо   снежного  вихря.  Повернулась
спиной  к  ветру,  туже  завязала  концы  платка.
                "  Не  горюй,  Катя",  -  подумалось  ей.  Хотела  сказать,
да  разве  услышит?
Катя  показала  рукой  в  сторону:  где  идти.
                -  Прямиком,  тут  ближе, -  Татьяна  Васильевна  пошла
впереди  к  тропинке  через  речку  Сарку.
Телёнок   ходил   около  Чернушки  на  трёх  ногах, чет-
вёртая  беспомощно  волочилась  по  земле.  Увидев  людей,  при-
жался  к  матери,  тыкаясь  мордочкой  в  брюхо.  Влажная  светло-
красная   шерсть  блестела   в  свете  фонаря  под  потолком  фер-
мы,  на  лбу  светлело  пятно.
                -  Красавец - то  какой, - сказала  Татьяна  Васильевна.
                -  Помоги,  Пелагея,  -  обратилась  она  к  подошедшей
доярке.
Втроём  они  бережно  положили телёнка  на  соломен-
ную  подстилку.  Он   силился   вырваться,  но  его  крепко   держа-
ли.  Татьяна   Васильевна   ощупала   вывих,  сделала   массаж, и
с  силой  резко  потянула  ногу  на  себя. Раздался  хруст, телёнок
рванулся  из  рук,  но  скоро  успокоился.
                -  Ну,  вот - и  будешь  бегать… -  и  все  улыбнулись.
                -  Поить  пора,  Катя.   А   нам   и   поспать   можно.  Как,
Поля?
Натопленная   с  вечера   печь  ещё   не  остыла  и  на-
поминала  о   домашнем   уюте.  Но   почему  - то  не  спалось.  То
ли  вспомнила,  как  сама    в  восемнадцать  лет  пришла  на  фер-
му,  и  многого   не   знала  и  не  умела.  А,  может,  увидела  себя
девчонкой   на    ржаном  поле, по  которому  растеклось  расплав-
ленное   солнце,  и  усталость  грубым  башмаком    печатала  сле-
ды  на  земле.  Бывают  у  человека  минуты, когда  память  может
воротить  ему  давно  ушедшие  дни  и  годы. Ах,  годы,  годы…Тя-
жёлыми   снопами,   как   в  те страшные  военные  закаты,  ложат-
ся  они  к  ногам.
Войне  было  всё  равно,  кто  большой,  кто  малый, и
сильные   валились  слабыми   на  добрую  когда - то  мать - землю,
а  теперь   горькую   от   дыма   и   пожарищ.   Война  вгрызалась  в
последний  сухарь,  вплетала   седину   в  женские  косы.  Тане  Гут-
риной   было  тринадцать,   когда   в  июле   провожала   отца.  Она
плакала  ещё  и   потому,  что  плакали  взрослые. А   потом  ждала
вестей  от  отца,  видела,   как   мать   жадно   вслушивалась  в  ску-
пые   строчки   солдатских   треугольников.  Но  когда   пришло  пос-
леднее  из - под  Смоленска,   в  сорок  втором, - никогда   б   таких
не  получать, - она   сердцем   поняла,  что   кончилось  детство.  И
у  плотно   сжатых   губ  чертой  легло  девичье  невыплаканное  го-
ре.   А   потом,  ещё  через  два   года,  придут   два   ордена   и  ме-
даль  старшего  брата  Василия,  которые  ему  не  успели  вручить.
Война   уже  обошла  все   дома.  Опустели   Дюрки,  не
стало  слышно   ребячьего  смеха,  остались  женщины,  старики  и
инвалиды.  И  горе  стало   врываться   в  село   серыми   листками
похоронок.  Сколько  их  пришло  в  село  с  фронта.   Много …
А   в   поле  спелыми   колосьями  звенела  рожь,  кача-
лась   на   тонких   стеблях   пшеница,  которую  некому  было  уби-
рать.
К   Гутриным   пришёл   бригадир   Степан   Данилович
Огичев.
                -  Андревна, - сказал   матери , -  выходим  жать. -  Бери
дочерей - и  в  поле..
Ничего   не  сказала   мать,  только   в  уголке   глаз  за-
блестела  непрошенная  слезинка.
                - Понимаю,  Матрёна,  жалко, - добавил  бригадир, - дев-
чонке  работать  с таких лет…   Но   что   сделаешь -  всем  трудно.
Придешь,  Таня  на  конюшню, научу  запрягать  лошадь.
Они  выходили  из дома  со  вторыми  петухами - поле-
водческое  звено   из   десяти   рано  повзрослевших  деревенских
девчонок.    Разговаривали     мало.   До   разговоров   и  шуток  ли -
столько горя  вокруг.
Когда  не  было  лошади,  Таня  брала  серп  и  работа-
ла  наравне  со всеми.   Кожа   рук   грубела. Спину  не   разогнуть.
И хотелось бросить ставший  тяжёлым  серп  и  хоть немного дать
отдохнуть    рукам     и    ногам,   таким    непослушным,  будто  их
налили   свинцом.   Но   в   это  время   кто - то  обязательно  оказы-
вался  рядом.
                -  Передохни,   Танюша,   а   мы   дожнём,  -  скажет    Па-
ша  Серькина.  -  ну,  иди,  иди …
А  на  Таниной  полоске  впереди  уже  работают   Поля
Денисова,  Наташа  Дудукина.
И  с  тех  пор   в  её   душе  отозвалось  всё  то,  что  до-
рого   и   свято   в   отношениях    между   людьми:   когда   слабому
трудно,  сильный   должен   быть   рядом.   И   в   то   время  это  не 
было   ни   жестом,  ни   рисовкой.  И  даже  не  характером   одного -
двух  человек.    Они   все   были  такими - подруги  из  небольшого
дружного  звена.
Они  вязали  снопы  дотемна.  И  устраивались  на  ноч-
лег   только   тогда,   когда   серебристый   серпик   месяца   направ-
лял  на  поле  свои  рога.   Ветер  едва   шевелит   колосья.   Видно,
тоже  устал  за  день,  и  хочет  вздремнуть.
                -  Домой   бы   теперь,  -  мечтательно   говорит   кто - то, -
давно  уж  не  были.
                -  Вот    уберём,    и    Степан   Данилыч   отпустит.  А  то
время  терять.
Они   работали,   как   одержимые.  Короткий   передых -
они   обедали,  что  приносили  на   поле  кто - нибудь  из  младших,
и  снова  за  снопы.  Кончали   вязать,   скирдовали,   потом  возили
хлеб   на   ток   и   молотили   цепами.   Сдавали    зерно,  отбирали
семена,  готовились  к  севу,  -  и   так  все  годы.  А  когда  привози-
ли   домой   заработанную   рожь,  в  голову  как - то  не  приходила
мысль,  что  мало.   Знали:   больше   нельзя,   хлеб  нужен  фронту.
Хотели  только  одного, -  чтоб  всё  получалось  лучше.
Пусть    не  совсем   осознанное,   но  росло   где - то  в 
глубине    души   настойчивое  стремление   всё  делать  хорошо  и
честно:   не   оставить   ни   колоска    в   поле,   даже   если    никто 
не  заметит,  не   работать   меньше   других   в  бригаде,  хоть  это
и  не  учтёшь,   если   кто - то  рядом   отстаёт,   помочь,  хоть  и  не
просят.  Это   потом   оно   перерастёт   в  характер,   когда,  выпря-
мившись   во  весь   рост,  Татьяна   Васильевна  Гутрина  может  с
гордостью  ощутить  полноту  сделанного.  Это   потом,  через  мно-
гие  годы,  она  поймёт,   как   родилось   это  стремление   отдавать
себя  делу  всю  без  остатка.
А  тогда  на  предложение   председателя   колхоза  пой-
ти  на  овцеферму,  Татьяна  коротко  сказала:
                -  Пойду.
И,  наверное,  не   потому,  что   всегда   любила   живот-
ных.  И,  пожалуй,   даже   не   потому,   что   захотелось   проверить,
на  что  способна,  хотя,  впрочем,  она   не  призналась  бы   в  этом
и  самой  себе.  Председатель   сумел   убедить:  надо.  Пусть  труд-
но   и  хлопотно   на   ферме,  пусть   в   полеводческой  бригаде  ве-
селей:  там  люди,  а  здесь  одна.  Но  она  пошла.
Весной   Гутрина   выгнала   за  ворота  фермы  всё  ста-
до.  С  кормами   зимой   было  туго,  строение    никудышное - одни
дыры  и  подпорки,  но  сумела - таки   сохранить  овец  и  молодняк.
                -  Старательная,   -   отметили    в    правлении     колхоза, -
вот  кого  -  дояркой.
                -  Дояркой?  -  переспросила   она,  -  только   начала  при-
выкать, - она  развела  руками.  -  С  овцами   проще,  они  смирные,
А  к  корове - не  к  каждой  подойдёшь.  Нет,  не  справлюсь.
                -  Чтож,  подумай, - сказал  председатель.
Она  обещала   подумать,  а  на  следующий  день  при-
шла  на  ферму,  едва  забрезжил   рассвет. В  низинах  ещё  дыми-
лась  сизая  мгла,   но  первый  луч  света  уже  проклюнулся   в  те-
ни,   и  ранняя  зорька   вскоре  заиграла   сквозь   щели  фермы,  а
в  подойники   заструилось   молоко  серебряным  звоном. Татьяна
подошла  к   Екатерине   Кузнецовой.  Вот   ведь   бывает:  сколько 
раз  видела,  как  она  кормит,  чистит, доит  коров,  но   как - то  не
обращала   на   это  особого   внимания. А  теперь  Татьяна   будто
новыми  глазами  примечала   то,  что   знакомо:  как   Катя   подхо-
дила  к  коровам,  мыла  им  вымя,  начинала  дойку.
Она   рассказала   Кузнецовой  о  разговоре   в  правле-
нии.
                -  Доярка   нужна,  ты  же  знаешь:  Маша  Гагарина  уез-
жает,  -  начала  Екатерина.
                -  Ты,  Катя,  по совести  скажи - стоит?  А  вдруг  не  по-
лучится?  Только  ты - прямо,  -  выспрашивала  она  подругу.
                -  Иди,  Таня.   Если  что - помогу.  А  там  сама  научишь-
ся.
И   для   двадцатидвухлетней  Татьяны  Гутриной  нача-
лась  работа   на  молочно - товарной  ферме.  Дел   стало - только
успевай    поворачиваться.   Приняла   группу  -  двенадцать  коров.
И  в  первый  же  день  чуть  не  со  слезами - к  Кате.
                -  Мало  надоила.  Что  делать?
                -  Белянка   у  тебя  капризная,  Синичка  с  норовом,  да
и  Зорьку  приласкать  надо.   Молоко   отдадут - только  привыкнут
к  твоим  рукам.
Потом   она  приноровилась. Угонят  коров   на   пастби-
ще,  она  к   вечеру   травы   запасёт,  картофеля  нарежет,  свёклы
раздобудет.  Узнала   повадки   каждой:   к   которой  можно   подхо-
дить  "без  подготовки",  а   с  какой  "провести  беседу".  Хоть  и  не
понимает   животина,  о   чём  ей  говорят,  а  доброту  и  ласку  чув-
ствует.  Когда  освоилась  немного,  Кузнецова  посоветовала:
                -  Теперь  главное - выбраковка.
В  её  группе  было  пять  старых  коров.  За  десять   лет  им  пере-
валило,  а   двум   было   и   все  пятнадцать.  Хороших  надоев  не 
жди.
                -  Я  уже  думала. А  какими  заменить?  Тёлки - не  хуже?
                -  Тюрину  надо  сказать,  пастухов  спросить. Смотря  от
какой  коровы.
Заведующий  фермой  и  сам  понимал:  надо  заменять.
А  надои?  Ясное   дело - в   первое  время  ниже,  на  ферме  моло-
ка  меньше.   Кого  будут   ругать?  Его,  заведующего.  Вообще - то 
он  повременил  бы,  не  заведи  доярки  разговора.  Но  если  даль-
ше  смотреть - правы  работницы.
                -  Что  ж,  давайте  искать  молодняк,  -  сказал  он  - Три
на  примете  есть  в  стаде,  а  двух, Татьяна,  найди  сама,  поспра -
шивай  в  селе.
                -  У  лесника  Романова  хорошая  корова,  -  подсказала
Екатерина.  -  И  тёлку  держит.
                -  Поговори,  -  посоветовал    Тюрин,  -  может,  сдаст   в
колхоз.
Осенью  у  Гутриной  группа  коров  обновилась.
Трудным   было   то    послевоенное  время.  Тяжело   и
долго   умирала   нужда.   Хлеборобы   мозолями    платили   земле
за  каждый  сноп  хлеба.  Прорехи   то   тут,  то  там.  Покосившаяся
ферма   с   множеством   заплат  на  соломенной  крыше,  казалось,
шаталась   на   ветру.    О   механизации   думали   и  тогда,  но  где
взять?   Ведро,  вилы  и  лопата - вот  и  весь  "арсенал"  доярок.  А
основная   забота - корма.  Лугов  у  колхоза    мало,  рассчитывали
только  на  солому.   Не   мудрено,  что  надой  в   полторы   тысячи
килограммов   молока   от   коровы  в  год   в  то  время  был  преде-
лом  мечтаний  доярок.
Приходили   на  ферму  молодые  девчата,  интересова-
лись, вникали,  расспрашивали  про  условия.  А  посмотрят,  сколь-
работы,   да   ещё   прикинут,  сколько   получает  доярка  на  трудо-
день  -  и,  как  шальные,  от  фермы.  Норовили  в  город.
О  них  не  жалели.
Нельзя   сказать, что  Татьяну  совсем  не  влекло  в  го-
род.  Иногда  тоже  завидно  было.  Но  в  сомнениях,  в  раздумьях:
как  жить, -  победила   любовь   к  земле.  Она  осталась  верна  па-
мяти  отца,  его  профессии  земледельца.  И  дед   её   был  истый
крестьянин.  И  прадед  тоже.
              … Над  селом  властвовал   кудрявый  сумрак,  ночь  за  ок-
ном  ещё  хороводила    венками   созвездий,   а  Татьяна  уже   спе-
шила  на  ферму.   Это  не  так  близко - около  двух  километров.  В
ясную  тихую  погоду   как   ни  полюбоваться   луной,  впутанной  в
тонкие   локоны   облаков,   мерцанием   далёких  льдистых  звёздо-
чек,  среди  которых  есть  и  её  счастливая  звезда.
И   на   душе  легче,  и  работается  как - то  веселее.  А
дел   хватает:  подогреть   воду   в  котле,  напоить  коров,  дать  им
корма,    очистить   станки   от  навоза,  провести   утреннюю   дойку. 
Потом  снова  чистка,  кормление.  И   человек  устаёт.  На  то  он  и
человек.  Потому  -  "окно"  для   отдыха,  часа  два - три.   Тут   ещё
в  магазин  за  хлебом   сходить  нужно.  А  там  глядишь - опять  по-
ра  на  ферму,  готовиться  к  вечерней  дойке.
Но  сетовать  на  усталость - ей  это  было  незнакомо.
Она   подходила   к  ферме   и   представляла   что  вот 
сейчас   к   ней   повернёт   голову  огненно  -  красная  Дочка  и  бе-
лая,   с    небольшими    чёрными  островками  по  телу,  Романовна
(её  так  назвали  по  фамилии  лесника),  а   флегматичная  Суббот-
ка   будет   меланхолически  жевать   своё  сено.  И  ей  приятно  по-
дойти   к   ним,   приласкать,   погладить  по  шее  и  знать,  что  каж-
дая  провожает  её  взглядом.
Татьяна   многому   научилась,   но  "премудрости"    ещё
остались.  Приближался  отёл.
                -  Ночевать   придётся   здесь,  -  посоветовала    Кузнецо-
ва,  -  долго  ль  до  греха:  замёрзнут.
                -  Кать,   а   я  и  телят - то  не  умею   принимать, -  созна-
лась  Гутрина,  -  Побудь,  а?
                -  Хорошо,  побуду.
Сон  был  чуток.  Проснётся  Татьяна:  как  там  Жданка?
Сбегает,  посмотрит.  И   жалко  становится   бурёнку.  Холод  так  и
струится  в  дыры, снег пушится  прямо  на  животных,  и  ничем - то
она   им   помочь   не   может.   Отряхнёт   снег,  да   разве  надолго,
опять  заносит.
Она  растормошила  подругу  после  полуночи:
                -  Катя,  пойдём.
Успели  вовремя.  Кузнецова   за  ветеринара.  Сделала
всё,  что  надо.
                -  С  первым  тебя,  Таня.
                -  Спасибо, - в  глазах  радость  и  уверенность.
Они   жили   душа  в  душу,  две  подруги.  Работали,  не
зная  отдыха.  Не   проходили   мимо  случаев,  где   некоторые  про-
молчат  или  просто - напросто    увильнут,  чтобы   "не  портить   от -
ношений".  Угонят  пастухи  стадо  к  лесу,  и  не  захочется  им   воз-
вращаться   к   речке.   А   вечером   уверяют,  что  поили  коров.  Но
доярок  не  проведёшь.  Отпираются  мужики,  а  потом - сплеча:
                -  Вам  что - больше  всех  надо?
Или  -  идёт  стадо.  А  на  пути  болото. Обойти  бы  его
стороной,  а  пастухи   и  не  думают.  Приходит   корова  на  ферму -
вымя  грязное.
А  бывает  и  так:  привезут   ездовые   корма,  у  одного
конца  фермы  свалят  два  воза,  у  другого - три.  Пусть  без  умыс-
ла,  а  кому - то  на  ферме   кормов  не  хватит.  И  снова   разговор,
иногда  короткий,  а  когда  затяжной.  И  опять  услышат  они:  "Вам
что - больше  всех  надо?"  С  досады   впору  хоть   выругаться - но 
не  по  злобе  ведь сказано - кто  сгоряча,  а  кто  уступать  не  хочет.
И  не  ругаются   доярки,  спокойно   говорят.   Поймут   мужики,  что
спор  не  в  их  пользу, скажут  в  сердцах:
                -  Дотошные  вы,  бабы.  Ну,  ладно  уж,  ваша  взяла.
Прошло    пять  лет.   Татьяна   Гутрина    многого  доби-
лась.  Надои   молока   скакнули   за   три   тысячи  килограммов  от
каждой   коровы. Такого   в   Атяшевском   районе,   да   и  в  округе,
ещё  не  бывало.  Одна  цифра - три  тысячи.  А  что  за  ней?  Труд -
каждодневный,  упорный.  Они  с  фермы  уходили  едва  ли  не  са-
мыми  последними,  когда   всё   чисто,   животные  накормлены,  и   
есть  припас  на  утро.
              … Татьяна  сначала  не  поняла,  что  это  ей.  Долго верте-
ла,  сложенный   вдвое,   лист   плотной   бумаги  с  золотистым  от-
тиском   эмблемы   Всесоюзной   сельскохозяйственной    выставки.
"За  успехи,  достигнутые  в  соревновании,  Вы  допущены  к  учас-
тию" …  Оказалось,  что  это   её   приглашают.  И  сразу  побежала
к  Кузнецовой.
                -  Значит,  в  Москву - вместе!  Как  здорово, Танюша!  -  у
Екатерины  было  такое  же  приглашение.
Столько   впечатлений  навалилось  на  них  в  столице!
Величавая   Красная   площадь,  огромный   живой   поток  у  Мавзо-
лея,  шумное  людское  море  на  улицах,  красивые  высотные  зда-
ния,  Ленинские  горы…  Они  знакомились  со  знатными  доярками
страны,  спрашивали,  советовались,  учились,  рассказывали.  Они
привезли    домой    памятные   серебряные   медали   Выставки.  В 
том   же,  пятьдесят седьмом  году,  обе  стали  отличниками  соцсо-
ревнования   сельского   хозяйства   Мордовии.   Они   всегда  были
вместе,  и  тем  острее   для   них   была   горечь   расставания:  Куз-
нецовой   пришлось  уйти  с  фермы - здоровье   сдало.  И   Татьяна
Васильевна,   "всегда   вторая",   уже  никому   не  уступала  первен-
ства.
Теперь  к  ней  шли  за  советом  молодые  доярки  Катя
Зевакина,  Поля  Бурдаева,  Татьяна  Акимова. Она  помогала,  каж-
дой   находила   нужное   слово.  Она  помнила  о  своём   долге  пе-
ред    Екатериной,   кому   обязана   мастерством,  и  знала:  сполна
оплатить  его   -   значит   научить   других  тому,  что  сама   от  мас-
тера  получила.
К  этому  обязывало  её и  звание депутата  Верховного
Совета    Мордовии.   Ей,  простой   женщине - мордовке,  доверили
решать  важные  государственные  дела.
В  почёте  у  нас  труд. По  труду  и  честь. Слава  несла
имя   Татьяны   Васильевны   всё  дальше.  Из  Москвы  пришло  ра-
достное  известие:  её  отметили,  как  отличника  соцсоревнования
сельского  хозяйства   Советской  России.   Она  надаивала  по  три
тысячи    восемьсот   килограммов  молока   от   каждой   коровы.  В
республике  такого  успеха  добивались  немногие.
А   тот   мартовский  день  в  1966  году  она  как  сейчас
помнит.   Дыхание   весны  было  заметно  всюду. И  хотя  мороз  по
ночам  ещё   оставлял   заплатки   льда,  солнце   всё   настойчивей
протягивало  к  земле  тёплые  руки  лучей.
Татьяна   Васильевна  вышла   из  дома,  подставла  ли-
цо  тёплому  солнечному  ливню.
                "А  хорошо  -  то   как,  -  подумала  она, - и  солнце,    не-
большой  ручей - природа  оживает".
Она  пошла  по  тропинке  на  ферму.
                -  Татьяна,  подожди!  -  услышала  она  за  спиной.
Обернулась.  К  ней   шла  Пелагея  Серькина,  почталь-
он  с  набитой   сумкой  через  плечо.  Тяжёлая   сумка,  а  идёт  лег-
ко,  словно  обрадована  чем - то.
                -  Письмо,  наверное, - подумала   она.  -   Интересно,  от
кого.
                -  Поздравляю,  Татьяна! - широко  улыбнулась  Пелагея.
                -  С  чем?  -  удивилась  Гутрина.
                -  Не  знаешь?  С  Героем  тебя!
                -  Как?  -  Татьяна  Васильевна   и   не  нашлась, что  ска-
зать.
                -  Со  званием   Героя  социалистического   труда!  -  тор-
жествующе  проговорила  почтальон.  -  На,  читай!
                -  Рада,  Татьяна,  за  тебя,  и   все   мы  рады! - она  при-
нялась  обнимать  и  целовать  Татьяну.
В  правлении  колхоза  собрались  односельчане.  Позд-
равлениям,   казалось,   не   будет   конца.   А  она  стояла,  смущён-
ная  вниманием,  взволнованная  и  счастливая.
                -  Спасибо  тебе,  Татьяна  Васильевна,  за   всё,  что  ты 
сделала, - сказал   председатель  колхоза.  -  За  труд,   за   любовь
к  делу,  к  родной  земле.  А  слава  твоя - и  наша  слава.
Ей  нечасто  приходилось  выступать. А тут  ещё  и  вол-
нение.
                -  Вам,  люди,  спасибо. - сказала.
Она   вступила   в   партию.   Её  избрали   членом  парт-
кома  колхоза.  Дали  участок  работы:  общественное   животновод-
ство.  На    молочно - товарной   ферме   дела   шли  хорошо,  а   на
свиноводческой …
Свиноферма - фабрика  мяса  в колхозе.Тысячу  шесть-
сот   центнеров  свинины  может  дать  она   в  год.  Может,  при  ус-
ловии,  если  правильно  организовать  труд.   А  заведующий  смот-
рел  на  организацию   труда  сквозь  пальцы:   нет   распределения
животных  по  группам,  их  никто  не   взвешивает,  о  рационе  ник-
то  и  понятия  не   имеет,  кормят  свиней  по  принципу  "кто  сколь-
ко   даст".   Когда   начинается   опорос,  заведующего   на    ферме
днём  с  огнём  не  найдёшь.  Другие  дела  есть…  Личные.
                -  Нельзя   ему   доверять   ферму, - решили  в  парткоме.
                -  А  кому?  -  встал  вопрос.
Поднялся  секретарь  парткома:
                -  Татьяна   Васильевна,   а  если   Вам  дать   партийное
поручение?
Она  не  спешила  с  ответом - вопрос  серьёзный.
                -  А  люди  не  скажут - сама  добивалась?
                -  Не  скажут:  Вас  хорошо  знают.
                - С  грамотой  не  густо.
                -  Дадим  учётчицу.
                -  Ну,  если  это  -  партийное  поручение,  согласна.
Татьяну  Васильевну   Гутрину  утвердили  заведующей.
Она  пришла  на  ферму.  Собрала  свинарок.
                -  Как  будем  работать?
                -  По  группам   распределить   надо,  Татьяна   Васильев-
на.
                -  Правильно,  Анна   Павловна, -  поддержала    Гутрина, -
сегодня  же  сделаем.
                -  За  опорос  не  платят.
                -  Разберёмся,  Анастасия  Николаевна,  -  сказала   заве-
дующая. -  Добьёмся:  что  заработали - получите.
                -  А  как   со  взвешиванием?
                -  Весы  привезём - я  уже  договорилась  с  завхозом.
Говорили  обо  всём,  что  наболело.   А   когда  иссякли 
вопросы,   наметили,   с   чего   начинать.  Ясно  и   конкретно,  чтоб
каждая  знала,  за  что  работает.
                -  Вот  это -  разговор,  не  то,  что  раньше,  - одобритель-
но  заговорили  свинарки. -  Ну,  что - расходимся?
                -  Пора  -  Гутрина   хитро  сощурилась - А  знаете -  куда?
                -  Куда?
                -  Лопухи   рубить,   а   то   зарастаем,   ферму  не  видно.
Ей  ответили  дружным  хохотом.
                -  А  потом  помалярничаем  в  нашей  конторке,- добави-
ла  она, - а  то  ведь  заходить  неохота.
Когда   Татьяна   Васильевна  возвращалась  с  фермы,
в  открытые   окна   домов   лился   августовский  вечер.  И  она  за-
смотрелась  на  багряный  закат, на  лес, до  верхушек  пропахший 
грибами,   с  негромким   чириканьем   птиц,  дремотным   шёпотом 
листвы,   пошла   по   берегу  речки.   И  почувствовала  себя  легко
и  свободно.  Потому,  что  это  её  лес  на  пригорке,  её  речка,  её 
земля.
И  потому,  что   рядом   люди:  старательные, отзывчи-
вые,  честные,   с   душой,  открытой   для  добра.  Без  них,  живых
корней  Земли,  она  не  представляет  себе  жизни.


Очерк  опубликован  в  сборнике  "Труд  людей  славит",
выпущенном  Мордовским  книжным  издательством
г.  Саранск,  1969  год