Волчьи следы

По мотивам рассказов Джона Мьюра

1
Он в череде рождений оказался крайним,
Он туго дался, в предрассветный час.
И опалившись, матери дыханьем
Он начал жить, дыханием разродясь.

Волчица- мать глядела не мигая
На бойкий  ком, стремящейся к сосцам….
«Последний – будет первым -  вдруг сказала-
Вот этот, чую, будет вожаком»… 

Средь папоротников, можевел,  столпов секвойи,
Средь троп оленьих и енотьих нор
Он  жадно рос, врастая в эти  долы
Он  быстро креп красою   этих гор.

И в играх стаи, он являл задатки
Тяжелой хватки,   страшного броска.
В  седьмое лето,   сквозь  горнило  схватки
Он  занял прочно место вожака.

И это место он имел по праву
Отвагою   и силой это доказав:
Легко отваживал   и  одинокого гуляку,
И распри стаи грозно присекал.

И в битве кланов он  ретиво
Вел в бой свой род  за  святость их границ.
И в  час великий,  в  день бизоньего разлива
Умел без промаха облаву завершить.   

И вот казалось: род достиг вершины,
Казалось, жизнь вошла в границы полноты:
Обильно лес одаривал дичиной
Сосцы волчиц болели от молочной густоты.

Но вот однажды, он учуял запах
Котлов не здешних, душный дух овцы.
Дня через два вся стая вдруг    узнала -
Капканы появились у тропы.

В один из них попал еще мальчонка-
Волчонок,  что рожден, был в том году…
Его линявая шкуренка
Флажком – угрозой   теребилась на   суку.

2
И разрасталась вширь, и вдаль стремнина
Людской реки, бегущей  в этот  край.
Несущий едкий вкус порохового дыма
И рабский песий лай.

И жадность  духа вновь пришедших,
Их радость смерти ради удальства.
Заставили  весь лес усвоить в   совершенстве
Язык ружья и топора.

Однажды утром, на рассвете
Дозорный от волненья весь дрожа.
Шепнул, что в лес вошла большая свара,
Охотник белый их ведет сюда!

Вожак сказал: «Волчицам в горы со щенками!»,
Сам с тройкой волков ринулся на лай.
И увадя ищеек от остстака стаи
Он вышел на людей -  раздался клич: «Стреляй!» 

И вот оно! – Все его войско пало…
Но он  израненный  едва ушел в  индейский лес.
И у ручья,  лизнув воды, его почти  не стало
Он был готов, но  смерть его не оказалось здесь.

3
И вдруг, откуда ни возьмись, наверно с неба
Над ним склонился старый темный    человек.
Он мягкими руками щупал  его тело,
Вожак как  очарованный  и дернуться не смел.

Тот что-то  тихо пел, глаза его искрились
Не то слезой, не то магическим теплом.
И как- то странно скоро сумерки сгустились.
Шаман белел во тьме седым пером…




Потом: раздался бубен, появились люди
Костра взвихрились языки…
Старик, тот самый,  оказался первым в круге,
Все, убыстряя за кругом круги.

Но вот он опустился медленно и странно перед волком
Набрав из трубки длинной  горький ароматный дым
Внезапно дунул в морду и  сказал  негромко:
«Вставай!  Я  буду именем твоим»!

И духи леса, души предков с ними
Собрались  на невидимый совет,
И прорекли: «Мы сердце сердцем заменили,
Но с первой  случкой выйдет человек»….

Старик ушел, исчезнув в тьме лесистой,
И никогда уже  он больше не пришел.
Но после ночи той вожак - как заново родился-
болезнь от ран прошла сама собой.

4
Дымилась даль до небосклона.
Садилось солнце за горой.
Для смерти начиналась охота
…Он мягко тронулся пастушечьей тропой.

Одним оставшись, как тогда  последним
Он стал кошмаром пастухов - крестьян.
И словно на спор резал скот у самой фермы,
Рождая страх  в   сердцах  селян.

В нем твердо сжились  месть и голод
инстинкт и  радость убивать…
И  в этих чувствах  волк до  жути   стал похожим
на тех пришельцев, кто желала его  догнать.

Он уходил от верного  убийства
Как будто был способен исчезать.
И часто видели следы индейской мокасины
Во следе волчьих пят….

И думали: должно быть в  этом волке
Душа шамана тайно прижилась -
Не брал его  ни винт винчестерской винтовки,
Ни хитрого капкана злая пасть.

И нюх собак  был слаб распутать узел
Его следов насмешливую вязь…
За ночью ночь он резал до бессониц уши
Своим вытьем, победами кичась.

Но вот однажды одинокий след убийцы
След молодой волчицы пересек.
И стало ясно: старый волк отчаянно влюбился
И чуять западню, как встарь уже не мог.

Лес зеленел, а сердце ныло сладкой болью.
Линяли шкура и душа.
И с старой шерстью  отлетал на волю
Из волка дух Орла….

И вновь на тропах спрятались капканы
Приманкой жирной ослепляя взор…
И рано утром эти волчьи ямы
Добыли, наконец,  охотникам улов…

Он видел, как  она глядела  дико в чащу,
Он слышал сердце бешеную дрожь…
Он  словно сам узнал  жестокость адской снасти,
Рассекшей сухожилья ее бессильных  ног…

Он видел выросшие тени,
Табачный дым и  возбужденный разговор
И то, как тьма холодная из дульной щели
Вдруг разродилась  огненным хлопком….

Как человек пощупав сапогом волчицу
Взвалил ее на круп коня.
И озираясь по округе
Тревожно дернул удела.

Он брел за нею, очумев от взрыва.
В ушах стоял предсмертный всхлип и звон.
И к ранчо, подойдя  вплотную и  открыто,
Он замер, вперив око в дом.

А ночью запрокинув  свою морду в  небо
Он  в мощь всей глотки  страшно заревел.
И Мать-луна от воя этого белела!
И лес–Отец от рева этого темнел!

…Но вот он смолк. И замерло мгновенье.
И вместе с ним весь  мир напряг свой слух.
Ответа не было… Он, тяжело согнул колени,
на лапы уронив массивность своих скул.

И только ноздри горячо и мерно шевелились
а желтый взгляд глядел куда-то   в ночь и  даль.
И в этом взгляде воедино странно слились
и боль звериная и  смертная печаль.

А утром  он попал во все  капканы,
Совсем не рвясь из них, отнюдь…
На то, как люди с  осторожностью друг друга поздравляли
не разу он не захотел взглянуть.

5
Не то из гордости, не то из уваженья
Перед врагом, который так  умел разить
Охотник не убил его, не слушая прошенья,
Но, привезя, домой, он стал его лечить.

И посадя на цепь, кормил его отменно,
Но тот не ел и взглядом был далек.
Не рвался и не выл, и вопреки леченью
внезапно умер как обычный серый  волк….