А я надеялся на чудо

   Воистину – смерть и открывает глаза. Конечно, – отдаляясь, многое увидится лучше. Однако то, что передо мной поэт, а не просто хороший парень Сергей Бабкин, я разглядел ещё тогда, в юности.


И пусть не очень я везучий,
Но избежать немалых бед
Мне помогал чудесный случай,
Хотя чудес на свете нет.


   На самом деле – он часто попадал в разные переделки. И чудесные случаи были. Но, конечно, часто в роли такого случая выступал кто-нибудь из хороших людей. Хотя: хорошие люди – разве это не чудо?..
       И уже тогда было понятно, что поэт и его лирический герой очень близки.

Как некую подспудную опасность,
С годами стал всё явственней в себе
Осознавать глухую безучастность
К перипетиям в собственной судьбе.
 
   И тут удивляться было нечему:  ведь эта  чуть ли не тождественность поэта и его героя – в традиции русской литературы. Да и эта «глухая безучастность» - тоже. Заострил  я на этом внимание лишь потому, что сегодня исповедальная лирика чуть ли не осуждается. Договорились уже до того, что, мол, и Достоевский мог бы написать свои великие романы, равнодушно поглядывая в окно, страдать, мол, ему было необязательно… Видимо, не зря этих господ заподозрили в том, что у них селезёнка вместо сердца.
   А я открываю книгу «Подземный переход», выпущенную в 1994 году и ещё раз открываю для себя, что дружил, бранился, спорил, бродил, грелся у костра, удил рыбу, восхищался нашими чащами и перелесками, добрым словом поминал добрые времена, а недобрые –
поминал лихом вместе с замечательным, русским до мозга костей поэтом Сергеем Бабкиным:

В горести и радости
Русская душа
Не хандрой, не праздностью –
Песней хороша.

То орлом, то решкою –
Песня песне рознь:
Семь споём с усмешкою,
А одну всерьёз.

   Но у поэта всё всерьёз, и даже то, что – с улыбкою, и уж тем более то, что – «с усмешкою». Ведь настоящие поэты освещают время, в котором живут; остальные – лишь сами себя, подобно уличным фонарям, густо облепленным роем снега…Всё всерьёз! И наш поэт это понял раньше многих: он понял, что страницы – те же поля сражений, на которых идут бои за Русь: ведь если не будет Руси – не будет русского языка, не будет русской литературы. И тогда-то победители спокойно перепишут всю историю, окончательно задурив и затуманив мозги остальным. 
   Не случайно  в книге «Сыновний поклон», увидевшей свет в 2000 году, центральное место занимает стихотворение «Четвёртое поле»:

Не отсеяна полова,
Душит доброе зерно…
Где ж ты поле Куликово,
Где же ты Бородино?!

Нам бы впредь пред сатаною
В страхе шапок не ломать,
Но отеческой бронёю,
Как под Прохоровкой, встать.

О, поля, поля родные,
Где трикраты бито зло!..
Поле ратное отныне
В наших душах пролегло.

   Так оно и есть. Правда, слово «отныне» здесь не совсем точное. Бои за души людей ведутся с незапамятных пор…Вот пишу и понимаю, что вступаю в этот совершенно ненужный спор лишь потому, что Сергей для меня не умер, он остаётся моим другом, собеседником. Ведь он почти всегда отдавал мне свои стихи: «Посмотри свежим глазом… Поправь, если что». На протяжении двадцати лет я был первым слушателем и читателем многих его стихотворений. Впрочем, так же как он – моих…
   А встретились мы в декабре 84 года – на литературном семинаре. Нас тогда основательно потрепали и мы, распалённые и взъерепененные, не веря, в общем-то, как я теперь понимаю, убедительной критике столичных и местных руководителей семинара, считая их доводы и советы придирками и даже ахинеей, пошли в общежитие сельхозинститута, где я тогда «ошивался», то есть – проживал нелегально, запить вином наши обиды и горечь. Уже через несколько минут нас окружили мои одногруппники, потом – однокурсники, потом…В общем – поминки превратились в праздник. Мы попеременно читали стихи, большей частью, конечно, о любви. Публика была более чем благодарной и благосклонной. Ведь все мы были молоды и влюблены…Лишь поздней ночью разбрелись наши слушатели. Но мы с моим новым товарищем угомониться никак не могли: всё говорили и говорили – о жизни, о любимых поэтах, об их волшебных творениях. А чуть попозже – ближе к утру – по дороге к его дому мы уже признали и друг друга поэтами…
   Попрощались. Но уже чуть ли не на другой день Сергей пришёл снова. И снова – праздник! В общем – учиться стало некогда. Однажды посреди такого праздника мы решили, что пора «покорять» Москву. Так как у меня в общежитии отпечатанных стихов не оказалось, а медлить почему-то нам было ну никак нельзя, Сергей сбегал за папкой своих стихотворений,
отпечатанных в трёх экземплярах – к прошедшему семинару. Пересортировав их, мы укатили в столицу. Москва встретила нас очень холодно: морозом и ветром, словно пытаясь  остудить наше рвение И у неё это, хоть и отчасти, но получилось. Чтоб как-то убить время (ведь «Курский соловей» и прибывал, и прибывает рано) мы отправились в Сандуны. Там, в парилке, и улетучился последний хмель, а вместе с ним и почти весь наш пыл. Особенно мы перетрусили непосредственно перед дверьми редакции журнала. Сергей совсем остолбенел: «деревянными» руками он отдал мне свою папку и я, как во сне, поднялся по лестнице. Вспоминаю: футболят меня из одного кабинета в другой; наконец-то, я попадаю «куда надо»; объясняю, что меня привело. Стихи бегло прочитывают и сумрачным взглядом дают понять: пора, мол, и честь знать – пора, мол, отчаливать…
               Какое-то время Сергей жил в ожидании вестей из Москвы, но дождался их нескоро, да и вести были не утешительны. Хотя расстроили они почему-то больше меня, чем его. Да и мелочи эти не могли нам помешать петь, сочинять, мечтать – в том числе и о славе…
   Со славой, правда, не вышло. Да и болели мы, признаться, этой болезнью недолго. Эта юношеская болезнь прошла вместе с юностью. И – Слава Богу! Но тяга к стихотворчеству  осталась.

В доме только стены, стены,
На стенах лишь только тени –
Притаились в тишине.
Как они войти сумели
В замурованные двери
Эти тени на стене?

   Читаешь – и вдруг понимаешь: душа-то существует! Это она откликается на грусть и радость, на шорох прошлогодних листьев, на мирный костёр рябины, на зов дорог, на тихий шелест густой черёмухи тумана – на всё то, что таится, не таясь, во всём. Ухо так слышать не умеет. Читаешь – и душа, подобно журавлю, который устал зимовать у чужих озёр, откликается на клич улетающей на родину стаи, и, тоскуя по родимым болотцам, тоже поднимается и летит. Стая, увеличиваясь, курлычет ещё громче и новые скитальцы, откликаясь, пополняют этот журавлиный клин. И опять удивляешься: как так получается, что обычные слова, напоминающие хаос, вдруг, каким-то образом кем-то упорядоченные, становятся зримыми, вдруг – оживают и живут! И помогают жить.

Первых звёзд лучезарная просинь.
Рыжий сноп восходящей луны.
Свежий ветер из рощи доносит
Волны спелой сырой тишины…

Чем могу я под небом высоким
Звёзд глубинных приветить лучи –
Словом, песней ли, вздохом глубоким
Иль горячим молчаньем в ночи?..

   Просто и хорошо! Светлая печаль поэта! Это она оживляет в памяти слова Пришвина: когда-то он хотел, как символисты «…писать изысканными фразами, готовить их, запоминать…И сам не знаю, как это Бог спас меня от такой беды!». Спас Он и Сергея Бабкина:

Спят в садке окуньки беспробудно –
Буду в полдень уху сочинять.
А стихи сами явятся, будто
Отблеск солнца на водную гладь.

   Вот он – источник вдохновения: родное предстепье, речки Тускарь и Сейм, пруды и поля, и, конечно, судьба горячо любимой России, которая, согласно Бердяеву: «…бесконечно дороже судьбы классов и партий, доктрин и учений». Стихи Бабкина и есть – сыновний поклон Родине, это думы о нескладной её жизни…
   Вспоминаю далёкую весну. Мы идём по лугу. Земля в лёгком платьице тумана. Запахи –
 пьянят! Мы разговорились и сошлись во мнении, что эти люди – так называемые люди мира – похоже, хворают: они слепы сердцем и глухи душой. Только этим можно объяснить то, что они (с их слов) любят одинаково всю землю, любой уголок нашей круглой планеты. Но, к сожалению, некоторые идут ещё дальше: они умудряются превозносить и любить чужие страны так, что начинаешь задаваться вопросами: по-людски ли это? Почему они имеют больше доступа ко всяким трибунам и микрофонам? Осталось ли в их сердцах хоть мало-малешки места для зарождения любви к России? А разве родная  земля перед кем-то в чём-то виновата? Ведь всё и творят, и вытворяют люди. В моём понимании модель здорового общества проста: общество должно состоять из счастливых людей. А люди счастливы, когда они – здоровые, занятые любимым делом, делом, которое их и кормит, и поит, и одевает, и помогает увидеть мир… – живут в могучей стране. Мы сегодня живём – в другой. И это, конечно, главная причина тоски:

О, как бедной душе неуютно и сиро!
Изгаляется власть – сатанинская рать.
Сколько ж можно взирать на безумие мира
И угрюмо безумство своё сознавать?!
Но безумство ль? А что же? Коли ты на закланье,
Словно агнец смиренный, плетёшься – и свист,
Улюлюканья в спину тебе на прощанье
Посылают и бард, и хохмач-пародист…

  Поэту неуютно в родном краю: ведь всё, что он любит, прибирается к чужим рукам; он понимает: сегодня, может быть, опасней и преступней, чем вчера, быть слабыми.  Но всё же не любить Отчий край он не может, и эта любовь проходит светлыми лучами сквозь всё его творчество.
   А правда: не пора ли одуматься? В первую очередь – нам самим. Но и вы – мировые клопы – поэкономней с русской кровушкой! Не станет нас – не станет вас: наше дальнейшее ослабление окончательно округлит глаза нашим соседям, их взоры заискрятся и разгорятся, а наш мир – и огнеопасен, и взрывоопасен. Этих искр может хватить для «мирового пожара» и взрыва…Вряд ли кто-то может остаться в стороне. И вряд ли кто-то сможет уцелеть... Есть другой вариант развития событий, который, впрочем, как тот хрен, что не слаще редьки: вряд ли кто-то выгадает если современные варвары захватят «Третий Рим», ведь на их покладистость рассчитывать будет по меньшей мере наивно… Америка, не наживай себе врага. Россия, особенно – сильная, не склонна к вражде: ей ничего не нужно, у неё всё есть.
   Извиняюсь, читатель, что говорю о политике прямым газетным текстом, да ещё – в предисловии к поэтическому сборнику.  Но чтобы обо всём прочесть на языке поэзии, чтобы открыть ещё один поэтический мир, достаточно открыть книги Сергея Бабкина – поэта, который своим умом и сердцем давным-давно понял, что и какие-то протесты, и манифесты должны быть литературно талантливыми, не лобовыми, что иначе они не достигнут сердца и ума читателя и не приведут его в стан Правды. А приведут лишь к раздражению…
   «Встреча после прощания» - третья книга Сергея Бабкина. Он мечтал и думал о ней. Естественно, он составил бы её по-другому. И уж, конечно, называлась бы она иначе. Но мы неплохо знали друг друга. Ему я посвятил больше всего стихотворений. А когда встречаю в его стихах обращение «друг», мне хочется думать и верить, что в каких-то из них он обращается ко мне.

Такая жизнь у нас с тобой:
Хоть песни пой,
Хоть волком вой –
Без смысла всё, без толка –
Услышать людям не дано.
Поём и воем всё равно
И соловьём,
И волком.
      
   Поэтому я взял на себя смелость быть редактором этой книги. Я составлял её, как составлял бы – свою…
   Сергей Бабкин... Перечитывая его стихи, я слышал знакомый голос, я видел перед собой моего товарища – чуть растерянного, как бы заблудившегося в прошлом столетии. Но никакой тропинки, которая могла бы привести его в этот век, где «стали люди на песни скупей, стали рощи и долы печальней» он, по-моему, и не искал...
      Помню: узнав о том, что я моложе его на «целых» полгода, он почему-то очень расстроился. И потом – нет-нет да  заводил об этом речь с какой-то непонятной мне досадой.      
      А вчера – я стал старше Сергея Бабкина и мне тоже сделалось очень печально…

 Сергей любил побыть «вдали от шума городского», сбежать из плена железобетона – в луга, в рощи, в далёкие, почти безлюдные, сёла – порыбачить. И вот ушёл. – Насовсем. И – как настоящий большой поэт – время своего ухода он угадал.

Сирень…
Когда мне умерать
Наступит час – вы принесите
Сирени ветку, на кровать
У изголовья положите…

   Так мы и сделали. А похоронить его нам удалось на самом видном месте – рядом с церковью, что на Северном кладбище.
   «А я надеялся на чудо, хотя чудес на свете нет», – однажды выпалил Сергей Бабкин. Но, оказалось, – они существуют. Одно из чудес – это чудесные стихи, которые спокойно могут преодолеть забвение. Да:: «Великих список невелик». Но разве можно не согласиться и с тем, что таланту не тесно в русской литературе – «каждому находится своё единственное место. И – навсегда».

К нерадостным кладбищенским цветам
Прислушался – мне их слова понятны:
«Отправятся живые в путь обратный,
Но смерть идёт за каждым по пятам».

Цветы, цветы. Вы правы: смерть сильна!
Но неужели?.. Нет! Не верю в это!
Нет, смертью не закончится она –
Жизнь русского мятежного поэта!