Сижу, трясусь...

Сижу, трясусь в зажимах крепких стен,
в рукав ночной смирительной рубашки
попасть пытаюсь, но одни промашки.
На четвереньках сломанная тень
ползёт к двери, ругаясь в темноте,
и в голове слетаются букашки.
Наматываю сопли на кулак,
с секундной стрелки вешаюсь настырно,
пью чашками настоянный пустырник
на спирте и несчастье бедолаг.
Пишу без остановок, и с бумаг
тоска глядит ехидно и волдырно.
Считаю, сколько лифт не дошагал
до моего унылого жилища,
и верю – будет день, и будет пища,
но к каждому приставлен свой шакал.
Никто меня ещё не поджигал,
но оглянись – и всюду пепелище…
Куда пойти, кому себя вручить
крестом, клеймом, подарком или кубком?
Густую грязь собрать и вымыть губкой,
перетянуть венозные ручьи,
остаться жить без видимых причин
и выкурить с тобой большую трубку
за мир и нас – забитых без гвоздей,
за всякого, кто хлипко сброшюрован,
и запастись прослойкой жирового
спокойствия на зиму, и в хвосте
плестись в горячих сводках новостей –
больными насмерть в поисках живого.
И вот, когда любви последний метр
продам за рифму демону седому,
он даст огонь и спичку от Содома…
Не упусти единственный момент –
спасти досрочно в россыпи примет,
под простынёй со мной забейся дома.
И, высекая слёзы, кровь и пот,
не умолкай – люби на всех истошных
и тихих языках, какими можно
мне объяснить, что я живая под
защитным слоем, тем, что отпадёт.
Я выживу, я – бабочка подкожно...
(25.10.11.)