Невидимые Поющие Чаши

В этой дороге теряли всё, что было и будет,
Чего никогда не случится.
В этих краях крошились камни-сердца,
Срываясь с вершин, которым негде укрыться.
В этих приливах всегда было море сетей
Хладнокровною вереницей,
Это кольцо горизонта могло увести совсем,
Но только памяткой треснуло
На ноге нелетающей птицы.

Это небо всегда менялось -
Потому никогда никому не божилось,
Но оно осталось лазурным,
Ибо выше обиды милость.
И тысячи лет оно смотрит на мир в медитативном трансе,
А ты...
Сумел бы так высоко,
И таким же лазурным остаться?

Помнишь.
Было время, и ты был очарован грудным молоком тайностей,
Был прибитым в потерянности,
И привязанным к слабостям
Уверенностью, что умеешь летать выше хлеба,
не выученной и забытой опасности,
но не дальше собственной боли в том,
Что дано для радости.

Но так много времени до сострадания,
Тысячи жизней ...
И еще больше умственной отсталости,
Бамбуковых ростков - сомкнутых пальцев в прошениях о здравости,
не полученных писем от причины и следствия...
Хотя бы в краткости,
Вытаптывания к себе самому жалости,
Настоек и эликсиров из следов животных и песен акына.
Но это ты сам давал всем надеждам одно и то же имя,
Не веря,
Что их как планет, нет давно и в помине.
Они были так высоко, не разберешь и поныне…
Но запали провалами
Под ребрами жесткости выстоянной скуластости…
Они развязали руки,
И сказали что ты - это я.
И нет… это не странности.

И сердце твое все чаще и чаще торопится, и пропускает сильную долю.
Никто ни в чем не неволит,
Покуда внезапно ты не проснешься безглазым, глухим и немым незнакомцем,
Поющим всем,
Поющим собой,
Но чужими пальцами,
Что выбрал ты сам когда-то в заветности
Не столь драгоценных внутренних чаш.
И в этой бедности
Оставил тебя твой докучный мираж.
И в щедрости этой
Ты ближе всего к цели и месту:
К смирению и насилию божественной песни.
К тому, что всё здесь не вечно,
и сам ты смертен.
И все что нужно -
Быть невидимым
В этом лазурном цвете…