На выбеленном нежностью холсте

Напрашивался  вывод, раз  она  иронией  налево  и  направо,
Не  стоит  горевать  мне  братцы, право,
Она  себе  весёлая  нужна.
Весну  досрочно  выплеснув  из  сердца,
Сумеет  ли  до  финиша  дойти?
Кто  может  знать  превратности  пути?
Кому  засовы  не  нужны  и  дверцы?
Понять  хотел, но  весела  она!
А  я  привык, что  грусть  её  обитель.
Ей  меланхолия  давно  должна
Сто  дней  печали  в  год, мой  дух  сказитель
Её  тоски, сомнений  и  забот.
Не  женщина, не  фея, не  колдунья,
Не  пламя  солнца  в  чреве  сефирот,
Не  лёд  отчаянья  и  бред  безумья.
Всё  это  не  она, а  кто  ж  тогда?
Кого  любил  я  преданно  и  нежно?
В  кого  струила  хладная  звезда
Последнюю  щемящую  надежду?
В  мой  призрак, в  мой  отчаянный  фантом,
Пошедший  по  рукам  окровавлЕнным,
По  теням, гобеленам  белопенным
Закатных  волн, теперь  стою  на  том,
Что  призраки  меня  и  я..., как  больно!
Рассеивает  время  узы, свет,
Тебя  со  мною  не  было  и  нет,
Одна  ирония  и  блеф, с  меня  довольно!
Я  по  песчинке  образ  твой  растил,
Пока  в  груди  барханы  не  надуло.
И  вот, разбитый, выбившись  из  сил,
Влачусь  гюрзой  отстрелянной  из  дула,
Расплавленного  забытьём  зрачка,
В  котором  чертенята  варят  зелье.
В  полуденных  стенаниях  сверчка
Я  чую  ночи  горькое  похмелье.
Сорвёшься  вязкой  каплей  с  губ  сухих
Кошмаром  беспредельщика - заката,
Рубиновой  слезой  застынет  стих
В  ладони  прорастёт  сквозь  бинт  и  вату.
Висеть  обоим  нам  на  пустоте
Крестообразной  онемевшей  ночи,
На  выбеленном  нежностью  холсте
Распятых  рисовать  никто  не  хочет.




17. 10. 2011