Баллада о женщинах-врачах и тайной женской мести

В больничной палате тринадцатой
С оконцами в утро Москвы,
На тумбочке с книгою глянцевой
В кусочках еврейской халвы

Лежала таблетка зелёная
И доктор Раиса Жигло
Смотрела очами влюблённая
В больничное чьё-то ебло.

- И что я такая влюблённая
Во весь ваш спесивевший нрав?
С корявою миной холеною,
Ручонкою ручку прижав,

Смотрело небритое личико,
Известное кучей удач -
Рудольф Калупаевич Лычиков -
Матёрый актёр и циркач.

Зимою катаясь на саночках
И тупо играясь в снежки,
Подружка Рудольфа - Оксаночка
Скатилась на лёд за флажки.

К Оксане, метнувшись отчаянно,
Пытаясь бороться с волной,
Рудольф наебнулся нечаянно,
Свалившись с небес головой.

Медчасть, констатировав вывихи
Рудольфа и Ксюхину смерть,
Направила Рудика в клинику
Ушибы рентгеном смотреть.

Но доктор из клиники Сербского
Раиса Эрзингер Жигло,
Без всякого довода веского
Сказала, что «Рудик - «того»

- Стишки я пишу и изящные.
Хоть это, простите, пустяк,
Зато я – циркач, как Запашные!
И Рая сказала: Нищтяк!

И, взяв в наблюдение оного
Под строгий контроль головы,
Три кубика морфия сонного
Вколола со страстью вдовы.

И долго смотрела на Рудика,
Что мужа покойного ей,
Писателя Генриха Чудика,
Напомнил башкою своей.

Тугие следы от контузии,
Удары былые лапты,
Височные вены кургузые,
Затылка родные черты,

Проплешины в области черепа...
Глазёнки очками прикрыв
И в образе сивого мерина
Рудольф изрыгал позитив.

Под строгой диетою морфия,
С микстурами три раза в день,
В седьмую палату Рудольфио
Вошёл, как здоровый олень.

Под нежным присмотром Раисиным,
С тяжёлою женской рукой,
Которой немало изрезано
Голов из палаты седьмой,

Рудольф, как циркач и не думал, что
Ему под присмотром врача
Придётся под морфостью чудною
Изящные рифмы качать.

Под натиском мыслей о скальпеле
И тенью больничных огней,
В палате Рудольфа все запили.
Не пил лишь писатель еврей.

Немало он слышал сложения
Изящных и пышных словес,
Но тут испытал унижение,
Замолк и в бутылку полез.

И как-то в последствии этого
От едких распитий и ор,
Сторонник Тенгиза Айтматова
И вовсе усупил свой взор.

Рудольф, вызывая влечение
У Раечке плешью своей,
Испытывал грыжи мучение
От колких врачебных речей.

И тихо, не смея и дёргаться
Из нежных объятий врача,
Рудольфио крышею ёбнулся,
Ночами в окно хохоча.

И вот, в один день в санатории
Возникли с гастролью для всех;
«Циркач-акробат - Тофик Гурия,
Улыбки и Тофика смех!»

И чёс бы прошёл незамечено,
Рудольфио если б больной
Не смог удивиться бы встреченным
Коллегой из трупы былой.

Присев на колени Рудольфио
Поник пред коллегой вконец,
Промявлив под тугою морфея:
- Мне, Тофик, походу ****ец!

Врачебною думою дерзкою
Раиса Эрзингер Жигло
В сенях под гардиною Сербского
Уже понимала о том,

Что встретив больного Рудольфио
И Гурия Тофик циркач
Окажется если не в морге, то
В палате, ****ешь где и плачь,

Стихи где безумного Рудика,
Что мужа покойного ей
Писателя Генриха Чудика
Проплешью напомнил своей.

Найдётся тут место и Тофику,
И многим мужчинам иным,
Которым на жён своих по фигу,
Как впрочем на дам, и ****ин.

Ведь женские чары ажурные
Весьма изощрённы собой,
А дамские мысли амурные
Враждебны и злобны порой.

И даже врачебные таинства,
Покорные пылким мадам,
Несут для мужчин надругательство
За всех опороченных дам.

И коли в свой адрес нечаянно,
Мой верный читающий друг,
От дамы поймаешь внимание;
Бежать уже поздно, ты - труп.




Бланкъ