Поэты стояли - подборка

ДОБУДУ

Надменная скука в осеннем
безлунном пространстве плывёт.
Навстречу понуро Есенин
со строчкой унынья бредёт...
Веселье осталось за кадром
в оседлости с подлостью лис,
добуду козырную карту.
Слова по строкам разбрелись,
а карты упали на скуку,
послышалось пенье ручья.
По чистому ясному звуку
узнал я в лесу соловья.


В  НЕУЮТЕ  КАБАКА

На туманном перекрестке
дым отечества чадит,
чёрной стелется берестой,
поднимая грусть на щит
с окровавленной зарею,
словно в поле сена клок.
Я свою печаль зарою,
грусть закрою на замок,
и пойду гулять по Свету,
улыбаясь, хохоча:
над собой и над Поэтом,
у которого свеча
догорает в день веселья
на окне красивых дней.
Видно снова я с похмелья
не поил своих коней,
рассупонив междометья,
ухожу за поворот,
где уснули лихолетья,
где счастливым был народ
от сознания в недолгом
неуюте кабака,
где вино, как будто Волга
разливала нам рука
повелителя свободы
с многоточиями в ряд,
где текли года, как воды,
выходили на парад
танки, пушки и ракеты
содрогалась площадь вся,
прославлявшие Поэты,
знамя Ленина неся,
утверждали: – Зло приятно,
а жестокость, та вдвойне.
Жили весело, понятно,
вновь живём мы на войне.


НЕ  СТЫКУЕТСЯ

А вы знаете, ребята,
а вы знаете, друзья,
что живём мы не богато,
нам богато жить нельзя,
потому что стих с богатством
не стыкуется, Поэт
ожиревший – он подвластен
и ему свободы нет.


ПОМНИТЬ  БУДЕТ

1.
"Пиши не безделушки,
а стихи на Новый Год. –
мне заметил как-то Пушкин, –
И тогда тебя народ
не забудет, помнить будет,
станет часто вспоминать,
и из всех серьёзных студий
о тебе начнёт вещать".

2.
Возражать я гению не стану.
Пусть всё будет так, как он сказал.
Буду красоваться по экранам,
не покину, люди, я вокзал,
от которого ушёл мой поезд
в кругосветный радостный круиз.
Первосортная повсюду, то есть,
неиспорченная вьётся жизнь.


ОГРАБИЛ

Монархия пала, Россия
скукожилась тут же в Союз.
Войну проиграл он красиво.
Забыли печальную Русь.

Ограбил великий нас Ленин,
нас Сталин загнал в лагеря,
Хрущев кукурузу всё сеял,
а Брежнев гундел из Кремля,
Андропов, Черненко болели,
лежали в постели пластом.
Потом с Горбачевым балдели
и рушили собственный дом.
Нас Ельцин повёл через танки
в расстрелы Чечни, на базар.
Нас Путин зачистил в подлянке,
замочит кричит кирасир.


НА  ПОРОГЕ

Б. Братов стоял в отдаленье
и тихо мурлыкал под нос:
"Конечно, Сорока явленье,
конечно, Сорока прохвост".
А. Пушкин спросил у Бориса:
"Чего ты мурлычешь под нос?"
"Сорока не может без риска,
но всё-таки где-то прохвост..."
"Да что вы, Борис, обалдели?
Прохвост это ваш ****ДоС.
Сорока плутает в неделе,
но вы не услышите SOS.
Сергей выгребает на стрежень
Поэзии в лодке стиха.
В стихах он всегда безмятежен,
а в жизни мятежен, как я!"

Борис возражать постеснялся,
пред классиком сник он слегка,
на цыпочки всё ж приподнялся –
руки прикоснулась рука...
И крепким пожатием Пушкин
Борису дал всё же понять:
играться с Сорокой в игрушки
нельзя. У него не отнять
строптивости в сложностях жизни
стремительно-летной судьбы.
Не надо смотреть с укоризной
на легкую поступь ходьбы
по склонам, по склокам, наветам
в проклятьях, в презреньях толпы.
Под силу такое Поэтам,
которые словом новы
посеянным в поле тревоги
в весёлом безумье строки,
стоящему в рост на пороге
открытия горной реки,
бросающей строфы на камни
бессмысленной в сути возни.
Чуть слышно вновь скрипнули ставни...
и... снова не видно ни зги.

И вдруг появился Гундарин
и Лушников с кошкой в руках,
играла она на гитаре,
отплясывал Пушкин гопак.
Сорока серьёзнее Будды
глядел в небеса без звезды...
Над ним хохотали все люди
и даже смеялись дожди.
Гундарин ударил по струнам,
Андрей замяукал котом,
А. Пушкин над ними подтрунил,
Сорока ввернулся винтом
в пространство забытого века
и лысиной мокрой сверкнул.
Ударилась мошка о веко,
во тьму утонул Барнаул:
исчезли дома, рестораны,
Поэты стояли в тиши,
и только светились экраны,
в них хлюпала ночь в камыши.