костры

пустырник не поможет. а утро уже близко,
луна мерцает в небе - как мелочью слепой.
"за что?" - спрошу, но небу ведь не предъявишь иска,
ни диску в небе лунному, ни даже нам с тобой.

а мы с тобой другие совсем уж. как шаманы,
разводим ритуальные огромные костры
над собственною жизнью тяжелой неустанно,
и кажемся другим мы со стороны простым,

но очень крепким ромом. а может, лебедями,
которые вдвоем уже подряд сто тысяч лет.
и кто бы догадался, как быть непросто нами,
как трудно нам бывает порой держать ответ

перед собой за недо-, перед собой за пере-,
за тонну слов, и взглядов, и мелочных обид...
со стороны нам вряд ли, нам мало кто поверит,
но наш костер все так же горит, горит, горит...

а значит, будет утро. и значит, что к бульвару
я поплетусь по южной, по светлой стороне,
пока ты спишь так крепко - луна моя и дар мой,
пока тебе там снится, что будто бы и мне

достанется сегодня, возможно, на удачу
какой-нибудь приятный, но важный пустячок;
что больше мы ни разу с тобою не заплачем,
друг в другово уткнувшись усталое плечо...

потом проснешься, зная, что это не приснилось.
костры горят удвоенным, пылающим огнем,
и мы с тобой отыщем, на все отыщем силы,
и все границы светом и нежностью возьмем;

и вечером морозным, когда забьется ветер
в окно наше холодной и вдумчивой пургой,
останемся с тобою одни на целом свете:
мы и костер. и время. и зимней стужи вой...

и вот тогда отпустит, и отогреет руки,
и больше - ниоткуда, и никуда, и нам
с тобой отменят разом пустые все разлуки
и бросят разбираться, где чья была вина.

пока же день несется, расхлябанный и будний,
ты двинешься на запад, а я - южней, южней.
и все равно мы вместе,
и, знаешь,
так и будет,
пока ты держишь руку
мою
в руке своей...