Невероятно длинное о недалеком будущем

Если бы ты ненароком заглянул в мою тетрадь, 
ты, наверное, долго бы приходил в себя 
после тщетных попыток прочесть 
в моих левонаклонных буквах хотя 
бы что-то про свою собственную персону. 

Тебе будут попадаться слова из точных наук, 
зачем-то упомянутые мною ножницы в ночь с первого   
на второе декабря, ночь, улица, фонарь, и прочая 
утварь чужой бытовой жизни. Мои каракули из-под руки 
невыносимее для глаза с каждой новой мыслью о... 

...так о чем же? Какой новой мыслью, наскакивающей
на другую в порыве детского ребячества, в тот момент
была занята голова юной влюбленной леди? На вопрос, наверное,
нет точного ответа: всем известно, что дамы ветрены настолько,
насколько им позволяет их красота, помноженная на макияж.

Ты все-таки призадумаешься: а куда исчезли та страсть и пыл,
с которыми я когда-то писала к трем звездочкам, засекречивая
твое имя от друзей и знакомых, уподобляясь величайшим поэтам?
Налив незаметно для меня, занятой предновогодней уборкой, пятизвездочный 
коньяк в кружку чая с бергамотом, ты сойдешься лишь на одном:

какой бы я ни была нежной сейчас, доброй, любящей, каких бы
ты мне еще не приписывал несуществующих добродетелей,
тебе явно не хватает моего подросткового блеска в глазах.
Особенно в тот момент, когда я огромное время назад, впервые увидев тебя,
по своей наивности дарила тебе бумажных голубей, сложенных на уроке истории.

Теперь я даже не краснею ни при одном твоем "Привет", ни при других
словах вообще - слушать и слышать тебя давно обратилось в привычку.
Я очерствела душевно, даже, наверное, деградировала: ведь я больше 
не мечтаю вместе с тобой перевернуть мир, довольствуюсь женским счастьем
и не заставляю твои уши выслушивать мой полуночный рифмованный бред.

Более рябая при каждой лишней секунде чтения, 
как профилактика на любом из центральных каналов, 
строфа уползает из твоего усталого поля зрения.   
Ты разочарованно закрыл бы исписанную тетрадь, 
обернувшись в мою сторону. Я бы в это время поливала цветы. 

Цветы - это что-то невероятно святое для нас,
мы безумно радуемся, когда они распускаются, будто бы
рождению долгожданного ребенка. Ты бы вздохнул, прогоняя эти слова.
С этим вздохом, углекислым газом из твоих легких,
пробовавших в юности никотин, вышел бы последний дух авантюризма. 

Твой левый уголок рта пополз бы вверх, вспоминая о том,
как мои губы, чуть приоткрытые на рождественском морозе
позапрошлого года, соединялись с твоими, немного обветрившимися
от полуторамесячных холодов. В те моменты и ничего не нужно было,
кроме моих рук, одетых в варежки, ютящихся в карманах твоей куртки.

Для счастья надо было немного: быть вместе вечно. Но разве штамп
в паспорте накануне последнего месяца осени что-то изменил в лучшую
сторону? Разве все стало новее? Нет, вовсе нет, и ты, и я - мы это понимаем.
Теперь ты ощущаешь себя точно таким же, как и твои родители:
маленькой гайкой, ничтожным клерком, ставящим быт выше, чем мечты.

Я сделала бы вид, что ничего не заметила, считая 
свято, что мой почерк и раньше был вполне разборчив. 
Ты сделал бы вид, что ничего не произошло, убрав мой обветшавший 
светло-серый черновик на его законное место, определенное последней уборкой,
и ушел бы из дома без объяснений и без ключей.