Кризис психоанализа или стойкость менталитета?

В России не приживается разработанный Фрейдом метод оздоровления психики

   Наш диалог с философом и религиозным мыслителем, поэтом и переводчиком Владимиром Борисовичем МИКУШЕВИЧЕМ о психоанализе – методе, разработанном Фрейдом, популярном в США и в некоторых европейских странах, но так и не прижившемся в России. Почему так случилось и в какой мере на это отторжение повлиял российский менталитет?

– Владимир Борисович, на чем, по вашему мнению, был основан головокружительный успех психоанализа Фрейда?
– Психоанализ снял запреты, которые тяготели над психикой людей, над их высказываниями, над их собственной духовной жизнью. Человек вдруг получил возможность говорить о том, что считал преступным желанием.
Фрейдизм показал, что сексуальные желания вполне правомерны и ничего в них страшного нет.

Фрейд первым заговорил о детской сексуальности – проблеме, которая замалчивалась целыми цивилизациями.Ни Ницше, ни Шопенгауэр этих вопросов не затрагивали. Шопенгауэр, например, трактовал сексуальные отношения как волю к жизни. И хотя его теория изысканней, чем у Фрейда, но сама мысль грубее.

– Люди стали говорить, не стесняясь, обо всем. Изменилось ли общество благодаря этому?
– Безусловно. В 20-е годы сексуальные отношения стали темой салонных разговоров. Но результат был парадоксальным: начала формироваться порода или слой людей асексуальных. Выяснилось, что половые влечения человека не рассчитаны на то, чтобы о них говорили. Каждый, кто знаком с этими переживаниями, знает, как здесь вредна болтовня. Она неадекватна тому, что человек испытывает. А в результате неадекватности она уничтожает то, о чем идет речь, ибо в интимных отношениях есть вещи, которые должны оставаться невысказанными.

Вседозволенность, порожденная психоанализом, стала в 60 – 70-е годы, в эпоху сексуальной революции на Западе, главной проблемой общества. Тогда и начался кризис психоанализа, продолжающийся до наших дней.

– Почему психоанализ не привился в России?
– Тому есть много причин. Во-первых, в советское время, когда психоанализ расцветал на Западе, у нас никто не отваживался быть достаточно откровенным ни с кем. А что, если психоаналитик пойдет и донесет? Не говоря уже о том, что психоанализ как метод был запрещен. Русский человек многому и сегодня не доверяет. И правильно делает.
   С другой стороны, есть некие глубокие проблемы, которые затрудняют распространение психоанализа в России.

– Например?
– Давайте проанализируем само слово секс. Как оно переводится на русский язык? В русском языке есть слово пол. По самой своей структуре, по семантическому полю, слова пол и секс различны.

– Но ведь слово секс и не переводится на русский язык как пол.
– Да. Потому что это нечто отличное от слова пол. Совершенно очевидно, что в западных языках, где секс обозначает пол, есть секс мужской и женский. Пол в русском языке означает половину. А половина не может вести самостоятельный образ жизни. Половина ищет другую половину. Фрейдизм половин не знает. Вот где непреодолимое препятствие для психоанализа в России.

– Лет десять назад участница телевизионного ток-шоу, помнится, крикнула в пылу, что у нас нет секса…
– Над ней издевались все средства массовой информации. А вы знаете, я прихожу к выводу, что она не была совсем не права. Хотя она, может, и неудачно выразилась. Секса в западном смысле тогда в России действительно не было. Был пол. Если бы не было пола, прекратилось бы народонаселение, перестали бы дети рождаться. Кроме того, был очень распространен добросовестный ребяческий и старческий разврат. А секса не было. Ибо секс – это определенное отношение к жизни. Это стремление получить наслаждение от взаимоотношений, к которым в России относятся иначе: в соединении двух полов люди нередко ищут смысл жизни. В особенности это касается женщин. Женщина стремится стать половиной другого человека. Она хочет осуществить свой пол. А секс не допускает соединения людей в одно существо. Мечта русской женщины о единении будет вечным препятствием для психоанализа.

– Владимир Борисович, а как русские философы – современники Фрейда рассматривали секс и пол?
– Чрезвычайно любопытно, что в то время, когда Фрейд начинал разрабатывать свой психоанализ, появились статьи Владимира Соловьева под общим названием “Смысл любви”. И это была некая альтернатива фрейдизму. Конечно, Соловьев не занимался медициной, не собирался лечить психически больных. Но он высказал одно положение, которое лежит и в основе психоанализа: “В действительности, однако, мы не находим ничего подобного, никакого соотношения между силою любовной страсти и значением потомства”.

А ведь основная идея секса у Фрейда в том, что он не направлен на производство потомства – секс есть некая самоцель. То, что при этом рождаются дети, – это как бы побочное явление. Именно так половую любовь формулирует и Соловьев. Но, разумеется, дальше он приходит к совсем другим, противоположным выводам: “Есть только одна сила, которая может изнутри, в корне подорвать эгоизм и действительно его подрывает. Именно любовь, и главным образом любовь половая”.

Ясно уже, что эта половая любовь – это не секс, потому что секс всецело основан на эгоизме. Секс – это наслаждение, которое испытывает индивидуум. И вот здесь происходят вещи, которые с самим значением русского слова пол несовместимы.

Именно секс осуждала та женщина, у которой вырвалось это восклицание. Она за любовь, которая против эгоизма. Она за любовь, которая соединяет любящих. Секс подчеркивает различия, рождает конфликты.

Секс не только не соединяет любящих, но и разъединяет. Если обратиться к интимным отношениям любящих, их интересы при сексе не совпадают: один может извлекать удовольствие за счет другого. Стараются, правда, работать над тем, чтобы этого не было, чтобы была какая-то гармония внутри любовной пары, но сам-то по себе секс на это совершенно не рассчитан.

– В основе исследований Фрейда лежит мужская психология. Получается, что и он считал, что секс вне пола?
– Действительно, у него было такое высказывание в очерках по психологии сексуальности: “К сожалению, мы можем описать данное положение вещей только у мальчика. Что касается соответствующих процессов у маленькой девочки, у нас нет еще определенного взгляда”. Этого взгляда он так и не выработал. Если внимательно читать Фрейда, вся суть в том, что секс один и тот же у того и у другого пола. Он над полом.

Именно потому секс порождает так называемые сексуальные меньшинства. На основе пола они не формируются, потому что пол есть половина. А секс, поскольку он один и тот же и у мужчины, и у женщины, может объединять и представителей одного пола, что и происходит.

– Но ведь это объединение не такое, о котором говорится в Священном Писании: “И будут два одна плоть”.
– Да. Это еще одно слово – плоть, которого в западных языках нет. В английском плоть – flesh, во французском – la chair, в точном переводе – мясо, то есть нечто низменное. Жить душа в душу, едина плоть – то, к чему стремится русская женщина. Это ей почти никогда не удается, но ее подсознание определено этой идеей.

Стремление к единению вообще характерно для русского сознания. Оно на каких-то высоких уровнях создает то, что мы называем соборностью. Именно это психоаналитику мешает решать проблемы половой жизни в России, ибо стремления человека в сексуальной сфере в России другие. Что бы мы ни говорили, какой бы идеологии человек ни придерживался, власть языка над его внутренним миром решающая. Этой особенности различных языков Фрейд, по-моему, не учитывал.

В моей книге “Проблески” сказано: “Эрос – стихия, секс – раздражение”. Помнится, и Розанов говорил, что некоторые пары занимаются онанизмом вдвоем. Это и есть высшая форма секса.

– Наибольшее распространение психоанализ получил в протестантских странах. Почему?
– Потому что в протестантских странах семья в большей мере основывается на интеллектуальных принципах. И есть еще одно простое обстоятельство: в протестантских странах всегда был развод, а в католических его практически не было. Семья в католических странах была настолько строго организована, что те или иные особенности сексуальной жизни не угрожали ее основам. И психоаналитику тут нечего было делать.

Мне рассказывали, что в одном итальянском селении провели опрос среди мужчин и женщин: “Что бы вы сделали, если бы ваш супруг или ваша супруга вам изменил(а)?” Все мужчины этой деревни ответили: “Я бы ее убил”. А все женщины сказали: “Я бы мужа простила”. Здесь нет простора для психоанализа. Ни тот ни другой вариант его не допускает. Вообще ведь психоанализ возник на материале интеллигентной буржуазной австрийской семьи. В современном мире нигде уже семья в таком виде не существует. Семья живет другой жизнью. Членом семьи стали телевизор, автомобиль… А конфликты, которые снимал психоанализ, были вне всего этого.

– Можно ли провести аналогию между беседой у психоаналитика и исповедью в церкви?
– Мне кажется, надо решительно отвергнуть всякие аналогии. Человек идет в церковь с осознанием своих грехов. Исповедь – это тот момент, когда вы подтверждаете, что хотите спастись. Своими силами человек спастись не может. Он спасается, потому что Иисус Христос своей кровью смыл его грехи, не только прошлые, но и будущие. Человек получает от исповеди спасение и облегчение, когда он осознает свою греховность, веруя при этом в милосердие Божие.

В психоанализе отсутствует понятие греха. Я не вижу здесь никакого сопоставления. В исповеди главное действующее лицо – Бог. А психоанализ принципиально атеистичен.

Психоанализ не знает покаяния. Наоборот, психоаналитик убеждает своего пациента, что ничего преступного и страшного нет в том, что он совершил. Это прямо противоположно исповеди. Психоанализ учит человека примиряться со всем тем, что происходит в его внутреннем мире.

Фрейд не был религиозным человеком и не скрывал своих атеистических убеждений. В этом смысле фрейдизм – явление, родственное марксизму.

– Фрейд в своем труде “О психоанализе” пишет: “Невроз заменяет в наше время монастырь, в который обычно удалялись все те, кто разочаровывался в жизни или чувствовал себя слишком слабым для нее”. Как вы прокомментируете это высказывание?
– Монастырь никогда не был местом для тех, кто разочаровывался в жизни и был слишком слабым для нее. Так смотрел на монастырь Фрейд – человек, который не был христианином и не исповедывал никакой религии.

Монастырь – место, где человек служит Богу, общается с ним. В православной церкви монахов называли земными ангелами, небесными же человеками. Конечно, монастыри были разные, и далеко не каждый монах был ангелом. Но он вставал на этот путь. И если на этом пути он ничего не достигал, он просто не был настоящим монахом. Я опять здесь не вижу аналогии.

Монастырь был важнейшей формой духовной жизни в России. Возможно, одна из наших бед в том, что монастыри не заняли того должного положения в духовной жизни, какое они должны занимать.

Были эпохи в православии, когда именно монастырь преобладал в духовной жизни. Недостаток монастыря как центра духовной жизни православной верой очень остро ощущается.

Высказывание Фрейда говорит о том, что это человек другой культуры и человек, чуждый христианству. Это не преступление, конечно. На мой взгляд, это несчастье. Но с этим несчастьем люди живут.

Фрейд был, конечно, блестящий ум, талантливый писатель. Я считаю, что самое ценное Фрейд сделал своим пером, а не психоанализом. Его книги действительно раскрыли в человеке стороны, которые ускользали до Фрейда. По-видимому, к тому, что написал Фрейд, нужно относиться как к литературе особого рода, а не как к научным трудам. Фрейда очень интересно читать.

– Неоднократно высказывалось мнение, что русская классика была одним из важнейших побудительных мотивов возникновения психоанализа. Можно ли русскую литературу назвать психоаналитической?
– Нет. Именно потому, что русская литература исходит из понятия пола, любви, а не секса. Секс русской литературе вообще не свойствен. Русская литература может знать страсть, но секс за пределами ее. И, кроме того, русская литература иначе относится к слову. Она, с одной стороны, более откровенна, чем западная литература, но, с другой стороны, в ней всегда остается тайна человеческой души, которую психоанализ стремится раскрыть, стремится к тому, чтобы эта тайна перестала быть тайной.

Психоанализ предвосхищен не литературой. Он предвосхищен развитием цивилизации, интеллектуальной жизнью. Скорее его предвосхищали Шопенгауэр, Ницше.

Русская литература ХХ века в наименьшей степени была затронута фрейдизмом среди всех литератур. И хотя аналитики любили брать для себя как материал романы Достоевского, Бахтин доказал, что это недоразумение. Причем взгляд Бахтина разделял ученик Фрейда Карл Густав Юнг, который утверждал, что Достоевского психологом считать неправильно. Да и сам Достоевский говорил: “Нет, я не психолог. Я реалист в высшем смысле”. Потому что психология – это то, что вне высказывания. А у Достоевского вне высказывания нет ничего.

У Бахтина (под другим именем, что характерно для той эпохи и для темы) есть книга о фрейдизме, где он говорит, что Фрейд не учитывает соотношения подсознания и высказывания. Это очень серьезный вопрос: действительно ли, когда человек высказывается при психоанализе, он высказывает то, что есть в подсознании. Есть определенный разлад между высказыванием и тем, что человек хотел бы сказать. Фрейдизм исходит из того, что человек так или иначе проговаривается. Такие проговоры Бахтин сравнивает с идеологией, которая лжет тому, кто не умеет проникнуть в скрытую под ней игру. Фрейдизм недооценивает того, что проговоры идеологичны. “Мысль изреченная есть ложь”.

Есть и еще одна проблема, которую Фрейд, по-моему, недооценил: то, что сознание бывает порой более бессознательно, чем подсознание. Потому что подсознание действует стереотипно. Человек многие вещи мыслит по инерции: под влиянием телевидения, прессы, СМИ он уже не думает самостоятельно. Многие мысли ему навязаны. Но, с другой стороны, под влиянием тех же СМИ он подсматривает за самим собой, за собственным подсознанием. Оно деформируется, искажается, и человек страдает, не осознавая отчего. А психоаналитик исходит из прежней модели подсознательного, которую создал Фрейд.

– Известно, что Фрейд в течение всей жизни питал неистощимый интерес к творчеству Достоевского. Герои произведений русского классика не раз становились предметом его исследования. И тем не менее Юнг считал, что романы Достоевского непригодны для психоанализа. Почему?
– Потому что они пропущены через призму творчества и культуры. В них нет того сырого материала, который интересует психоаналитика. Для психоаналитика интереснее низкопробные произведения, например, криминальные романы, где подсознание человека обнажено. Хотя я считаю, что Юнг совсем оторвался от психической реальности человека. Юнг был скорее мистиком, чем ученым. У него не было жесткой аналитичности Фрейда. Фрейд интересен тем, что он был внимателен к неаппетитным сторонам натуры человека. А Юнг слишком ушел в сторону поэзии и красивых конструкций, которые он называл архетипами. Среди них было много поэтических фантазий, достоверных, как фантазии, а не как научные истины.

– Как вы думаете, на кого рассчитан фрейдовский психоанализ?
– Думаю, на средний класс. Человек высокоразвитый остается, как правило, наедине со своими проблемами. И они его либо губят, либо он научается ими управлять. Бедный не может оплатить услуг психоаналитика, да и проблемы его не вписываются в схемы услуг психоанализа. А богатый в России не доверяет никому.

– Может быть, неприятие психоанализа в России можно объяснить и отсутствием среднего класса?
– Да. Но главная причина в том, что у нас и богатые люди небогаты в общепринятом смысле этого слова. У нас богатство не основывается ни на традиции, ни на законности: оно возникло как бы из ничего. Богатые у нас не являются социальным слоем. У них нет общих интересов, нет своей культуры, своего мировоззрения. Богатые у нас являются наиболее советскими людьми в обществе. И в этом главное их противоречие. С одной стороны, советский строй отрицал тот образ жизни, который они ведут. С другой стороны, они ориентированы именно на советский образ жизни, что особенно заметно в современной рекламе.

Заметьте, что никто из диссидентов не стал “новым русским”. Ими стали те, кто процветал при советском строе. Эта проблема социальная, она за пределами психоанализа.

– Но у нас есть материально благополучные люди.
– Я убежден, что людей благополучных материально у нас нет. Богатый человек в России никогда не уверен, действительно ли он богат и будет ли он богат завтра.

– Есть ли еще что-то, что не дает психоанализу выйти на российские просторы?
– По-моему, есть еще одна особенность русской ментальности: русский человек и без психоанализа в какие-то минуты жизни цинично откровенен. Он высказывается, когда ему подопрет, так, как не выскажется никакой пациент психоаналитика. Это такая соборная откровенность. Он не личное высказывает, а общее.

Русский мат делает невозможным психоанализ в России, позволяя человеку высказать то, что никакой психоанализ в себя не вмещает.

Можно ли высказать комплекс Эдипа с большей точностью и откровенностью, чем это выражает матерная конструкция?

– Насколько психоанализ вообще в нашем обществе полезен?
– Здесь я против радикальных суждений. Думаю, что, если человек, считающий себя психоаналитиком, и пациент находят между собой контакт и пациенту становится лучше, пусть это так и продолжается. Даже если к психоанализу это не имеет отношения. Но очень часто такой стандартный формальный психоанализ может приносить вред, как всякое неквалифицированное вторжение во внутренний мир другого человека.

Откровенная беседа с глазу на глаз может помочь человеку. Но я уверен, что это не будет психоанализ в классическом смысле слова. По-моему, проблемы, которые стоят перед современным человеком, выходят за пределы тех благополучных семей, где психоанализ культивировался.

Опубликовано в "Литературной газете", №6 13 февраля 2002 года
http://www.lgz.ru/archives/html_arch/lg062002/Polosy/art5_1.htm